Руина, Мазепа, Мазепинцы - Николай Костомаров

православной христианской веры и для обороны от

неприятельских иноверных сил. А когда великому государю город Киев и

малороссийские города и все Войско Запорожское не надобны, -

пусть велит государь своих воевод и ратных людей из Киева и

из малороссийских городов вывести; тогда мы с Войском

Запорожским сыщем себе иного государя. Бруховецкий, видя

московские неправды, много терпел, да не стало терпения, и хотя смерть

принял, а на своем поставил! И я, гетман, видя неправды ваши, уже велел Чернигов большой город от малого города отгородить: 205

что из того выйдет,

- про то Бог ведает! Видно время пришло

нам искать себе другого государя, только уж никак не польского

короля. Польский король был бы рад, еслиб мы под его руку

захотели идти: и теперь уже он призывает нас, -поступается нам

своей королевской вотчинььк малороссийскому краю по Слуцк и

по Березу-реку со всеми городами и землями и вольностями, только с тем, чтоб мы его королевских и сенаторских и шляхетских

маетностей не трогали. Однако, мы, козаки, полякам не верим

ни в чем, да и весь наш народ малороссийский не захочет идти

под власть польскую: хоть до ссущего младенца все помрут, а

под Польшею отнюдь не будут. Знаем мы и про то, что польские

послы в Москве выговаривали для усмирения Козаков Дорошенка

либо 30.000 человек московского войска, либо денег на такое

число войска, а бояре и думные люди приговорили дать им на 30.000

войска денег. И прежде, по Андрусовскому договору, переслали

уже из Москвы в Польшу сколько-то десятков тысяч рублей. Куда

как умно и мудро чинят поляки: продают то, чего сами в руках

не имеют и чего никогда иметь не будут. Мы, козаки, не

проданные и не купленные! Коли поляки, наполнившись московскими

деньгами, пойдут на Дорошенка, чтоб его усмирить и потом

принять под свою власть Киев со всеми малороссийскими городами, так мы, козаки, соединимся с турским войском и с татарами и

пойдем против польских сил; хоть все помрем, а Киева и

малороссийских городов Польше не дадим! Не станем дожидаться, пока поляки соберутся с силами: тотчас после Светлого Воскресения

сами пойдем в польское государство великим собранием! Города

один за другим будут нам сдаваться, потому что во всех городах

православных-людей много. Устоит разве один

‘Каменец-Подольский, да и то не на долгое время! Ни одного поляка не останется

у нас, - только православной веры люди, и те будут под

державою турского султана. Те времена приходят, что, конечно, тому

быть! Ну, а как над Польским государством что-нибудь учинится, тогда и кому-то иному достанется>.

Такая смелая речь, сказанная в глаза московскому

посланнику, по тогдашним понятиям была уже поводом к подозрению в

измене. Демьян в эти минуты высказал весь свой характер. Он

говорил то же, что некогда Богдан Хмельницкий Киселю, но

правду надобно сказать, что при своем положении показал в своей

речи еще более смелости, прямоты и геройства, чем Богдан

Хмельницкий.

После этой решительной речи Танеев вел с гетманом разговор

о других предметах и между прочим насчет договоров, какие

велись в Москве польскими послами, сказал, что великий государь

сообщит ему через Солонину список с тех статей, какие будут

постановлены у бояр с польскими послами.

206

Демьян сказал: никаким спискам вашим мы не верим; чего

наши очи не видали и уши не слыхали - ничему тому не верим!

Много к нам писаного из Москвы присылают, только бумагою да

ласковыми словами нас утешают, а подлинного ничего не объявят.

С польскими послами толкуют, а границ не проведут, и поляки

мало-помалу .малороссийский край заезжают (захватывают).

Больше всего полковник Пиво нам пакостит: около Киева все за-

пустошил, людей побивает, а царский воевода Козловский не дает

ему никакого отпора и не обороняет бедных людей.

Зашла речь о Гомеле. Демьян сказал:

- Мне гомельских жителей нельзя не принять; Войско

Запорожское никого от себя не отгоняет; если и иные города станут

к нему склоняться, гак не откажет. Время пришло мне свой разум

держать!

- Что ты, гетман, писал о Дорошенке и о запорожцах, так

о том обо всем будет тебе царский указ прислан вскоре с головою

стрелецким, Михаилом Колу паевым.

- Знаю я, - сказал подозрительно гетман, - зачем Колупаев

приедет! Пусть нездоров уедет!

Танеев стал уверять, что Колупаев прибудет не с

какою-нибудь секретною целью, но Демьян перебил его и сказал: - Все вы набрались от поляков их лукавых нравов; и ты, Александр, коли еще раз приедешь ко мне с неправдою, то будешь

в Крыму.

Свиделся Танеев с Нееловым и этот ему сказал: <гетман совсем

не тот стал, что прежде был; уже, конечно, соединился с Доро-

шенком; и со мною, и с моими сотниками, и со стрельцами

обходится не по-прежнему; по се время стояло на карауле у ворот

и у форток малого города стрельцов человек по сту и больше, а

теперь велит ставить только человек тридцать. Старшины: обозный, судьи и Дмитрашко Райча великому государю служат верно

и мне обо всем дают ведомости, только опасаются видаться со

мною в день, потому что гетман приказал своим челядникам

надсматривать за ними, чтоб они ни со мною, ни с тобою и ни с

кем из наших московских людей не сходились; поэтому, если

какие ведомости услышат, так сказывают мне в ночное время. Я

привел их к вере; целовали они предо мною Спасов образ, что

быть им под высокодержавною рукою великого государя

неотступно. Они сами тебе обо всем подлинно скажут>.

По предложению Неелова, Танеев и сопровождавший его

подьячий Щоголев, вместе с самим Нееловым, в ночь с 7 на 8 марта

пошли к обозному Петру Забеле, переодетые в стрелецкие зипуны

с банделерами и бердышами. Они застали там, кроме обозного

Забелы, генеральных судей Домонтовича и Самойловича да Дмит-

рашку Райчу. Последний, бывший несколько лет переяславским

207

полковником, был в конце 1671 года отставлен гетманом по

следующей причине. Дмитрашко Райча собрал своих полчан на раду

в Барышевку и стал склонять их на сторону Ханенка.

Переяславские козаки не последовали за внушениями своего полковника

и дали о его поступке знать гетману Демьяну Игнатовичу. Гетман

сам с отрядом пошел приводить к покорности Дмитрашку Райчу.

Из всего Переяславского полка одна барышевская сотня держалась

своего полковника, но когда приближался Многогрешный, прогнала Дмитрашку Райчу просить у гетмана прощения. Дмитрашко

Райча в местечке Басани валялся в ногах у гетмана.

Многогрешный приказал заковать его и отправить в Батурин его компанию, состоявшую из двухсот человек, разобрать по полкам, а вместо

Дмитрашки Райчи поручил управление Переяславского полка

генеральному бунчужному Стрыевскому. С тех пор Дмитрашко

Райча пребывал в Батурине; гетман простил его и обращался с ним

как со всеми старшинами вообще, но Дмитрашко Райча стал его

заклятым врагом. Малороссийские старшины сквозь слезы

говорили великороссиянам так:

<Беда великая, печаль неутешимая, слезы неутоленные! По

научению дьявольскому, гетман наш, забыв страх Божий, великому государю изменил и соединился с Дорошенком под державу

турского султана. Наш гетман посылал к Дорошенку чернеца, и

Дорошенко перед тем чернецом присягнул, а чернец присягнул

перед Дорошенком за нашего гетмана. Потом Дорошенко прислал

своих посланцев к нашему гетману в Батурин со Спасовым

образом; на том образе присягнул наш гетман перед посланцами

дорошенковыми, а посланцы присягнули за своего гетмана перед

нашим гетманом. Демьян дал в помощь Дорошенку на заплату

войску 24.000 ефимков. 15-го марта Демьян хочет ехать с женой

и детьми в Лубны, а пускает слух, будто хочет ехать в Киев

Богу молиться; на самом же еле, коли будет в Киеве, так только

для того, чтобы видеться с Дорошенком в Печерском монастыре.

Как он из Батурина уедет, так уж назад не воротится. Брат его, Василий, по гетманскому приказу отгородил в Чернигове большой

город от малого, где находятся царские ратные люди, а животы

гетманские вывозят из Чернигова в Седнево>.

Обозный Забела прибавил: <как из Батурина поедет, так и

нам старшинам велит ехать с собою, а потом прикажет нас побить

или в воду посадить, или по тюрьмам разошлет за то, что мы в