Шанс? Параллельный переход - Василий Кононюк

В нашей молодости на советских презервативах было гордо написано: «Проверено электроникой».

Эти незаметные гении рекламы — они сами не знают, как они меняют нашу жизнь. Фраза брала за сердце каждого, кто ее читал, и намертво врезалась в мозг на всю оставшуюся жизнь и даже еще чуть-чуть, становясь синонимом истины, в которой нельзя сомневаться.

Убедившись в том, что тоже умеют искать клады, ребята начали с энтузиазмом копать, не давая мне в руки лопаты. Но, сняв полметра грунта, мы наткнулись на сплошной камень, равнодушно отнесшийся к нашим полным радужных надежд мечтам и встретивший нас холодной и твердой поверхностью. Как это больно и бесчувственно! Ребята недоуменно таращились то на меня, то на камень, не понимая, то ли это обещанный клад, «то ли одно из двух». Выгнав их из ямы и запрыгнув вниз, если можно так сказать — было чуть глубже, чем по колено, — попробовал на ощупь глину возле камня. Она была очень влажной. Яростно я работал топориком и чеканом под сочувствующими взглядами ребят и под осторожные намеки, что, мол, поскольку клада тут нет, не пора ли домой возвращаться. Но я продолжал долбить каждую щель, откалывая кусочки камня, пока наконец из одной не показались капли воды и не начали сочиться наружу.

— Мы, хлопцы, не клад, мы живую воду нашли!

— Почему живую?

— Когда очень пить захочется, а воды не будет, вот тогда поймешь, почему живую, — не очень вежливо ответил Андрею, наблюдая за водой, скапливающейся на дне ямы. — Тут, хлопцы, на этом холме, мы построим крепость, которую ни один ворог взять не сможет. А для этой крепости то, что мы нашли, дороже любого золота. Едем назад — атаману расскажем, что мы видели.

Время близилось к полудню, и мы, почистив часть рыбы, сварили густую уху. Объявив народу, что меня бабка научила варить, отстранил их и сварил классическую двойную уху. Сначала варил плавники, хвосты, головы, лук, специи, затем плавники и хвосты выбросил, головы сложил отдельно, для любителей. В оставшийся кипящий бульон положил на десять минут три чищеные большие рыбки, по одной на брата. Они с трудом поместились в котелке. Выложив каждому по рыбке на лопухи вместо тарелки и поставив по центру котелок, мы принялись хлебать уху, пробовать рыбу, закусывая пирогами и хлебом. Сам я к рыбалке относился прохладно, но один из моих друзей, настоящий фанат этого дела, периодически вытаскивал нас на рыбалку, совмещая ее со страйкболом. Ну а страйкбол — это святое.

С трудом вырвался из пучины воспоминаний, которые накатили высокой волной и накрыли меня с головой, пошел ополоснуть пустой котелок. Погрузившись в лодку, мы вдоль берега, по тихой воде направились в обратный путь.

Иллар, закончив допрос Фарида и отпустив Остапа домой, задумчиво наблюдал за Мотрей, перевязывающей несколько глубоких ожогов на теле Фарида.

— Вот дивуюся я на вас, мужиков. С виду вроде Бог разума не отобрал. Но сначала скалечат человека железом, а потом ты, Мотря, давай лечи. Уже палишь его огнем — пали до смерти… нет, спалят до половины, а потом за мной кличут. Или вы думаете, у меня работы без вас мало по хуторам да селам ездить каждый божий день? Чай, не девка уже давно, дома охота посидеть.

— Ты, Мотря, не бурчи, тебе монеты не за то платят. У каждого своя забота: у тебя — лечить, у нас — калечить. А раз живой татарин, значит, нужен пока, всем нам нужен, и тебе тоже, так что придержи язык, без тебя голова пухнет.

— Тамарке своей рот затыкай, а я баба вольная, нет надо мной у тебя власти.

— Я вот сейчас нагайкой тебе по заднице перетяну и послушаю, что ты мне потом запоешь, — совсем баба страх потеряла. Или тебе казака неженатого на постой определить, чтобы объездил тебя маленько?

— Напугал бабу толстым хреном. Хуч двоих присылай — посмотрим, сколько у них духу хватит с ведьмой в одной хате жить. Повтикают на следующий день к тебе обратно.

— Ништо, Мотря, есть у меня для тебя один, молодой да ранний. Тот тикать не будет. О нем у нас сейчас с тобой и разговор пойдет. Не догадываешься, о ком спрашивать буду?

— Не глухая пока, тут к кому ни придешь — каждый про тебя и про крестного моего норовит рассказать, какие вы подвиги учинили за месяц последний.

— Какого крестного?

— Богдана нашего. Если я его с того света обратно привела, чуть не надорвалась, то теперь я ему вторая мать буду. Так и выходит, что он крестный мой, хоть не несла я его к кресту.

— Керим, уведи Фарида в сарай и привяжи там, а я Мотрю пока послушаю. Рассказывай все по порядку, что с ним было. Я думал, головой хлопец ударился, с кем не бывает…

— Ударился он, только хлопец от того удара даже памяти не потеряет. Встанет, почешет потылицу — и дальше побежит. А Богдан полдня без памяти лежал, пока я пришла, да и со мной, почитай, до вечера. Уже не надеялась, что помогу, так Надийке и говорила: не вернется Богдан, до утра помрет. Вымолила она у меня, чтоб я еще один раз спробовала, бабкиным наговором. Первый и последний раз то делала, чуть Богу душу не отдала. Бабка, покойница, все меня страхала тот наговор пробовать. Только для мужей можно его делать. Дети и бабы, говорила, ума лишатся. А тут вон как вышло…

— Скажи, Мотря, а может такое быть, что Богдан теперь знает, что будет? Рассказывал мне вчера, кто у нас новый князь будет и когда и еще много другого.

— А ты первый раз видел, как вещуют? Так в Киеве возле каждой церкви блаженные сидят и вещуют всем, теперь у тебя свой вещун будет.

— Ты мне не шуткуй, а дело говори.

— А что я тебе скажу, Иллар, если ты сам не знаешь, о чем спросить хочешь.

— И верно, не знаю. Сердцем чую: не так что-то с этим хлопцем, а что — не пойму.

— Так пришли ко мне его, а то не видела его с тех пор: посмотрю, поговорю — тогда с тобой толковать можно будет.

— Как же не видела? А кто тебе сказал к Бирюку раненому ехать?

— Андрей, Остапа сын, приехал, рассказал, что стрелу в ногу молодой Бирюк поймал и что ты велел посмотреть. Поеду я, Иллар, мне еще в хутор к Паливоде ехать: внучка его захворала, зять приезжал сегодня с утра.

— Вон оно как… Не захотел сам к тебе ехать… Ниш-то, скоро увидишь крестника свово, пришлю его к тебе в помощь на неделю. Спаси Бог тебя, Мотря. Жди в гости. А ты, Керим, чего молчишь? Скажи, что ты про Богдана думаешь?

— Ты, Иллар, Богдана не тронь. Он справный казак. А места ты себе не находишь — что хочет Богдан тебе помочь в твоем деле, с советами лезет. Ты, Иллар, с другой стороны посмотри: много ты казаков знаешь, что такое на свои плечи взять хотят и ничего взамен не просят?

— То-то и оно, Керим: когда знаешь, что казаку надо, то поверить можешь, что сделает, из кожи вылезет, чтобы свое взять. А с ним — не пойму я, что надо ему, ни к чему у него интересу нет, окромя как казаков под одну руку поставить. Говорит, через девять зим Орда сюда придет, все разрушит, Киев снова разорят… Не знаю, верить ли ему — к такому готовым быть нужно, иначе пропадем и мы, и дети наши…

— Раз Богдан сказал, значит, так и будет. Он зазря языком молоть не станет.

— Откуда то тебе ведомо?

— Сердцем чую. Ты с другой стороны, Иллар, посмотри. Если к беде готов будешь, а она стороной пройдет, перекрестишься — и дальше жить станешь. И ничего из того, что сделано тобой, не пропадет, с тобой останется. А если готов не будешь, то и то, что есть, потеряешь. Идем в хату, полдничать будем: София уже накрыла.

— Добре дело. А ты и Фарида бери — может, нам на полное брюхо еще что вспомнит. А про то спросить, кто вместо Айдара беем станет, ты хорошо придумал. Надо нам будет с тем племянничком потолковать. Остап уже в разъезд собирается, передаст весточку татарам знакомым — глядишь, и получится у нас забава.

— Надо еще, Иллар, спросить, есть ли у него верные люди, которым он доверяет, и смогут ли они за монеты нам весточку подать, если Айдар чего супротив нас надумает.

— Сейчас и спросим.

Недаром умные люди утверждают, что общение с природой стимулирует умственную деятельность. Любование чарующими пейзажами речных берегов, поросших величественными деревьями, холодные, прозрачные воды реки, в которых, как в аквариуме, видны проплывающие мимо рыбы, охотящиеся на неосторожных насекомых, — все эти красоты подняли мой ай-кью до невиданных высот. С этих высот в мою бедную голову упала мысль и, как я ни пытался ее прогнать, упорно заползала обратно и доставала своей убийственной простотой и выполнимостью. И еще кто-то третий, забравшийся в мозги, компенсировал возросшее ай-кью дебильными подначками: «Что, слабо?» — или: «Что, от одной мысли обделался сразу?» — или: «Можешь даже не говорить, никто тебя не пустит». План был авантюрный, но очень многие мелочи так удачно сочетались, что риск был оправдан. В любом случае я решил узнать все необходимые нюансы и попытаться убедить атамана рискнуть.

Когда мы пришли к Кериму, то застали их троих сидящими во дворе, на лавке и наслаждающимися неторопливой беседой, лучами нежаркого осеннего солнца и кубком красного вина. У Фарида, правда, периодически морщилось от боли лицо после неосторожных движений, но в целом выглядел он как огурчик.