Беспредел - Игорь Бунич

В разбушевавшейся религиозной междоусобице, которой суждено было продолжаться несколько столетий, параллельно или пересекаясь с незатухающей светской войной, погибли недавние светочи церкви. Лишен патриаршества и отправлен в монастырское заключение патриарх Никои, сожжен в срубе протопоп Аввакум, многочисленные священослужнтели уходили в леса, создавая партизанские отряды "истинной веры".

В таких условиях окруженная сонмищем врагов, теряющая инициативу власть лихорадочно пыталась создать эффективный карательный аппарат. Учреждались сыскной и разбойный приказы и, наконец, приказ тайных дел — первый в России настоящий институт политического сыска, ответственный непосредственно перед царем и ведающий законодательно оформленными Уложением 1649 года т.н. "великими государевыми делами", известными более как "Слово и дело государево". Всякое словесное оскорбление величества или неодобрительное слово о действиях государя были подведены под понятие государственного преступления, караемого смертью. Под страхом смертной казни установлена была обязанность доносить о преступлениях подобного рода — "сказывать слово и дело государево". Сказавшего "слово и дело" немедленно вели в застенок к допросу, а затем хватали и пытали того, на кого тот указывал. Когда раздавались эти страшные слова на улицах, площадях или других общественных местах, все немедленно разбегались.

Архивы приказа Тайных дел полны документов, свидетельствующих о желании властей превратить народ не просто в рабов, но в рабов немых, не смеющих даже раскрывать рот без особого разрешения. Драгун Евпошка как-то, выпивая чарку водки, сказал: "Был бы здоров Государь Царь, Великий Князь Алексей Михайлович, да я, Евтюшка, другой". Трудно найти в этих словах служивого какой-либо злой умысел. Скорее тост можно считать вполне лояльным и даже верноподданным. Но на него донесли "слово и дело", и за то, что он в одной фразе осмелился произнести имя царское и свое, то есть как бы прировнять их, солдат был жестоко избит батогами. И таких дел более 90%. Не ленились из самых дальних уголков страны везти обвиняемых в приказ и жестоко наказывать, скажем, за пересказ сна, где одному мужику приснилось, что он попал в Кремль и пьет с царем. Беспощадно наказанный кнутом несчастный был отправлен в тюрьму с наставлением "никому не рассказывать свои сны".

Но ничего не помогало. Водочные бунты, хлебные бунты, медные бунты (когда царь решил всю "конвертируемую" валюту взять себе, а подданным оставить одну медь), восстания в столице, в Новгороде я Пскове. Казни, карательные экспедиции, виселицы, плахи, костры. Измученный смутами, раздираемый интригами фаворитов (родственниками первой и второй жен), Алексей Михайлович внезапно скончался, не дожив до 47-ми лет, оставив 11 детей, нажитых в двух браках. Получив прозвище "тишайшего", Алексей Михайлович не был по натуре свирепым или даже злым человеком. Напротив, почти все современники отмечают, что он был весел и добродушен. Он вынужден был вести войну, которую не начинал и, разумеется, не в силах был закончить, хотя и пытался придерживаться методики великого Иоанна.

Московское царство раздиралось политическим, экономическим, социальным и идеологическим кризисами. После смерти Алексея Михайловича к этому прибавился и кризис власти, поскольку его старшие сыновья оказались совершенно неспособными к управлению таким государством как Московская Русь. В 1686-м году случилось то, что со страхом правительство ожидало уже давно: началось восстание войск Московского гарнизона.

Формальным поводом к мятежу послужила внезапная смерть царя Федора (по Москве и России ходил упорный слух, что он был отравлен Нарышкиными — родственниками новой царицы) и возведение на престол сразу двух царей-малолеток (от первой и второй жен) Ивана и Петра. Стрелецкое войско, составлявшее элиту тогдашних вооруженных сил, было главной опорой правительства, особенно в царство Алексея Михайловича, когда бунты и восстания обрушивались на кремлевские стены с беспрерывностью океанского прибоя. Однако, непрекращающийся национальный кризис не мог не коснуться и стрельцов, среди которых, кстати сказать, было немало тайных раскольников. В большой степени этому способствовало и отношение командования к рядовым, которое было таким же, как и повсюду в России: полное отсутствие взаимного уважения, глухая неприязнь и полный произвол.

Полковники обкрадывали стрельцов, заставляя работать на себя, вынуждали приобретать за свой счет обмундирование, которое должно было идти "от казны", присваивали себе их жалование. Еще во времена сражений с армией Степана Разина среди стрельцов было брожение и сильно чувствовалось падение дисциплины. Еще при жизни царя Федора стрельцы подали коллективную жалобу на своих командиров, но вместо решения вопроса, челобитников, как и водится, перепороли кнутом. Это "мудрое” действие слепого от страха правительства привело к открытому мятежу. Нескольких полковников убили, традиционно бытовавшим у стрельцов способом: их втаскивали на башни и оттуда сбрасывали на землю. Боясь лишиться своей практически единственно! опоры в стране, правительство пошло на компромисс, откупившись от стрельцов деньгами и не только освободив их от ответственности за убийство полковников, но и прикрыв самосуд арестом многих других командиров.

Всего этого было достаточно, чтобы стрельцы почувствовали себя преторианцами — явление неизбежное в тоталитарной стране, где армия является единственным гарантом лигитимности властей и спокойствия в государстве. Сразу после смерти царя Федора по Москве был распространен слух об убийстве Нарышкиными царя Ивана и о желании Ивана Нарышкина провозгласить царем самого себя. Было ли это результатом спланированного заговора или стихийным взрывом давно накопленной ненависти, трудно сказать, но утром 15-го мая стрельцы в полном вооружении стянулись к Кремлю и без боя ворвались в него, так как охрана Кремля состояла также из стрельцов, которые примкнули к мятежу.

Убив по дороге несколько человек, стрельцы окружили Красное Крыльцо перед Грановитою палатой и громко требовали головы Ивана Нарышкина, якобы виновного в убийстве царя Ивана. Напрасно перепившей с утра толпе вооруженных солдат выносили и показывали живого Ивана, напрасно царица Наталья и ее названый отец боярин Матвеев пытались успокоить солдат, — ревущая толпа продолжала требовать головы Ивана Нарышкина.

Вызванный к стрельцам командующий всеми их соединениями князь Михаил Долгорукий пытался призвать своих подчиненных к повиновению, не найдя ничего лучшего в создавшейся обстановке, как пообещать их всех поголовно перевешать. Другого языка с подчиненными он просто не знал. Командующего схватили и сбросили с крыльца на поднятые копья, а затем рассекли на части секирами.

Следующим схватили боярина Матвеева, оторвав его от плачущей царицы Натальи, державшей на руках малолетнего Ивана. Матвеева подняли на копье и рассекли на части.

Убийства происходили и в городе, перерастая в грабежи. "Всякая деятельность правительства прекратилась, — отмечает историк. — Не было никого, кто мог бы или захотел принять какие-либо меры против мятежников. Жизнь всех сановников оказалась в страшной опасности. Судьи, дьяки, подьячие, приказные люди спрятались, кто где мог". Столица была отдана на разграбление собственной армии.

Ворвавшись в царский дворец, стрельцы начали повальный обыск палат и прочих помещений. Стоявшие в карауле у входа стрелецкие офицеры Горюшкин и Юренев, пытавшиеся преградить им дорогу, были изрублены в клочья. Стрельцы переворачивали все помещения вверх дном, протыкая копьями перины и подушки, в поисках Ивана Нарышкина. Первым был убит молодой стольник Федор Салтыков, кем-то принятый за Нарышкина. Думный дьяк Ларионов был найден в сундуке. Его подняли на копья и изрубили на части. В городе был разграблен дом дьяка и убит его сын. Под престолом церкви Воскресения в Сенях был обнаружен Афанасий Нарышкин. Он был вытащен за ноги на крыльцо, оброшен на копья и изрублен. Между Чудовым монастырем и Патриаршим двором были схвачены князь Григорий Ромодановский с сыном Андреем. Обоих подвергли истязанию и зарубили.

"Любо ли? Любо ли?"— кричали стрельцы, поднимая на копьях тело очередной жертвы. "Любо! Любо!"— ревела пьяная толпа.

Изуродованные тела убитых тащили на Красную площадь с криками и улюлюканьем. В городе стрельцы ворвались в дом князя Юрия Долгорукова. Сначала они извинились за убийство его сына Михаила, а потом зарубили больного старика и выбросили его тело в навозную кучу.

Были разграблены приказы, горели архивы, особенно Холопского приказа.

На следующий день бесчинства продолжались. Стрельцы продолжали рыскать по дворцу: убили думного дьяка Кириллова, зарубили еще одного своего полковника Дохтурова и требовало выдачи иноземного врача Даниэля, виновного якобы в отравлении царя Федора. Врача найти не удалось, но зато были убиты его помощник и 20-летний сын. Хотели умертвить отца царицы Натальи, которая плача на коленях вымолила отцу жизнь с условием, что тот немедленно пострижется в Кнрилло-Белозерском монастыре. В сердцах был убит подвернувшийся под руку юноша — дальний родственник Нарышкиных. Продолжали искать Ивана Нарышкина, но так и не найдя его (он был удачно спрятан в чулане за ворохом подушек), "толпа с криками и непристойными ругательствами вышла из Кремля, поставив у всех ворот караулы".