Печать тернового венца - Антон Леонтьев

Развернув первую полоску пергамента, он близоруко прищурился, один из кардиналов быстро подал ему очки, лежавшие на столе, испанец водрузил их на нос и провозгласил:

– Vittorio Taradini!

Витторио Тарадини, архиепископ Перуджи, стал первым, чье имя было провозглашено на конклаве. Впрочем, первым и последним – больше никто из кардиналов не подал голоса за этого ничем не выдающегося и мало кому известного прелата, перенесшего к тому же всего несколько месяцев до начала конклава мини-инсульт (не лучший кандидат в папы!). Рискну предположить, что архиепископ, скоропостижно скончавшийся всего через четыре недели после завершения приснопамятного заседания, проголосовал сам за себя.

Имя Антонио было названо девятнадцать раз: совсем неплохо для первого тура, который обычно служит выяснением расстановки сил и реверансами в адрес друзей или «черными метками» в адрес врагов.

В относительные лидеры неожиданно выбился статс-секретарь Умберто Мальдини – он получил двадцать шесть голосов, наверняка отданные за него почти всеми итальянскими коллегами. За ним следовал кардинал Жан-Морис Уризоба, получивший двадцать один голос. Третьим был Антонио. Список лидеров замыкали Ганс-Петер Плёгер с одиннадцатью голосами, а также южнокореец Чжань и американец Герберт О’Доннован, заработавшие по девять голосов. Оставшийся двадцать один голос получили еще с полтора десятка прочих кардиналов.

Бюллетени, число которых совпало с числом кардиналов – ровно сто шестнадцать (в противном случае результаты были бы признаны недействительными – в отличие от светских выборов, при избрании папы не предусмотрено возможности воздержаться или исчеркать бюллетень, выражая гражданское неповиновение или отсутствие интереса), сожгли в печи с добавлением черных шариков-химикалий: первый тур не принес церкви нового папу и не выявил однозначного лидера.

Второй тур озадачил еще больше: итальянец Мальдини незначительно укрепил позиции, получив четыре дополнительных голоса (всего тридцать), вторым оставался камерленго из Камеруна (двадцать восемь), плотно дышавший в затылок статс-секретарю, мой брат получил двадцать (он приобрел всего одного сторонника: видимо, Антонио, несмотря на свою предвыборную кампанию, большой популярностью не пользовался), четвертым стал немец Плёгер, который заработал четырнадцать голосов, в то время как Чжань опирался теперь на дюжину сторонников, а О’Доннован остался при прежнем результате – девять голосов.

Правила избрания римского понтифика, дополненные и видоизмененные Адрианом, предусматривали возможность третьего и даже четвертого тура подряд, если того пожелала бы большая часть собравшихся. Однако все были утомлены, и никто не сомневался, что даже два дополнительных тура тем душным августовским вечером не подарят церкви нового папу. Было решено отложить голосование до следующего утра, и после прочтения молитвы камерленго завершил первый день конклава.

Кардиналы, конечно же, не остались ночевать в Сикстинской капелле и чинно прошествовали в «дом Святой Марты», где я в числе прочих помощников получил крошечную каморку, в которой мне надлежало провести ночь.

В трапезной мы поужинали (овощное рагу, яичница, спагетти по-болонски), и я направился к себе в комнату. Антонио удержал меня и шепнул:

– Поднимись ко мне!

Мой брат был вне себя – он не рассчитывал, что путь к тиаре окажется столь тернистым. Я был вынужден в течение битого часа слушать его тирады в адрес фаворита Мальдини, которого мой брат называл «макаронником», «косноязычным болваном» и «ватиканским пугалом».

– Итальянцы сговорились и решили возвести на престол святого Петра своего соплеменника! – рявкнул Антонио. – Но это у них не пройдет!

– Брат мой, не стоит переживать так бурно, – сказал я, – вспомни слова мудрейшего Пия Девятого, который говаривал, что каждый конклав состоит из трех фаз: первой – когда дьявол пытается спутать карты, второй – когда человек еще более усиливает путаницу, и третьей – когда Святой Дух вносит ясность.

– Голосование скоро зайдет в тупик – никто из кандидатов не сможет набрать заветных семидесяти восьми голосов. Придется идти на компромиссы и заключать союзы. Больше всего я боюсь, что в случае патовой ситуации будет предложен вариант-компромисс, – вздохнул Антонио. – Ты же знаешь, что так часто бывало на конклавах, и папой избирался не тот, кто этого заслуживал, или тот, кто был наиболее подготовленным, а посредственность, которую предлагали взамен экс-лидеров, устраивающую подавляющее число кардиналов. И чтобы побыстрее разрешить кризис, все голосуют за этот компромиссный вариант! Вспомни только, как преемником святого Петра стали Иннокентий Двенадцатый и Пий Одиннадцатый, а также Иоанн Павел Первый и Адриан – именно в качестве компромисса!

Я, как мог, успокаивал брата, заявив, что мы не должны роптать на Бога, а следует воспринимать все его деяния со свойственной христианам радостью и смирением. Но Антонио был категорически не согласен и даже в сердцах заявил, что не позволит какому-нибудь прощелыге с пасторальной внешностью забрать у него тиару. От этих разговоров у меня невыносимо разболелась голова.

Пробыв у Антонио полночи, я вернулся в каморку, где моментально забылся глубоким сном. Мне привиделся кошмар – черная фигура с лицом, закрытым капюшоном, толкает меня с лестницы, и я падаю на железные штыри, которые с кошмарным треском прошивают мое бренное тело, и я понимаю: настал мой последний час!

Проснувшись в холодном поту, мучимый изжогой и ощущая во рту металлический привкус, я поклялся, что никогда более не буду переедать за ужином (в особенности спагетти по-болонски!) и выслушивать нытье моего брата.

За дверью я услышал осторожные шаги, и меня это удивило: мои часы показывали без двадцати три. Кто может бродить в такой глухой час, когда все добрые католики крепко спят?

Я прокрался к двери и приоткрыл ее, однако в коридоре, освещенном тусклым бра, никого не было. Мне не оставалось ничего иного, как улечься обратно в постель и, прочитав трижды «Отче наш», заснуть.

Во второй раз меня разбудил звук будильника; я подскочил и пребольно ударился локтем о спинку кровати. Голода я не ощущал, однако все равно отправился в трапезную. Кардиналы образовали группки за столами, тихо переговаривались, окидывая подозрительным взором всех тех, кто входил в трапезную.

В четверть десятого ко мне, отделившись от одной из таких групп, подошел Антонио и, отведя в сторону, сообщил:

– Его нет!

– Кого? – спросил я.

Мой брат пояснил:

– Мальдини! Заседание конклава возобновится через пятнадцать минут, а он все еще не спустился в трапезную. Мнит из себя папу, заставляет всех ждать! Думает, что победа у него в кармане, а своим поведением только отвращает от себя потенциальных сторонников.

В словах брата я уловил нотки злорадства. Когда за несколько минут до половины десятого (почти все кардиналы уже отправились в Сикстинскую капеллу) статс-секретарь Мальдини так и не появился, я решительно заявил:

– Он наверняка проспал. Мы должны предупредить его, что конклав начинается!

– Проспал? – саркастически усмехнулся Антонио. – Мне дважды стучали в дверь!

Я поднялся на этаж, где располагались апартаменты статс-секретаря кардинала Умберто Мальдини, и постучал в дверь. Никто не ответил. Я толкнул ее, но дверь, конечно же, была запрета. Судя по всему – изнутри.

– У вас имеются запасные ключи от комнаты? – спросил я у подоспевшего прелата-служителя, и тот принес большую связку. Но ни один из них не подходил.

– Уверяю вас, ключ должен быть в связке, – лепетал священник, обильно потея под строгим взглядом моего брата-кардинала.

– Мальдини сам себе вредит! – повторил Антонио. – Он заставляет конклав ждать, а это неслыханная дерзость. Таким манером ему папой не стать!

Меня же интересовали слова священника. Не сомневаюсь, что «дом Святой Марты» был наилучшим образом подготовлен к размещению членов конклава. И наверняка запасные ключи от комнаты статс-секретаря имелись. Но теперь их нет! Вывод мог быть один: кто-то изъял их для своих целей, и наверняка эти цели далеко не самые мирные.

Прервав Антонио, распекавшего нерадивого Умберто Мальдини, на полуслове, я заявил:

– Нам нужно немедленно вскрыть дверь!

– Но как... – начал мой брат, я же отдал распоряжение священнику:

– Нам потребуется таран. У вас имеется что-либо подходящее?

Вместе с ним и двумя другими братьями мы принесли массивную скамью. Она как нельзя лучше подходила для того, чтобы вышибить большую деревянную дверь. С третьей попытки нам это удалось, и я первым вошел в комнату, которую занимал кардинал Мальдини.

Мои опасения подтвердились – кардинал лежал на кровати, облаченный в пижаму, а на лице у него покоилась подушка. Я подбежал к нему и сорвал подушку, думая, что статс-секретарю можно оказать помощь, но его раздутое лиловое лицо и окоченевшие руки доказывали: Умберто Мальдини скончался несколько часов назад.