Дрожь земли - Роман Глушков

– Что ж, с одной стороны, это даже к лучшему, – ухмыльнулся Мерлин. – Значит, мне не придется врать, чем, как вам известно, я очень не люблю заниматься. С вами же, если нам еще доведется свидеться, мы потолкуем на эту тему особо. И я в долгу не останусь – вы меня отлично знаете. А пока что извините: отблагодарить вас, как вы того заслуживаете, я, к сожалению, не могу… Ладно, не мешкайте – давайте убирайтесь отсюда. И чем скорее, тем лучше… Ничего, прорвемся! Мы с вами выжили при Катастрофе, выжили после нее, так что как-нибудь переживем и эту неприятность.

– Но мы так и не нашли Умника, – напомнил я Семену. – В генераторном отсеке его не обнаружилось, если, конечно, Умником не являлся один из сталтехов. Можно предположить, что он погиб при взрыве, но, по мне, думать так было бы слишком самонадеянно.

– Умник не погиб, могу ручаться, – уверенно помотал головой Пожарский. – У меня и прежде было подозрение, что в действительности профессора Сливко нет на борту, ведь Жнец являлся всего-навсего одним из его побочных проектов. И если бы план этого безумца выгорел, трудно даже сказать, что было бы здесь через месяц… Возможно, генератор, который вы разрушили, служил заодно мнемотехническим передатчиком, посредством которого профессор общался со мной из своего удаленного логова… Все может быть. Не знаю. Я слишком устал, чтобы строить на сей счет какие-либо гипотезы.

– Профессор Сливко? – переспросил я. – Никогда не слышал этого имени. Кто он такой?

– Не волнуйся, ты еще услышишь об этом человеке, – ответил Мерлин, устало прикрывая веки. – Могу тебе это гарантировать. Будь уверен: Сливко о нас с тобой не забудет. Особенно после того, как вы сорвали его план по уничтожению Цитадели и превращению этого края в демилитаризованную зону… Эй, ребята, почему вы до сих пор тут? А ну рвите отсюда когти, пока не поздно!..

Помимо этого вопроса у меня имелось к Пожарскому еще множество других. Но, во-первых, он был слишком измучен, чтобы донимать его разговорами. А во-вторых, мне, Жорику и Динаре и впрямь следовало поспешать. Нам предстояло не только выбраться из утробы Жнеца наружу, но и найти наиболее безопасный спуск с него на землю.

Избавлю вас под занавес этой истории от нудных подробностей нашего очередного верхолазания. Замечу лишь, что происходило оно темпами, показавшимися бы медленными даже южноамериканским ленивцам. В кои-то веки я, вконец обессиленный, не уходил от товарищей в отрыв, а, напротив, был понукаем ими, карабкающимися следом за мной по вентиляционному колодцу. Дожил, одним словом! Самый неуловимый обитатель Пятизонья страдал от банального переутомления! Скажи кому в приличном сталкерской обществе – воспримут как глупую шутку и хором посмеются. Только не над ней, а над шутником.

Разогрев энергичным массажем сведенные судорогой конечности и придав им еще немного подвижности, я по привычке взял на себя обязанности первопроходца, хотя теперь с этой задачей справился бы любой член нашей команды. В одном лишь состояло сейчас мое преимущество: я поднимался этой дорогой во второй раз и уже знал расположение всех нужных выступов. Спутником оставалось лишь в точности повторять мои действия и молиться, чтобы никто из нас не сорвался вниз.

А падать было никак нельзя. Прежде чем протиснуться в канал, Дюймовому и Арабеске, так же как Ипату, пришлось избавиться от доспехов. Причем Черный Джордж взвалил на себя еще одну важную задачу: он должен был все время находиться рядом с питеркой, чтобы та могла в любой момент опереться поврежденной ногой ему на голову или плечо, поскольку выступы в шахте были для этого чересчур узки. Понимая, какая ответственность лежит на напарнике, я снова отдал ему свои перчатки, пусть даже мои дрожащие от усталости руки тоже нуждались в них как никогда прежде.

Ничего, понемногу получалось. Метр за метром, с частыми передышками мы подбирались к выходу. Сразу, как только у меня появилась возможность забросить кошку и зацепить трос за край колодца, я это сделал. После чего наш подъем заметно ускорился, хотя и не настолько, как того хотелось бы.

Солнце на этот час уже закатилось за горизонт, и потому свет, который мы наблюдали в конце нашего тоннеля, был чисто символическим. Его и вовсе не было бы видно, но сверкающие на затянутом тучами небосклоне молнии раз за разом подсвечивали нам выход. И мы ползли, скрипя зубами и безостановочно матерясь, потому что иного короткого пути наружу для нас не существовало…

Гром грянул, когда до выхода оставалось уже практически рукой подать. Только это был вовсе не тот гром, о котором вы подумали. Он не имел никакого отношения к расчерчивающим небо молниям, да и громом я назвал его лишь образно. На деле все обстояло гораздо хуже любой непогоды. Ее я как-нибудь пережил бы, насколько бурной она бы ни разразилась. А против этой грозы я оказался совершенно бессилен, потому что вся ее мощь была нацелена лишь на наши многострадальные головы…

Э, да что я трачу время, нагнетая этот дешевый драматизм! Вы, поди, и без намеков уже догадались, во что мы опять вляпались. Спешили как могли, но, видимо, все-таки недостаточно. И когда над Жнецом вновь замельтешили лучи прожекторов, а также замаячили огромные тени и засвистели вертолетные винты и турбины, нам оставалось лишь остановиться, задрать в испуге головы и разразиться дружной бранью. На сей раз – не сквозь зубы, а во весь голос, поскольку сейчас это было отнюдь не зазорно.

Что ж, теперь можно не торопиться. Отныне я в этом мире не властен ни над чем, даже над самим собой.

Ползи я последним, глядишь, еще успел бы спрыгнуть назад, в центр связи, и, покинув его через технический тоннель, затеряться в глубинах Жнеца, спрятавшись таким образом от десанта чистильщиков. Вряд ли они убили бы моих товарищей – слишком ценными те были свидетелями, чтобы пускать их в расход. Их ожидала бы эвакуация за Барьер, разбирательство и тюремное заключение на срок, зависящий от предъявленного сталкерам-нелегалам обвинения. Так или иначе, но они остались бы живы. Как, вероятно, и я, если бы отсиделся в укромном уголке, а затем улизнул отсюда тихой сапой.

Но я полз впереди, и это лишало меня последнего шанса избежать встречи с бывшими собратьями по оружию. Дюймовый и Арабеска не могли ничем мне помочь. Спрыгнув обратно, они оба неминуемо переломали бы себе ноги, а то и шеи. И когда колодец осветили фонари склонившихся над ним солдат, мне оставалось лишь глядеть на их вытянувшиеся от изумления рожи и мысленно сокрушаться о дерьмовом финале этого суматошного дня.

Одно утешало: больше не нужно было ломать голову над тем, как нам спуститься на землю. Проблема эта устранилась сама собой. Что ни говори, а даже идя на эшафот, можно найти в себе силы порадоваться удобной лесенке и обращенному на тебя вниманию почтенной публики.

Чистильщики приказали нам ничего не предпринимать и вообще не двигаться, а затем с помощью строп вытянули по очереди нас из шахты. На широченную спину Жнеца приземлились сразу четыре вместительных десантных вертолета, и еще три «Пустельги» барражировали над телом исполина, освещая его с воздуха прожекторами. Около полусотни солдат суетились, рассредоточиваясь на занятом плацдарме и будучи готовыми к любой вероятной опасности. Как говорится, кто успел, тот и съел, и теперь Ордену здесь уже ничего не обломится. В том числе и я – один из ценнейших подарков, какие только мечтал заполучить от своих рыцарей Командор.

После того как мы при помощи десантников были извлечены наружу, они сразу утратили великодушие к нам. Нас обезоружили и, грубо уложив на броню лицами вниз, взяли каждого на прицел дюжины «карташей». Все еще раздающиеся тут и там изумленные возгласы свидетельствовали: известие о моем сенсационном пленении продолжает разлетаться среди чистильщиков. Многие из которых, очевидно, попросту отказывались этому верить. А я, в свою очередь, отказывался верить тому, что моя бесценная, нежно любимая Свобода только что помахала мне ручкой и покинула меня.

Надолго ли? Скорее всего, навсегда…

Охранники велели нам опустить головы и смотреть только вниз. Причем, судя по раздавшимся затем звукам ударов и матерным выкрикам Жорика, он с таким требованием не согласился и попытался его оспорить. Само собой, солдаты категорически отказались разводить с пленником дискуссию. И доказали ему, что он не прав, самым быстрым и убедительным из всех доступных им способов.

Вступившуюся было за Дюймового Арабеску осадили теми же неоспоримыми контраргументами. Правда, из уважения к ее слабому – конечно же, чисто формально – полу, Динару охаживали прикладами более тактично: вполсилы и не по голове.

Перепало и мне. Исключительно ради профилактики, поскольку я с момента пленения не дерзил, не качал права и вообще не проронил ни звука. Впрочем, затаивать на чистильщиков обиду я не стал, ибо прекрасно их понимал. Редко кто в Пятизонье может похвастаться тем, что ему довелось не только увидеть Алмазного Мангуста, но и собственноручно прикоснуться к легенде. И теперь те из моих конвоиров, какие доживут до старости, наверняка станут с гордостью рассказывать внукам, как однажды двинули мне по башке прикладом. А те, кто двинул дважды и трижды, будут нехотя признаваться, что получили потом дисциплинарное взыскание за непреднамеренную порчу своих «карташей». На радостях от одержанной победы эти болваны напрочь позабыли, что бить меня высокотехнологичным современным оружием – себе дороже.