Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет - Дэвид Гриффитс

Однако к 1780 году начал заявлять о себе сын и соправитель Марии Терезии Иосиф II. Проявляя самостоятельность, весной 1780 года он нанес визит российской императрице в Могилеве, где они достигли понимания касательно «греческого проекта»{564}. В ноябре того же года со смертью Марии-Терезии открылся путь к заключению австрийско-русского союза, который бы позволил осуществить проект, как только сложатся подходящие обстоятельства. К маю 1781 года союз был заключен посредством обмена письмами, таким образом ознаменовав окончательный распад «Северной системы»{565}. Судьба Никиты Панина складывалась аналогично судьбе его детища. С этого момента императрица могла наконец серьезно задуматься о воплощении «греческого проекта» в жизнь.

В действительности Екатерина была захвачена «греческим проектом» задолго до могилевской встречи с австрийским императором. Ее восхищение этой идеей проявилось уже в 1779 году с рождением ее второго внука, недаром, как подметил Маркс, названного Константином. Юный великий князь был вскормлен гречанкой, с раннего детства окружен товарищами-греками и научен говорить по-гречески раньше, чем по-русски{566}.[195] Затем, перед самым своим отъездом в Могилев, императрица заказала портреты своих внуков: Константин Павлович был изображен на фоне Греции, со знаменем Константина Великого и его девизом, украшающим картину[196]. Так же примечательно и то, что Екатерина приказала отчеканить монету[197], изображающую три христианские добродетели. Одна из них, Любовь, стоит на берегах Босфора, держа в руках ребенка Константина Павловича, тогда как другая, Надежда, показывает ему на восходящую на востоке звезду, а на воде виден небольшой флот, держащий курс на Константинополь{567}. Другая медаль, крайне редкая, изображала на одной стороне базилику Святой Софии, с обрушивающихся куполов которой падают полумесяцы, а над ними — взошедший на небе в сиянии крест; аверс медали с портретом Екатерины II имел подпись: «Заступница верным»{568}.[198]

Предположительно, были также составлены карты, изображавшие независимое Греческое царство на Босфоре со столицей в Константинополе{569}. Но до того момента, как сближение с Иосифом II открыло новые перспективы, Екатерина II была вынуждена ограничиваться пустыми мечтами. Теперь же она могла начать строить планы всерьез.

Конечно, сотрудничество Иосифа II было существенным фактором для воплощения «греческого проекта». Но столь же важна была благоприятная международная обстановка, а императрица и надеяться не могла на более благоприятную, чем та, что сложилась в начале 1780-х годов. Не только Порта, как казалось, с трудом стояла на ногах, но и ее потенциальных защитников и след простыл. Франция, Испания и Соединенные провинции были заняты войной с Великобританией — войной, полностью истощавшей военные ресурсы всех четырех стран[199]. Пруссия вряд ли бы поспешила на помощь туркам, поскольку Фридрих II, давно известный как «старик Фриц», был и вправду слишком стар и, как казалось, слишком немощен, чтобы ввязываться в войну. Даже прояви он воинственность, ему пришлось бы вступить в состязание с объединенной мощью России и Австрии. Нет, трудно было бы найти более подходящее время для окончательного оформления и приведения в действие «греческого проекта».

Однако что же все-таки подразумевал под собой екатерининский «греческий проект»? В том виде, в каком он был записан весной 1780 года (а возможно, в 1781 или даже в 1782 году) Безбородко, личным секретарем государыни, который, как он замечает в своих автобиографических записках, «с первого момента» понял, что «намерение государыни о Греческой монархии серьозно»{570}, проект предполагал несколько этапов. Для начала Россия желала заполучить крепость Очаков, землю между Бугом и Днестром, один, два или три острова Греческого архипелага и Крым в полную собственность. Если эти требования приведут к войне (что было вполне вероятно), княжества Молдавия, Валахия и Бессарабия должны были быть объединены в независимое государство Дакию, управляемую христианским монархом, «если не из здешняго императорского дома, то хотя другая какая-либо особа, на которой верность оба союзника могли бы положиться». Екатерина II имела в виду князя Потемкина, бывшего на десять лет старше императрицы и нуждавшегося в безопасном убежище, когда престол займет ее злонамеренный сын Павел Петрович. Если Порта выкажет упрямство, то при условии, что военные и дипломатические условия позволят, Османская империя должна быть полностью уничтожена, а на ее обломках восстановлена древняя Греческая империя под властью внука императрицы Константина{571}. Иосиф II, разумеется, будет иметь право на соответствующую компенсацию в Юго-восточной Европе. Если по какой-то причине Великобритания, Франция и Испания вдруг решат оспорить судьбу Оттоманской Порты, их можно будет задобрить уступкой земель в Египте или на африканском побережье Средиземного моря. Именно этот амбициозный проект — «большой план», или «le grand projet», как называла его императрица, — и был «греческим проектом», сформулированным Безбородко и отосланным в 1782 году в Вену на одобрение Иосифу II{572}. Желая окончательно отвратить российскую государыню от ее бывшего союзника, Пруссии, австрийский император, хоть и не без колебаний, благословил ее начинание.

В ожидании приближающейся развязки и ободренная тем, что обстоятельства, как казалось, ей благоприятствовали, Екатерина II приступила к наращиванию военной мощи как на севере, так и на юге, возложив ответственность за подготовку к войне на приспособленные к такой ноше плечи Потемкина{573}. У нее даже был подготовлен план морской атаки на Константинополь{574}. Чтобы профинансировать свой проект, она обратилась за ссудой к Соединенным провинциям. Как она заявила своему секретарю, к войне она была готова. Но по ряду причин от этого проекта пришлось отказаться. Прежде всего потому, что турки, удерживаемые от отчаянных шагов своими потенциальными союзниками на Западе, безропотно смирились с русской аннексией Крыма, таким образом не дав императрице воспользоваться самым подходящим поводом для развязывания войны{575}. Кроме того, императрица и император начали ссориться из-за раздела еще не добытых трофеев; особенно жаркие споры вызывало будущее Дакии и Морей (Пелопоннеса){576}. Наконец, война на западе (Война за независимость Северной Америки) неожиданно застопорилась с разгромом британцев под Йорктауном[200] и неудачей испанцев в захвате Гибралтара. В январе 1783 года предварительный мирный договор между главными европейскими участниками конфликта[201] ознаменовал окончание войны, что весьма опечалило императрицу{577}. Она была особенно раздражена французами, которые, как ей стало понятно, так спешили с заключением мира именно для того, чтобы воспрепятствовать реализации ее планов. И для британцев, заключивших несвоевременный мир, у Екатерины нашлось немало недобрых слов. Так Екатерина II потеряла самую многообещающую из всех когда-либо ей представлявшихся возможностей воплотить «греческий проект».

Проект этот, однако же, в Лету не канул. Как заметил австрийский посланник граф Людвиг фон Кобенцль, «императрица временно (курсив мой. — Д.Г.) отказалась от исполнения великих замыслов и ограничила свои завоевательные планы приобретением Крыма»{578}. И все же приобретение Крыма представляло собой первый шаг на пути к выполнению большого плана — плана, «который повлечет за собой уничтожение в Европе Османской империи и образование империи у греков и царства в Дакии»{579}.[202] Бездействие, однако, продолжалось недолго. В конце 1786 года Кобенцль пишет, что «в данный момент война с турками совершенно нежелательна, и… кажется даже, что есть намерение подождать, пока в Европе сложатся более благоприятные условия для воплощения в жизнь большого плана»{580}.[203] Однако уже через несколько месяцев посланнику пришлось пересмотреть свой взгляд на положение дел: легендарная поездка императрицы в Крым, предпринятая в начале 1787 года, вновь пробудила в ней интерес к прежним планам{581}.

В ходе поездки, основной целью которой был осмотр недавно присоединенных южных территорий, настолько ассоциировавшихся с Грецией (и недаром прозванных Тавридой), Екатерина устроила себе встречу и беседу с Иосифом II, которого не видела со времени Могилевского визита семью годами ранее. Император вернулся домой убежденным, что она все еще страстно желала возобновить свой излюбленный проект. Как он заметил после посещения праздника, устроенного в Бахчисарае, древней столице Крыма, ко дню рождения отсутствовавшего в тот момент Константина Павловича «мне представилась возможность увериться в том, что императрица более чем когда-либо поглощена мыслями о приведении в исполнение своего большого плана»{582}.[204] Расстановка сил на международной арене опять, казалось, благоприятствовала России и Австрии. Новый прусский король Фридрих Вильгельм ничем, по словам Екатерины, не напоминал Фридриха Великого и был «слишком большой посредственностью», чтобы воспрепятствовать воплощению ее проекта. Другое дело — Людовик XVI, несмотря на пустоту его казны; но от него можно было откупиться перспективой приобретения Египта — предложением, повторенным Потемкиным французскому послу, также сопровождавшему императрицу в ходе ее поездки{583}. Это ведь не понюшка табаку, как проинформировал Безбородко Завадовского, другого секретаря императрицы{584}.[205]