Путь домой - Михаил Михеев

– Ну, кто из нас хлипкий, вскрытие покажет.

– А оно, кстати, может показать, что кое-кто скончался в результате вскрытия. – Неизвестный собеседник, похоже, начал терять терпение.

– Все, намек понял, осознал, проникся, больше не буду и все такое.

– То-то, – отозвался собеседник, остывая. – Ты пошевелись, пошевелись – мне надо знать, нормально ли функционирует тело. А то, когда тебя принесли, оно находилось в таком состоянии, что было проще вырастить новое, а не регенерацией старого заниматься.

– И что, вырастили? – с тревогой в голосе спросил курсант. Не то чтобы его это сильно огорчало, но было как-то не по себе.

– Да нет, успокойся, что я, не знаю, как вы, люди, реагируете на подобную процедуру? Совершенно неадекватно, кстати, реагируете, так что вместо относительно простой процедуры пришлось повозиться с тобой, провести сеанс экстренной регенерации, скажи спасибо.

– Спасибо. – Что-то в последней фразе неприятно резануло слух. Секунду спустя он понял, что это оборот «вы, люди». Подумав пару секунд, Петр осторожно спросил: – А вообще, с кем имею честь разговаривать? Вы что, не человек?

– Человек? – Хозяин голоса, похоже, пребывал в полнейшем недоумении. – Нет, конечно. С чего ты так решил?

– Тогда, может, вы будете настолько любезны, что представитесь? А то как-то не очень удобно разговаривать непонятно с кем.

– Да не вопрос. Искусственный интеллект первого ранга ВС две тысячи пятьсот сорок шесть, серия четыре. Если по-простому, то можно Янычар. С кем имею честь?

Упс – самое, как известно, страшное слово в ядерной физике… Это куда же его занесло-то? Или точно предсмертный бред? Да не похоже, уж больно осмысленно все звучит. Может, просто сон? Механически представившись, Петр украдкой ущипнул себя за руку и чуть не взвыл – последствия щипка были вполне реальными, то есть болезненными. Искинт, если это и вправду был искинт, в ответ на это действие удовлетворенно заметил:

– Ну что же, все рефлексы в норме. А позволь полюбопытствовать, что тебя настолько удивило, что ты прибег к такому неадекватному воздействию на свой организм?

Петр ожесточенно потер виски. И в самом деле – что? Все нормально, все в порядке, все отлично… Если не считать того, конечно, что искинтов не бывает, это знает любой школьник. В таком ключе он и ответил, услышав в ответ задумчивое хмыканье:

– Интересное мнение. Школьникам, конечно, многое известно, но ведь я-то есть. Это – очевидный и непреложный факт, и меня как-то не тянет исчезать только из-за того, что какому-то школьнику взбрела в голову такая вот дурная мысль. Кстати, а почему меня не может быть?

– Да потому, что ни одному ученому пока не удалось создать саморазвивающуюся программу, имеющую характеристики полноценной личности. Сколь бы они ни были совершенны, все равно в результате получается только гигантский калькулятор, и, какими бы возможностями ни обладали компьютеры, качественного скачка не происходит.

– Это тоже знает любой школьник?

– Ну да…

– Значит, два варианта – или у вас очень посредственные ученые, или ваши школьники не все знают. Я, честно говоря, склонен предполагать вторую версию, хотя, возможно, за тысячу лет могли и головастики в своем болоте деградировать. Ибо ничто не вечно под луной… Кстати, может, хватит валяться? Одежда на тумбочке, каюту тебе покажут – просто по зеленой стрелочке иди, и все. Устраивайся, а потом прошу в кают-компанию, а то внутривенное питание – это, конечно, замечательно, но надо и что-то посущественнее зажевать, а то желудок атрофируется. Кинешь на зуб что найдешь, а потом и поговорим серьезно.

Похоже, искинт, если это действительно был искинт, а не придуривающийся умник-мозговед, не был лишен ехидства. Однако, во-первых, он был здесь хозяином, а во-вторых, как ни крути, но именно ему Петр был обязан жизнью, поэтому он решил пока что не качать права, а прояснить ситуацию, а дальше – как карта ляжет. К тому же желудок бодро квакнул, намекая, что про него забывать и впрямь не стоит. Ну а требования желудка для любого нормального мужчины – это святое.

Неловко (тело слушалось пока что не слишком хорошо) сев на кровати, Петр принялся разминать затекшие мышцы, одновременно с интересом оглядывая комнату. Надо сказать, ничего особенно интересного в медотсеке он не увидел – оборудование было аналогичным тому, что курсант наблюдал в ранее посещаемых им клиниках. И дизайн был вполне привычным, позволяющим с высокой долей уверенности определить назначение каждого элемента, разве что все оборудование, включая стоящую в углу камеру глубокого анабиоза, было заметно более компактным. Возможно, конечно, что оснащение технологически было классом повыше, чем в современном исполнении, но так, с ходу, в глаза это не бросалось. Словом, медотсек как медотсек, ничего особенного.

Черная форма без знаков различия легла на тело как-то очень привычно. Ничего удивительного, кстати, – современная флотская форма была почти точной копией имперской. Военные консервативны в принципе, а уж менять удачную, годами проверенную и доведенную до ума форму одежды непонятно на что… Смысл? И потом, как Петр подозревал, нынешним генералам и адмиралам эта классическая форма была дорога еще и тем, что напоминала о временах былого величия. Прав он или нет, сказать было трудно, но сейчас это оказалось на руку – не нужно было привыкать к незнакомой одежде, а значит, снималась масса мелких бытовых неудобств. Привычно одернув складки, курсант щелкнул каблуками удивительно удобных ботинок и сказал:

– Я готов.

Моментально в воздухе перед ним засветилась тоненькая, но ясно различимая зеленая стрелка. Голограмма конечно, но очень качественная, не хуже, чем на лучших образцах земных голографических экранов, только почему-то безо всяких экранов – на взгляд, прямо-таки вполне материальная, создавалась полная иллюзия, что ее можно потрогать. Петр и не удержался, ткнул пальцем. Ему показалось, или из скрытых динамиков и впрямь донесся ехидный смешок, настолько ехидный, что издавшего его хотелось послать всерьез и надолго, но курсант предпочел счесть происходящее глюком и больше ничего не трогать, а выполнять инструкцию, в смысле идти, куда стрелка показывает.

Стрелка показывала на дверь в коридор и, как только Петр шагнул, плавно двинулась перед ним. Дверь с тихим, почти неразличимым шелестом отъехала в сторону, пропуская человека, и тут же закрылась за его спиной. В следующий момент коридор, освещенный до того лишь слабо фосфоресцирующими панелями пола, осветился. Не ярко, свет не слепил, но в то же время видно было все, в буквальном смысле слова каждую пылинку. Непонятно, как это сделано, но ламп, как таковых, не было, зато светились и стены, и потолок, мягким, не раздражающим глаза белым светом. При этом благодаря тому, что свет лился, казалось, отовсюду, полностью отсутствовали тени. Это было непривычно, но удобно.