Фартовые ребята - Леонид Влодавец

— Пошел отсюда! — рявкнула она совершенно стальным голосом. — Дохлятина старая! Вон у пидора своего попроси!

— Ты что?! — вякнул Механик, и тут же получил мощную плюху наотмашь, да такую, что навзничь шлепнулся на мокрый пол.

— Ничего! — прорычала Юлька таким зловещим голосом, что у Механика, который редко чего-то боялся, мурашки поползли по коже. За такой удар по роже по его личному внутреннему кодексу полагалась смерть. Любой мужик, двинувший Механика так безжалостно, был бы обречен. Может, и не сразу, а через день-два, через месяц или даже через год, но пуля или нож оплатили бы должок с процентами. Такие оплеухи были прощены до сих пор только одному человеку — бывшей жене Олега Еремина. Исключительно потому, что Механик не хотел, чтоб его дети росли в детдоме без отца и матери. Он предпочитал появляться на службе с забеленным синяком от удара сковородкой, но не поднимать руку на ту мерзкую и гадкую бабу. Копил и копил ярость в себе. Это уж потом, после тюрьмы, она стала прорываться на волю… Впрочем, даже тогда, когда по всей логике борьбы за существование надо было убивать баб, Механик их щадил. И вот теперь одна из этих помилованных — то есть жизнью ему обязанных! — его же и по морде…

— Скот ты, кобель поганый! — рычала Юлька. — Гаремчик решил собрать?! Вот хрен тебе! Меня в этой похабели не будет!

Она схватила шайку с теплой водой, наскоро окатилась и выскочила из парилки, так сильно хлопнув дверью, что, кажется, вся баня затряслась.

С минуту Механик в полной растерянности и ошеломленности сидел на полу, не зная, что делать и даже что сказать после этого эмоционального взрыва психанувшей молодухи. Райка и тем более Женя вовсе помалкивали. Ждать можно было всего чего угодно.

Механик угрюмо сопел. В нем такие темные страсти бушевали, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Лишь жутким усилием воли он удерживал себя от того, чтоб не вскочить, не броситься в предбанник, где с шумом, расшвыривая все вокруг себя, одевалась Юлька. Если б не удержался, то черт его знает, что могло получиться…

— Взбесилась она, что ли? — робко нарушила гробовую тишину Райка. — Вроде ласкались-ласкались, и тут — на тебе!

— Мозга за мозгу зашла… — буркнул Механик, и с этого момента накал страстей у него в душе начал остывать. — Прикинулось что-то в башку…

— Любит она тебя, — вздохнула Райка. — Мне уж так не суметь.

— Ага, — проворчал Механик, — мне еще от тебя не хватало оплеуху огрести. Как в Божьем Писании: получил по правой — подставь левую… Только, боюсь, последние зубы выбьете.

— Зря я в вашу компанию замешалась, — сказала Райка.

— Ну да, — проворчал Механик, — лучше б мне тебя прирезать было…

— Прирезать не прирезать, а отпустить домой, да и все. Может, и обошлось бы.

— Не обошлось бы, — возразил Механик. — День-два ты бы прожила, а потом добрались бы. И убили бы не сразу — это точно. У меня только два пути было, чтоб тебя от этого избавить. Или самому убить, или к себе забрать.

— А трахать меня в «коровнике» у бампера тоже обязательно было? — Райка, похоже, начинала злиться.

— Бес попутал… — проворчал Механик. — Хотя, если б и не трахнул там, то все равно от этого никуда не деться. Притащил бы сюда, Юлька бы все равно ревновать взялась. Да и ты бы себя не больно здорово чувствовала, если б только облизывалась на нас.

— Ничего бы я не облизывалась… — обиделась Райка. — Подумаешь, донжуан неотразимый, метр с кепкой! Подвернулся в хороший момент — дала, тем более что деваться было некуда, а так, по-нормальному, — да на хрен ты такой нужен!

— Ну, спасибо вам, гражданка Мартынова! — Механик, которого еще разок макнули мордой в дерьмо, почуял уже не злость, не ярость, а боль. И тоску жестокую. Нет, наверно, можно было взвиться, налететь на эту рыхлую корову с кулаками, долбануть ее по мозгам ковшиком или шайкой, нахлестать по роже веником, отметелить от души и за ее собственные пакостные слова, и за Юлькину плюху. Но Механик понимал, что она кругом права и справедливости у этих жестоких слов кулаками не отобьешь.

Громко брякнула входная дверь бани. Должно быть, разъяренная Юлька оделась и выскочила.

— Переживала она за тебя… — заметила Райка, смягчив тон. — Все беспокоилась: «Не застудился бы!» А ты…

— Ладно! — рявкнул Механик, оборвав эту кулацкую подпевалу, окатился из шайки и вышел в предбанник.

Там, на полочке, нашел бельишко. Юлька подбирала, ясное дело. Чисто отстиранное, проглаженное, сухонькое. Даже портянки и носки не забыла. Все вокруг расшвыряла, пока одевалась, а это — не тронула. Наскоро обтеревшись, Еремин влез в чистое, надел свитер, куртку, влез в резиновые сапоги, напялил на влажную голову ушанку, а затем торопливо выскочил из предбанника на двор.

Посветил фонарем — около бани Юльки не было. Заглянул в «Чероки» — тоже пусто. Побежал к дому, поднялся в комнату — нету… Куда дуру унесло?! Пробежался по пустым комнатам второго этажа — ни шиша, на пыльных полах ни следочка. Механику жутко стало. Весь поселок за полдня не обежать, а тем более не проверить все закутки в этих недостроенных хоромах. Да и от леса вокруг еще несколько гектар осталось, так просто не прочешешь в одиночку, да еще и в темноте. А такая молодая дуреха может под горячую руку какой-нибудь фортель выкинуть… Опять же, выскочила распаренная, а тут сырь, тьма, холод. Отчего-то Механик вспомнил, как у него дочка, та самая Лидуська, которая была Юльке ровесницей, с воспалением легких маялась. Правда, еще совсем маленькая, годовалая. Педиатра нормального в гарнизоне, конечно, не было, но лекаря отводились — пенициллином откололи. Вся попка у бедняжки была в пятнышках, а уж реву при каждом появлении тети в халате столько пришлось наслушаться — мороз по коже! Конечно, тогда Механик сидеть дома не мог. Служить надо было. Все на жену валилось, а та, конечно, на него свою тоску распределяла, когда домой приходил. Может, с тех пор и цапаться привыкли… Но если Механик свою ведьму не прибил, когда такие мысли подступали, то только потому, что помнил, как ей тогда, с Лидуськой, туго приходилось.

И когда, как это уже не раз бывало, Механик припомнил, что Юлька с его Лидуськой ровесницы, то понял, что скорее сам сдохнет, утопится или простудится, но Юльку найдет и ничего ей, дуре, нехорошего сделать не позволит… В общем, он помчался шарить с фонарем по пустым и холодным недостроенным домам «Призрака коммунизма».

А тем временем в бане остались вдвоем Райка и Женя.

ЖЕНСКИЙ РАЗГОВОР

— Дура я, дура! — самокритично вздохнула Раиса, когда услышала, как Механик выбежал на двор. — Чего полезла?!

Женя сказала:

— Это все из-за меня. Я виновата.

— В чем? — хмыкнула Райка. — В том, что утонуть не дали?

— Хотя бы… Утонула бы — кто пожалел бы? Родители меня уже давно похоронили, друзей нет. На кой черт я живу, неизвестно.

— А кто это знает? Мы, что ли? Ну, неделю тут просидим, ну, две, а дальше что? Даже Олег не знает. Жрать-то что-то надо. Слопаем моих кур да кроликов, ихнюю крупу с макаронами — надо будет хоть в Самсоново, в магазин бегать. Сразу приметят. И найдут. А мы такого понаделали — живыми не оставят…

— Я уж поняла…

— Все-таки не пойму я, — произнесла Райка, — как это так можно? Родиться мужиком и записаться в бабы! Даже если от армии — так уж чего проще справку купить, что сердце или там почки барахлят… Сейчас, кто мало-мальски деньги имеет, в два счета это делает.

— Да я не из-за армии вовсе! — досадливо произнесла Женя. — Я просто женщина, понимаешь? И я ей родилась, только вот, в мужском теле… Если удалить все это — никто и не заметит.

— Хм! — покачала головой Райка. — Груди пришил, это отрезал — и все? Уже баба?! Больно просто…

— Да! Ты ж сама сказала, что пока я на животе лежу, не отличишь…

— Ну, сказала… Но ведь спереди-то висит. Твое, не приклееное. Неужто не страшно резать?

— Нисколечко. Оно мне мешает, понимаешь? У меня в Питере был знакомый парень. Не гей, а самый обычный. Мы с ним ходили, он ничего не замечал. Месяц почти. Стеснительный такой, вежливый… Обнять и то стеснялся. Несовременный. Была бы я без всего этого — сама бы предложила. А так… Да он со стыда бы сгорел! Ну, и я, конечно, тоже.

— Чудеса-а… — протянула Райка. — Так ты что, и замуж могла бы выйти?

— Только этого и хочу. Стирать, готовить, детей нянчить…

— Из роддома возьмешь, что ли? Все равно ведь — не свое.

— Если б взяла — этот ребенок не жалел бы. Уж все-таки не была б такой сучкой, как те, что рожают и бросают.

— Это, конечно, может быть, — вздохнула Райка, — только вот мужику нужно своего. Сына все, наследника им подавай… От меня первый и сбежал из-за того, что рожать не могу. Хотя, от него, алкаша, ни одна дура рожать не стала бы.

— А ты отчего не могла?