Последний самурай - Андрей Воронин

- Разумеется. Я сейчас распоряжусь. Впрочем, достой. Я лечу с тобой.

Он развернулся лицом к столу, нажал клавишу селектора и отдал распоряжение срочно приготовить вертолет. Сабуро в кабинете уже не было: он отправился проследить за приготовлениями. Господин Набуки бросил последний взгляд на беззвучно мерцающий экран телевизора и решительным движением пальца отключил изображение. Экран померк, превратившись в широкий прямоугольник темно-серого стекла, тускло отражавший обстановку кабинета и встревоженное лицо господина Набуки.

Господин Набуки выбрался из-за стола и направился к дверям, но на полпути передумал и свернул в угол, где у окна стоял низенький чайный столик. С минуту постояв в нерешительности, господин Набуки перегнулся через столик, нечаянно толкнув его коленом, и снял с подставки меч полковника Минамото. Его пальцы коснулись шелковистой поверхности лакированных ножен, мускулы слегка напряглись, ощутив приятную тяжесть древнего клинка, вселяющую уверенность. Правая ладонь господина Набуки медленно сомкнулась вокруг туго обмотанной полуистлевшим кожаным ремешком рукояти. Внезапно он увидел, какая маленькая, сухая и морщинистая у него рука. На фоне длинной толстой рукояти она выглядела совсем немощной, ни на что не годной, и господин Набуки вдруг подумал, что время безнадежно упущено: ему следовало умереть много лет назад.

Это была неожиданная мысль, и она совсем не понравилась господину Набуки. Умирать ему было рано даже теперь: слишком многое осталось недоделанным. Если бы он умер много лет назад, дело всей его жизни умерло бы вместе с ним, не успев даже толком начаться, как святое дело мятежного Мисимы умерло вместе с Мисимой. Но крамольная мысль ни в какую не желала уходить: а может быть, так было бы лучше для всех? Его воистину грандиозная месть, по своим масштабам почти неотличимая от кары Господней, не принесла облегчения бесчисленным жертвам Хиросимы и Нагасаки; напротив, она породила огромное количество новых жертв. Теперь, когда это произошло, господин Набуки чувствовал, что месть не принесла облегчения даже ему самому. Ему осталось лишь горькое удовлетворение, что он сдержал данную еще в отрочестве клятву; но теперь, когда он, пожилой немощный человек, стоял посреди пустого кабинета с тяжелым старинным мечом в руках, удовлетворение это вдруг показалось ему мелким и недостойным упоминания. Миру не было дела до его клятв; миру ни до чего не было дела. Он катился в пропасть сам по себе, как пущенный с крутого склона горы каменный шар; так стоило ли тратить целую жизнь на то, чтобы заставить его катиться чуть-чуть быстрее?

Поздно, подумал господин Набуки и покрепче стиснул рукоять меча. Как бы то ни было, менять жизнь поздно, да и зачем это нужно - менять то, что уже свершилось? Если миру нет дела до господина Набуки, то и ему, Минамото-но Хорикава, нет никакого дела до этого глупого, бездарного мира. Он был самураем - может быть, последним на этой печальной планете, - и он сдержал свое слово. Остальное просто не имело значения.

Господин Набуки решительно сунул меч под мышку, открыл скрытый в толще стены платяной шкаф и вынул оттуда смокинг, который хранился в кабинете на всякий непредвиденный случай. Когда он обмотал смокингом меч, получился неаккуратный продолговатый сверток довольно странного вида. Но все-таки он был не таким странным, каким мог бы показаться служащим "Набуки корпорейшн" самурайский меч, среди бела дня торчащий из-под мышки у главы корпорации.

Уже поднимаясь в лифте на крышу здания, где ждал его вертолет, господин Набуки попытался понять, зачем ему понадобился меч, долгие годы пролежавший на одном и том же месте в углу кабинета, но так и не смог сформулировать причины, толкнувшие его на столь неожиданный поступок.

Ему просто захотелось взять меч с собой.

Глава 13

Гидрокостюм был утепленный и плотно облегал тело от макушки до кончиков пальцев на ногах. Свободными оставались только кисти рук и лицо, резко выделявшиеся на фоне черной прорезиненной материи. Костюм негромко поскрипывал при каждом движении и слегка жал в плечах. Иларион расставил ноги, растопырил руки и, наклонив голову, с любопытством оглядел себя, как человек, без зеркала примеряющий только что купленную вещь. После этого он удовлетворенно похлопал себя ладонью по туго обтянутому резиной животу (звук получился звонкий и какой-то неуместно жизнерадостный) и сказал:

- Вылитый ниндзя, только маски не хватает. Капитан-лейтенант Кривоносов недовольно поморщился: ему было не до шуток, да и упоминание о ниндзя намекало на такое развитие событий, о котором он, кадровый офицер ВМС, предпочел бы ничего не знать. Он наконец-то в полной мере оценил деликатность Забродова, который отказался посвящать его в подробности предстоящей операции и отговорил совать нос в загадочный чемодан.

- Слушай, ты, ниндзя, - сказал Кривоносов, - прошу тебя: поаккуратнее с казенным имуществом. Задницей чую, что эта наша прогулка дорого мне обойдется.

Иларион озабоченно подвигал левой рукой. Плечо ныло, как больной зуб, но ключица, кажется, все-таки уцелела. Реакция есть, подумал Иларион, прислушиваясь к своим ощущениям. Реакция есть, но уже не та. Лет пять назад он бы меня вообще не достал Это ж надо было додуматься: ломом!.. Киллеры доморощенные... Двадцать первый век на дворе, а он - ломом - Не дрейфь, Леша, - сказал он Кривоносову. - Если дело выгорит, я тебя в обиду не дам. Орденов и благодарностей не жди, но я уж постараюсь сделать так, чтобы под трибунал ты точно не угодил.

- Вот спасибочки, - поблагодарил Кривоносов и отвесил иронический полупоклон. - Утешил, добрый человек. А если не выгорит?

Иларион перестал улыбаться и принялся деловито стаскивать с себя гидрокостюм, в котором ему было слишком жарко.

- Выгорит, - процедил он сквозь зубы, прыгая на одной ноге. - А если не выгорит... Ты, Леша, боевой офицер. Работа у тебя такая - жизни не жалеть. Не погон, Леша, а жизни.

- Это смотря за что, - буркнул Кривоносов.

- За Россию, Леша. В самом прямом смысле - за Россию. Не за какие-то там государственные интересы, не за интернациональный долг и не за чужие нефтепроводы, а за Россию. Даже не за народ, а за людей - живых, обыкновенных, которые ни хрена не знают и знать не должны.

- Я тоже ни хрена не знаю, - проворчал Кривоносов.

- А я тебе все объясню, - пообещал Иларион. - Потом, когда дело сделаю.

- На том свете ты мне все объяснишь, - пояснил Кривоносов. - Когда на одной сковородке жариться будем.

- Типун тебе на язык, - сказал Иларион и потрогал левую скулу, на которой багровела широкая ссадина самого предосудительного вида - Кстати, этот бланш тебе тоже за Россию навесили? - поинтересовался капитан-лейтенант, заметив его движение.

- Не сомневайся, - сказал Иларион, - именно за нее.

...На него напали в тот час, когда густые сумерки готовы были превратиться в ночь. Небо на западе еще сохраняло багровый отсвет утонувшего в море солнца, но очертания окружающих предметов уже растворились в полумраке. Иларион ожидал этого нападения, более того, он его сам спровоцировал, но ожидание оказалось таким долгим, что его бдительность несколько притупилась. Выпитый на протяжении дня алкоголь тоже сыграл свою роль: пьяным Забродов конечно же не был, но кое-что ему все же перепало, и реакция у него слегка замедлилась.

Слежки за собой он так и не заметил, но это вовсе не означало, что ее нет. За ним должны были следить; отсутствие слежки означало бы, что он совершил какую-то ошибку, и тогда его пребывание здесь не имело ни малейшего смысла. Поэтому Иларион вел себя так, как если бы точно знал, что за ним неотступно наблюдают. Первым делом он побывал в магазине и вышел оттуда на заплетающихся ногах, бережно прижимая к груди две бутылки водки. После этого он вернулся в закрепленный за ним номер гостиницы и целый час пьяным голосом пел революционные песни Водку он вылил в раковину умывальника, а бутылки одну за другой вышвырнул в открытое настежь окошко с интервалом в полчаса. Бутылки с глухим стуком приземлились в заросли бурьяна, который здесь, на Кунашире, с успехом играл роль главной сельскохозяйственной культуры. Выждав для верности еще немного, он последовал за бутылками и добрых десять минут ворочался в бурьяне, треща сухими ломкими стеблями и изрыгая пьяные проклятия Выбравшись наконец на дорогу, он побрел прочь из поселка - не к морю, где ждал его сторожевик Кривоносова, а в глубь острова, где гипотетическим убийцам было бы удобнее привести в исполнение свои черные замыслы.

Он ждал нападения сзади, но темная фигура человека внезапно вынырнула из кустов прямо перед ним, и Забродов увидел, как отсвет догорающего заката скользнул по длинным спаренным стволам охотничьего ружья. Двустволка смотрела ему прямо в лицо. Не тратя даром драгоценного времени, Иларион на полуслове оборвал бесконечный пьяный монолог, которым развлекал не столько себя, сколько участников слежки, быстро шагнул вперед и, схватившись за стволы рукой, резко задрал их кверху. Чисто теоретически он учитывал, что нападавший мог оказаться не наемным убийцей, а обыкновенным грабителем из местных, который решил срубить немного деньжат, обобрав пьяного в стельку москвича, и потому ограничился одним коротким ударом в солнечное сплетение Нападавший охнул и послушно сложился пополам, выпустив ружье Победа была полной.