В небе Молдавии - Григорий Речкалов

Тревога, закравшаяся в душу, не исчезала. Посудачив о дневных заботах, Богаткин, тяжело дыша, подтянулся к кабине. Бровей его почти не было видно, они стали такими же серыми, как и лицо. Механик молча осмотрел приборы, проверил зачем-то показания бензиномера, заботливо поправил на мне привязные ремни. Последнее время он был особенно угрюм и неразговорчив.

- Ты что же это, старина? Или нездоровится?

- Не обо мне судить-рядить, - Богаткин грустно посмотрел на меня. - Мы на земле остаемся, не летим в пекло к "мессерам" и зениткам.

- С чего ты взял? А потом, - это уже дело привычное. Да и не верю я, чтобы немец покрепче нас был.

Я заметил, что Богаткину не нравится мое напускное бодрячество. Мне и самому это не очень нравилось, но чем-то надо было ослабить взвинченные нервы, стряхнуть тяжесть с души, и я, наперекор себе, сказал ему:

- А вообще, где гроза, там и вёдро.

Богаткин промолчал. Исподлобья, по-отцовски пристально, посмотрел на меня и спрыгнул на землю.

Я видел, как он вытащил из кармана часы - предвоенный подарок, и на лице его промелькнула улыбка. Вспомнил, должно быть, такие далекие, мирные дни, тихую окраинную улочку в Бельцах, беседку на берегу Реута, где часто сиживал с непоседой-дочуркой.

На юге сильно загромыхало; как потом стало известно, бомбили Фрунзовку. Богаткин недовольно посмотрел на часы, несколько раз сильно встряхнул, их. - Капризничают? - споосил я.

- Засорились, что ли. Ползут, как сегодняшний день, одна мука. Сколько на твоих самолетных?

- Без четверти час.

Германошвили закричал издали:

- Запуск! "Чайка" начала запуск!

Полетели в стороны маскировочные ветки.

Захлопали, загудели моторы. Наше звено взлетело последним, подстроилось к группе Пал Палыча. Высота триста метров. Ниже шли клином "чайки": Крюков, звено Шульгй, Тетерин с ведомыми. Его самолет летел почему-то с неубранными шасси. На полпути он развернулся назад, за ним напарник. Второй ведомый, решив не возвращаться, подстроился к Шульге.

Ближе к линии фронта чаще стали попадаться толпы беженцев. Справа по курсу большой подковой блеснул Днестр. К югу от него, вдоль берега, потянулись Дубоссары. С воздуха хорошо была видна изобильная молдавская земля по ту сторону Днестра.

От горизонта до горизонта бежали по ее холмам виноградники, цветущие долины, золотом хлебов переливались поля. И над всем этим богатством сверкало ослепительное солнце. "Эх, если б..."

Остовы сгоревших танков, свежие вражеские окопы южнее Дубоссар заставили взглянуть на земную красоту другими глазами. Тревожнее забилось сердце.

Напротив Криулян и чуть дальше по течению две черные полосы понтонов перечеркнули холодный блеск реки. Прибрежные заросли и лощинки осыпали вражеские войска. Подходили новые колонны, скапливаясь у переправ. На нашей стороне стояла непонятная тишина. Неужели отходят?

В воздухе блеснул огонь, и "чайки" мгновенно обволокла дымная завеса. Крюков, избегая зенитных разрывов, круто снизился. Мы с Крейниным пошли за "чайками", и дымные хлопья проплыли над нашими головами. Ливень пуль и снарядов накрыл врага, спешившего выбраться с понтонов. Плотный огонь "чаек" прошивал переправу по всей длине. Подбитые машины образовали затор. Одна, охваченная пламенем, давя солдат, кувыркнулась в реку. Мутная вода закипела барахтающимися фигурками.

Огонь зениток становился особенно зловещим. Перед вылетом мы не подумали, что на этот объект следовало бы кого-нибудь выделить. Опасались больше всего вражеских истребителей. Но их пока не было. Крейнин решил исправить ошибку: направил свой истребитель на ближайшую установку. Я последовал его примеру и нацелился на кустарник у самой переправы, откуда стреляла другая орликоновская пара. Поливая ее огнем, мы снизились почти до самой земли. Установки замолчали. Мимо, едва не столкнувшись с нами, промчалось звено Васяньки Шульги. От его удара еще одна машина на переправе окуталась дымом. Чтобы не врезаться в ведомых Шульги, я метнулся вверх и очутился над вторым понтонным мостом. Тут было еще большее столпотворение машин и людей. Я прицелился в самую гущу. В прицеле оказался огромный тупорылый грузовик, точь-в-точь как вчерашний, под Слободзеей. Ровно и дробно заговорили крыльевые пушки; грузовик вспыхнул, а трассы моих снарядов уже впивались в следующую машину. Я вышел из атаки и начал пристраиваться к Лене Крейнину. Но тут появились "мессеры". Я заметил только пару, на какую-то долю секунды замешкался, выискивая в небе других, и в этот момент в кабине что-то треснуло. Грязный дымок мелькнул перед глазами, мотор тянул ровно во всю мощь тысячи лошадиных сил.

Я увидел, как Леня Крейнин повернул голову в мою сторону, хотел обратить его внимание на вражеские истребители и вдруг заметил, что мои очки забрызгиваются чем-то темным. Неужели пробит маслобак? Я глянул в кабину и не поверил... Половинка перебитой правой педали валялась на полу в маслянисто-бурой луже. Нос сапога, наполовину развороченный, представлял собой месиво из кусков кожи и крови.

Я попытался пошевелить ногой - она не подчинялась. Только теперь смысл происшедшего дошел до моего сознания, потряс холодным ознобом.

Но почему я не чувствую боли?

Здоровой ногой мне с трудом удалось развернуть самолет к своим. Товарищи были всецело поглощены переправой, и не потому, что это важнее. Скорее всего, они не знали, что я ранен.

Волнения не было. Вялое необъяснимое равнодушие разлилось по всему телу. Но вот тревожно кольнуло сердце: в поле зрения опять появилась пара вражеских истребителей. Фашисты высматривали, кого бы ударить сверху. Они то и дело снижались широкими кругами, но в кучу лезть не спешили.

Мне страшно не хотелось попадаться им на глаза. Впереди показалась широкая и глубокая, метров до пятидесяти, балка. В вешнее половодье по дну ее мчатся потоки мутных вод, теперь она представляла собой зеленое русло с едва заметным ручейком.

Я знал - балка тянется мимо Осиповки, и даже дальше, нырнул в нее, но было уже поздно: враги заметили мой "ишачок". Я словно впервые по-настоящему понял, что такое враг. Боль и реальная близость смерти разогнали вялую сонливость, вдохнули новые силы. Беспомощности как не бывало.

Догнали меня не сразу. Они долго приспосабливались, чтобы удобнее клюнуть сверху.

"Ястребок" мчался по дну балки на максимальной скорости. С непостижимой для меня молниеносной реакцией выписывал он все изгибы, проделывал поистине акробатические трюки, проскакивая под перекинутыми через овраг проводами.

Долго ли, коротко ли длились те десять-пятнадцать минут, пока "мессеры" клевали меня сверху,- не помню. Отстали они только у Реймаровки.