В небе Молдавии - Григорий Речкалов

Я услышал эту историю от Евтихия Тимофеевича Грозного много лет спустя.

... В тот день Евтихий Грозный, солдат нашего БАО, посланный закупать скот на убой, устало шагал по опустевшей улице Каменки и тревожно вслушивался в глухую трескотню пулеметов со стороны Ямполя. Нещадно палило солнце. Напротив сельсовета сиротливо торчала никому не нужная трибуна. Откуда-то из огородов выскочил запыленный мальчуган.

- Ой, диду, в Ямполе немцы!

- Тсс! - строго пригрозил Евтихий. - Якой я тебе диду! Солдат я, понял?

Мальчонка скорчил презрительную гримасу:

- Фью, солдат с палкой. Таких не бывает. А может, ты, это... - глаза его сузились, - дезертир?

Солдата чуть удар не хватил со злости, но обидчика уже след простыл.

Выбравшись на пыльный большак, Евтихий примкнул к колонке беженцев. Люди, серые от горя и пыли, со страхом посматривали назад, где коптили небо черные языки пожарищ; оттуда явственно доносилась пальба.

На повозке, набитой скарбом, сидела обессиленная женщина. Ее черноволосая дочка, в красном галстуке и с сумкой на коленях, пугливо озираясь, понукала тяжело переступавшую гнедуху. Женщина, придерживая узелки, с тоской и страданием смотрела на посевы и беспрестанно твердила:

- Сколько добра пропадает, сколько трудов...

Слушая причитания беженки, Евтихий в которой раз за это время убеждался, что не личная судьба и не собственный дом волнуют сейчас людей народное добро, судьба Родины им дороже всего.

Как выяснилось из разговора, муж и два ее сына были на фронте.

- Наша фамилия Даниленко. Может, встретите где моего Василя? Кланяйтесь ему, - попросила женщина со слабой надеждой.

- Может, и встречу, - машинально ответил Евтихий, прислушиваясь к реву и стрельбе самолетов.

Над крутым и заросшим берегом Днестра появилось несколько истребителей. Один летел как-то вяло, неуклюже разворачивался то в одну, то в другую сторону. Второй защищал его, отбиваясь от двоих фашистов. Скоро один фашист загорелся и на глазах у всех факелом рухнул у села. В этот момент израненный, без колес, "ястребок" скользнул над головами и вспахал глубокую борозду на сжатом поле. Красный нос, такая же полоска на хвосте... Свой, с нашего аэродрома! Солдат кинулся к месту падения. Туда уже мчалась санитарная повозка, случайно примкнувшая к беженцам.

Бежать было нелегко. Когда до самолета осталось не больше пятисот метров, появились немцы...

...Расправившись с "мессерами", Алексей Овсянкин сделал круг над раненым командиром. На помощь к нему спешили свои. Алексей хотел улететь домой, но тут из лесу показались немцы. Несколькими атаками он загнал фашистов обратно, круто снизился и сел неподалеку, чтобы взять командира на свой "ястребок".

Гитлеровцы вновь выскочили из лесу, зелеными пауками стали карабкаться на пригорок. Когда Алексей подрулил к упавшему "ястребку", они были еще метрах в трехстах. Соколов поджег свой самолет и с трудом заковылял ему навстречу. Овсянкин выскочил из кабины, подхватил командира и что было сил заспешил обратно.

Фашисты что-то орали, но не стреляли, рассчитывали захватить летчиков живыми.

Спасение было рядом: блестя на солнце, в двадцати-тридцати шагах ровно и призывно рокотал мотор. Одно усилие - и они в воздухе.

И вдруг над головой просвистело, грохнуло. Земля всколыхнулась. "Миг" окутался дымом, осел. Овсянкин, теряя равновесие, схватился за грудь, что-то теплое, клейкое потекло по пальцам.

В первый момент беспомощность и страх сковали Соколова. Тупая давящая боль стиснула голову. Но тут он увидел искаженное болью лицо Алексея и, не отдавая себе отчета, что было сил, пополз к разбитому снарядом самолету.

Немцы теперь не спешили и не скрывались; они приближались широкой цепью, во весь рост.

"Спокойно, Соколов, спокойно", - шептал он, расстреливая фашистов из пистолета.

Он заложил последнюю обойму из пистолета Овсянкина, целился тщательно, считая каждый выстрел.

Фашисты залегли и ползли, как черепахи, охватывая разбитый самолет полукругом. Позади цепи, на жнивье, осталось с десяток распростертых трупов. Снова выстрел, и гитлеровец с засученными рукавами, взвизгнув, пополз назад.

- Еще один, - процедил сквозь зубы Анатолий.

- Командир, а командир, - еле слышно позвал Овсянкин. - Я умираю. Приподними меня - простимся.

Соколов нагнулся. Летчик осторожно обхватил его за шею.

- Еще повыше... Выше...

Сознание медленно покидало Алексея. В предсмертной тоске лицо осветила улыбка: жена и дочь пришли к нему, были с ним...

Алексей вновь обратил глаза к Соколову; крепко закушенные губы его чуть шевельнулись:

- Доченьке моей... не стыдно за отца... - и смолк. Что-то мальчишеское, нежное проступило на лице.

Соколов с ношей на руках выпрямился во весь рост. Где-то в крошечной клетке мозга, которая начала жить раньше первого его вздоха и умрет в нем последней, уже решено: "Свое мы исполнили. Не будет тебя, Алексей, и..."

Анатолий обвел взглядом прохладные рощицы Приднестровья, полные запахов, влажные луга: далеко за синью горизонта остался его родной дом.

Рваная тень от облака забралась на косогор, обдала прохладой. В вышине знакомый гул самолетов.

И вдруг стало легко, хорошо, как после крепкого бодрящего сна. В пистолете два патрона. Один для себя, а второй... Да хотя бы тому, белозубому, без пилотки, что ближе других.

Цепочка гитлеровцев с автоматами наизготове сжималась. Анатолий поцеловал холодный, быстро бледнеющий лоб друга.

Страшная мертвая тишина. И в ней, как две хлопушки, щелкнули выстрелы. Но человек в кожанке продолжал стоять, крепко прижимая к груди товарища.

В ужасе оцепенела вражеская цепь. А он, мертвый, с мертвым на руках стоял перед врагом... Потом, как в земном поклоне, медленно присел на одно колено, другое, и теплая земля приняла обоих...

Дед Грозный - так зовут теперь односельчане Евтихия Тимофеевича уверяет: когда поля покрываются тучными нивами и утренняя заря встает над влажными рощами и прохладными лугами, на холме том, среди красоты земной, распускаются два алых бутона.

...Молва о ратных подвигах на войне разносится моментально. Даже в стане врагов.

22 июля наше звено подсадили в Котовск сопровождать "чайки". После очередной штурмовки под Ямполем мы возвращались на аэродром.

Серебристые "чайки", похожие на шустрых ласточек, "брили" над самой землей, то взмывая над лесами и холмами, то прижимаясь к пожелтевшим хлебам. Наша группа на "ишачках" охраняла их, летя чуть выше и поодаль.

За Балтой появилась рваная слоистая облачность. Впереди показался утопающий в садах Котовск.

Неожиданно просветы низких облаков зачернели от вражеских бомбардировщиков и несколько грязных взрывов взметнулось среди станционных путей. Мы группой набросились на врага. Вскоре два "Хейнкеля-111" были сбиты, остальные расползлись, укрываясь за облаками.