Дорога Отчаяния - Йен Макдональд

— Добрый день, — сказала она униженным, заплаканным и окровавленным менеджерам отделов, начальникам станций, финансовым директорам, директорам по продажам и консультантам по персоналу. — Где находится директор–управляющий Департамента Проектов Развития Северо–Западной Четвертьсферы? — Ответом послужил внезапный выброс энергии, проделавший дыру в животе младшего лейтенанта Генри Чана. Он вылупился на непривычное зрелище — собственный позвоночник — и распался напополам. — Щиты, ребята, у него полезизлучатель. — Защитные зонтики загудели под сокрушительными ударами излучателя, как храмовые гонги. Жертвы сарказма, визжа, бросились прочь мимо красного пятна, бывшего некогда Образцовой Секретаршей Года.

— Где он, черт побери? — закричал кто‑то.

— Он окружен светоотражающим полем, — сказала Арни Тенебра, наслаждаясь сложной тактической обстановкой. — Все вон. Мы только торчим друг у друга на пути. Я сама им займусь. — У нее был к нему личный интерес. Солдаты убрались к лифту, сторожить высокопоставленных пленников.

— Эй, Джонни! Где ты взял ПИ? — Мощный выстрел разнес украшавшую стену голову антилопы в пыль и прах. Джонни Сталин, скрючившийся за креслом директора–управляющего, на мгновение обрел видимость. Он исчез за миг до того, как Арни Тенебра гиперзвуковым лучом превратила конец стола для совещаний в облако щепок.

— Еще и экран невидимости. Неплохо. — Он обогнула комнату не скрываясь — защитный зонтик поднят, чувства напряжены, как у кошки. — Джонни, — пропела она. — Я пришла повидаться, как только услышала про тебя. Помнишь меня? Милую девочку, которую ты целовал за метановым дигестером Раэла Манделлы? — Зонтик Джонни Сталина завыл от удара ее собственного излучателя. На долю секунды проявилась его полупрозрачная фигура. — Давай же, Джонни, дерись. Ты знаешь, что за оружие ты используешь, ты знаешь, что не можешь сочетать защиту и нападение, а я знаю, что поле невидимости пожирают твою энергию. Покажись и дерись достойно. — Воздух замерцал и перед ней предстал Джонни Сталин. Арни Тенебра была изумлена случившейся с ним переменой: исчез пухлый, трусливый пацан, плаксивый и истеричный; стоящая перед ней фигура вполне могла принадлежать ее мужскому двойнику.

— Прекрасно выглядишь, Джонни. — Он бросила взгляд на наручный индикатор: 85 процентов заряда. Хорошо. Она двинулась влево. Джонни Сталин двинулся вправо. Оба пытались поймать момент, когда зонтик противника опустится за мгновение перед выстрелом. Арни Тенебра кружила, выжидая. Под зонтиком становилось душно.

— О, Джонни, — снова заговорила она. — Помни, еще десять человек ждут тебя у меня за спиной. — Она выстрелила, бросившись на пол. Ответ Сталина опоздал, опоздал, опоздал. В распоряжении Арни Тенебра было все время мира: достаточно, чтобы развернуться, прицелится, и швырнуть кулак полеизлучателя поверх опущенного зонтика, чтобы разнести его на куски, как яйцо.

Командор Тенебра приказал своим людям обшарить задымленную и разгромленную комнату в поисках каких‑нибудь остатков Джонни Сталина, чтобы добавить этот сувенир к своей коллекции трофеев, но они смогли найти только обломки обугленного механизма. Рядовой Йенсенн подал Арни Тенебра голову Джонни Сталина, и она долго смеялась, глядя на провода и сложные алюминиевые сочления, служившие шейными позвонками.

— Робот! — хохотала она. — Долбаный робот! — Она зашвырнула голову подальше и смеялась, смеялась, смеялась так долго и так неудержимо, что перепугала всю группу 19.

60

Доминик Фронтера был первым, кто узнал, что освобождение Дороги Отчаяния было на самом деле оккупацией, а ее жители, которые с ликованием пронесли солдат Армии Родной Земли по улицам города на руках, оказались заложниками мечты Арни Тенебра о Götterdämmerung. Он узнал об этом в шесть часов шесть минут утра, когда пятеро вооруженных людей вывели его из подвала магазина всякой всячины сестер Пентекост, в котором он сидел, и поставили к девственно–чистой белой стене. Солдаты провели в пыли линию и выстроились вдоль нее.

— Последняя просьба? — сказал капитан Перес Эстобан.

— В каком смысле — последняя просьба? — спросил Доминик Фронтера.

— Так принято: человек перед расстрелом может назвать свое последнее желание.

— Ох, — сказал Доминик Фронтера и опорожнил кишечник прямо в элегантные белые форменные штаны РОТЭК. —Эээ… можно мне привести себя в порядок? — Расстрельная команда выкурила трубочку–две, пока мэр Дороги Отчаяния скидывал штаны и приводил себя в пристойный вид. Затем они завязали ему глаза и поставили спиной к стене.

— Расстрельная команда, наводи! Расстрельная команда, цельсь! Расстрельная команда… расстрельная команда… Боже милостивоый, что еще?

Верная и недалекая Рути кормила кур, когда увидела, что солдаты ставят ее мужа к стене и наводят на него оружие. Она издала крик перепуганной птицы и сломя голову кинулась мимо мэрии, достигнув места казни как раз в тот момент, когда Перес Эстобан собирался отдать команду «Огонь!».

— Не убивайте моего мужа! — заверещала она, бросаясь между палачами и жертвой в вихре разлетающихся юбок и мельтешащих рук.

— Рути? — прошептал Доминик Фронтера.

— Мадам, прочь с дороги, — приказал Перес Эстобан. Рути Фронтера гордо выпрямилась — бесцветная толстоногая валькирия. — Мадам, вы препятствуете действиям законно сформированной Расстрельной команды, приводящей в исполнение законно вынесенный приговор. Пожалуйста, покиньте линию огня. В противном случае, — добавил он, — я вас арестую.

— Ух! — сказала Рути. — Ух–ух–ух. Да вы просто свиньи, вот вы кто. Отпустите его.

— Мадам, он — враг народа.

— Сударь, он мой муж и я люблю его. — Затем последовала вспышка света, которую Доминик Фронтера увидел даже сквозь повязку — Рути Фронтера, урожденная Голубая Гора, в одно мгновение разрядила заряд красоты, копившийся двенадцать лет. Она провела лучом своего обаяния вдоль расстрельной команды и каждый из солдат, едва на него обрушивалась вся мощь очарования, валился с ног с широко открытыми глазами и пеной на губах. Рути Фронтера освободила мужа, и они тем же утром бежали из города, взяв с собой ее престарелого отца и столько имущества, сколько удалось впихнуть в кузов грузовика, украденного у Сталелитейной компании Вифлеем Арес.

Они прорвались через сетчатый забор Стальграда и скрылись в землях Кристаллических Ферроидов — и больше их в Дороге Отчаяния не видели. Общепринятой была точка зрения, согласно которой они погибли в Великой Пустыне от безумия, вызванного употреблением воды из радиатора. Все было совершенно не так. Доминик Фронтера с семьей достиг Меридиана и был назначен в мирный, славный городок Сосновый Водопад на плоскогорье Синн — высокие стройные деревья, чистый воздух и нежно журчащие воды. Он жил да поживал здесь в счастье и довольстве вплоть до того дня, как некий турист, знакомый с его женой и тестем по другим местам и другим временам, узнал их и рассказал ему, что его супруга была смешана как коктейль в генезисории свихнувшимся типом, который ненавидел жен, но любил детей.

После этого Рути Фронтера уже не казалась такой прекрасной мэру Соснового Водопада, но главным несчастьем оказались не слухи, но ее собственный отец, который сопроводил творение проклятием, согласно которому она могла воспользоваться силой своей красоты лишь трижды, после чего та совершенно оставила бы ее. Вот так, спасая Доминика Фронтеру от расстрела, Рути потеряла его любовь. Старая песня.

У руководства проекта «Стальград», увы, не нашлось собственной Рути, которая спасла бы их силой любви. В течение десяти дней их выводили группами по пять человек и разносили на куски с помощью полеизлучателей Армии Освобождения Арни Тенебра. На место казни приводили представителей средств массовой информации, чтобы они могли свидетельствовать и записать славную расправу над деспотами, но те и так давно пришли к мнению, что Дорога Отчаяния и ее жители — заложники в играх Арни Тенебра с Марией Квинсаной.

Был введен и строго поддерживался комендантский час. Для перемещения по городу требовались пропуска; были введены продовольственные пайки. Поезда с товарами останавливались на границе Кристальной Зоны, пригонялись в Дорогу Отчаяния и педантично опустошались. Пищевые продукты стали собственностью Революционной Директории и, в теории, поступали в общий котел для справедливой дележки между всеми, но в Дороге Отчаяния царил голод более жестокий, чем в самые голодные дни забастовки. Львиная доля уходила двум тысячам солдат оккупационных сил, а горожане, сталевары, паломники, Бедные Чада, репортеры, гунды и бичи пробавлялись чечевицей и рисом. Господин Питер Ипошлу, выращивавший фрукты и овощи на продажу на земле агентства Манделла–Галлацелли, отказался передать свой надел Армии Родной Земли и был повешен на шелковичном дереве. Альба Ашкенази, безобидный и всеми уважаемый нищий, попытался украсть палку салями у революционного комиссара — и его тоже повесили. Раджандре Дасу пришлось выпрашивать талоны на питание у своих клиентов, чтобы удержать на плаву Эмпориум Горячих Закусок и Острых Блюд, а на дверях Бара/Отеля, пребывающего под началом Каана Манделлы, в первый раз на людской памяти появилось объявление «Закрыто на неопределенный срок». Тем не менее после наступления комендантского часа его подвалы заливал свет контрреволюционных свечей.