Последний самурай - Андрей Воронин

Возле машины Иларион снова остановился.

- Так, - сказал он. - Пленку и фотографии ты, я полагаю, из мастерской конфисковал?

- Так точно, - с покаянным видом признался Слепаков.

Иларион повнимательнее вгляделся в его физиономию и грозно нахмурился.

- Вещички мои где? - спросил он тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

- В отделении, товарищ полковник, - уже совсем виновато доложил старлей.

- Ага... - Иларион, казалось, сменил гнев на милость. - Ну это ладно, этого следовало ожидать... Только скажи своим орлам, чтобы вернули сигареты.

Слепаков широко развел руками и задрал брови, демонстрируя свое полное неведение относительно судьбы каких-то сигарет. Двое стоявших поодаль сержантов моментально приобрели отсутствующий вид и потихонечку двинулись в обход машины, норовя исчезнуть из поля зрения грозного "товарища полковника".

- Ты мне глазки не строй, - строго сказал Иларион. - Это тебе не шуточки... Коля. К твоему сведению, там было полтора блока, и одну пачку, с самого краешка, я на всякий пожарный случай зарядил ипритом. Доза слабенькая, но слона убьет на месте. Я вообще удивляюсь, как вы все не взорвались к чертовой бабушке. Ведь рылись же, наверное, в сумке-то, обломы тамбовские!

При слове "иприт" один из сержантов заметно позеленел и схватился за карман, не отдавая себе в этом отчета. Иларион немного посверлил его взглядом и повторил:

- Сигареты вернуть!

После этого он по-хозяйски забрался на переднее сиденье "уазика", предоставив остальным решать между собой, кому где сидеть: машина была набита под завязку, и место для лишнего пассажира было отведено в зарешеченном загончике позади пассажирского сиденья, где обычно возят задержанных. После короткой перебранки это уютное местечко занял один из сержантов, и машина наконец тронулась.

В отделении Иларион бегло проинспектировал свою дорожную сумку (сигарет, естественно, не было), невнимательно осмотрел сваленные в кучу фотографические причиндалы и безапелляционным тоном потребовал немедленно связать его с Москвой. Теперь настала очередь старлея Коли покрываться трупной зеленью: бедняга решил, что "товарищ полковник" сию минуту начнет хлопотать насчет его перевода за Северный полярный круг, если не в качестве блюстителя порядка, то наверняка в незавидном амплуа вальщика леса. Он начал что-то бормотать про ошибки, которые случаются со всяким, про свою семью и двоих несовершеннолетних детей, он погнал одного из сержантов за украденными у Илариона сигаретами, а другого в магазин, чтобы восполнить то, что его подчиненные уже выкурили. Он намеревался во что бы то ни стало вымолить себе прощение, и Забродову пришлось сильно повысить голос, чтобы покрытый ледяным потом Слепаков, поминутно попадая пальцем не в те дырки на диске, соединил его наконец с Москвой.

- Как дела? - не представляясь, спросил Иларион, когда на том конце провода сняли трубку.

Слышимость была отвратительная, и ему с трудом удалось разобрать ответ генерала Федотова, смысл которого сводился к тому, что дела - как сажа бела, но, в общем, все более или менее под контролем.

- Ясно, - сказал Иларион. - А как насчет чемодана? По поводу чемодана генерал сказал, что с тех пор, как Иларион ушел из учебного центра, там готовят остолопов, которым только бабки в подворотне сшибать. "И вообще, доверительно сообщил генерал Илариону, - пропади оно все пропадом! Правильно ты сделал, что ушел."

- Понятно, - сказал Забродов. - Упустили.

- Вот тебе - упустили! - сказал генерал. Иларион не мог его видеть, но готов был спорить на что угодно, что Федотов сопроводил эти слова неприличным жестом. - Если бы упустили! Того, кто сбежал, можно хотя бы ловить, а тут... Взяли с поличным - сидел в номере на десятом этаже и давил на кнопку, как лабораторная крыса в клетке. Представляешь, этот урод, похоже, даже не знал чем занимается... А когда я ему объяснил, он возьми да и нырни головой в окошко! Вот и допрашивай его теперь...

- Туда ему и дорога, - подумав, сказал Иларион. - Зачем вам все эти сложности: допросы, представители посольства, экстрадиции всякие... Имя-то у него было?

- Эдогава Тагомицу, - сказал генерал. - Эдогава - фамилия, Тагомицу имя. Вечно у них все шиворот-навыворот. Даже гайки и те с левой резьбой. Ты понял? Расслышал? Эдогава Тагомицу!

- Да понял я, понял, - сказал Иларион. - Не надо так орать, слышимость улучшилась.

- Да, действительно, - сказал генерал. - Сам-то как?

- Как в сиропе, - ответил Иларион. - Осматриваюсь. Крабы здесь знаете какие? Не крабы - звери. Голыми руками не возьмешь. Лично я к такому без пистолета ни за какие коврижки не подошел бы.

- Тебе что, говорить неудобно? - догадался Федотов. - Ты откуда звонишь?

- Из отделения милиции, - порадовал его Иларион. - Меня тут прихватили как подозрительного типа.

При этих словах Слепаков, который внимательно прислушивался к разговору, спрятавшись для приличия за газету, выглянул из своего укрытия, сделал умоляющее лицо и приложил ладонь к сердцу. Забродов окинул его холодным равнодушным взглядом и отвернулся.

- Развлекаешься, - ворчливо констатировал Федотов.

- Работаю по плану, - возразил Иларион.

- У тебя это одно и то же. Ты там не очень.., того. А то тут некоторые за тебя волнуются.

- Ну да? - сказал Иларион. Глаза у него потеплели при воспоминании о Нине, но он тут же нахмурился: расслабляться было нельзя. - Некоторым наилучшие пожелания. Пусть не беспокоится, я тут как у Христа за пазухой. А как...

Он не договорил, но генерал понял его с полуслова.

- Мещеряков? Очнулся и передает тебе привет. Он быстро идет на поправку, даже врачи удивляются.

- Врете ведь, - сказал Иларион.

- Генералы не врут, - обиделся Федотов. - В самом крайнем случае генералы несколько искажают факты в интересах дела.

- Несколько - это сколько?

- Сколько надо... Да ты не волнуйся, с ним все в порядке. В сознание он, правда, еще не приходил, но врачи им действительно довольны. Тебе не об этом сейчас надо думать.

- Об этом, об этом, - сказал Иларион. - О чем же еще? Черта с два я бы сюда поехал, если бы не это. Тут наш общий знакомый сильно прокололся. Не надо было ему этого делать.

- Грешно это, конечно, - вздохнул Федотов, - но я до сих пор не нарадуюсь, что Андрея подстрелили. Если бы не тот случай, если бы ты не взъерепенился... Знаешь, на что сейчас был бы похож центр Москвы?

- Догадываюсь, - сказал Иларион и положил трубку.

Старый черт, подумал он, кусая губы и старательно отворачиваясь от Слепакова, чтобы тот не увидел его лица. Не нарадуется он... Что наша работа с людьми делает! Да что там работа... Генеральские звезды - вот где главная-то зараза! Человек начинает мыслить широкими категориями: один-два покойника для него - тьфу, чепуха в пределах статистической погрешности, а вот сто тысяч - это уже ощутимо. Да и то он еще станет разбираться, ради какой цели эти сто тысяч положили: дескать, если цель велика, то за нее и миллиона не жалко...

Сержант принес сигареты - полтора блока без трех пачек и три пачки другого сорта, надо полагать в возмещение ущерба. Распечатанный блок он нес осторожно, как взведенную мину, держа его как можно дальше от себя. Иларион не глядя распечатал пачку, сунул в зубы сигарету. Сержант торопливо забренчал коробком, зачиркал спичкой и поднес ему огня. "Зря я так", подумал Иларион, дымя сигаретой и по-прежнему старясь не смотреть на милиционеров.

В отделении стояла почтительная тишина, нарушаемая только монотонным зудением мухи и частыми твердыми щелчками, когда она пыталась с разгона пролететь сквозь пыльное стекло. "Как этот Эдогава Тагомицу, - подумал Иларион. - Только здесь не десятый этаж, а у мухи, в отличие от того японца, есть крылья. Мозгов у нее, правда, совсем нет, но и у Тагомицу их, похоже, тоже было не очень-то много. А на генерала я зря баллон качу. Это мне может быть жалко Мещерякова и страшно при мысли о том, что мог натворить этот Эдогава, не выхвати я у него из-под носа чемодан. А у Федотова помимо жалости, страха и прочих человеческих чувств есть еще и ответственность, от которой его никто не освобождал. Мне бегать, фотографировать крабов и пугать господина Набуки, а Федотову за все отвечать - и за успехи, и за провалы, и за трупы..."

"Черт бы побрал этого Кривоносова с его спиртом, - подумал Иларион. Называется, "вошел в образ" - принял пять капель для запаха... Не умею я успокаивать, и врачевать душевные раны тоже не умею. Не мое это дело, не моя специальность. Вот хребты голыми руками ломать или, скажем, стрелять с бедра, да так, чтобы вся обойма в яблочко, - это пожалуйста, это сколько угодно. Невелика хитрость. Э, да чего там! Нельзя мне сейчас на эти темы даже думать, потому что, если я сейчас дам слабину, все мои старания пойдут козе под хвост. Боится меня Слепаков? Ну и правильно, что боится, я ведь этого и добивался. Ну, вперед, пока у него штаны не просохли!"

Он стиснул зубы, гася в себе остатки слабости, раздавил окурок о крашеный подоконник и сразу же закурил еще одну сигарету.