Гуманитарный бум - Леонид Евгеньевич Бежин

ощущая полную неспособность лгать, когда ложь выдает ее больше, чем правда.

— Ссорятся, очень часто.

Не ожидая от Лизы такой откровенности, Марья Антоновна слегка растерялась и стала как бы заглаживать свою оплошность, состоявшую в том, что она вынудила гостью на это признание.

— Ах, надо же! Такие молодые, такие оба красивые… — Она внезапно смолкла, а затем осторожно спросила: — А правда, что Федя попал в больницу? Психиатрическую?

— У него был обычный стресс. Сдали нервы, — Лиза улыбнулась, как бы доказывая, что сказанное ею не настолько серьезно, чтобы она потеряла способность улыбаться.

— А Юрий Васильевич, отец Лены, знает?

— Его нет в Москве. Он улетел на месяц.

— Я это к тому, что он мог бы помочь, а то эти больницы… Бывает, сестру не докричишься. Значит, ему не сообщили?

На лбу у Лизы заалели молочные выпуклости.

— Извините, я… я не…

Она не нашлась что ответить, но Марье Антоновне все стало ясно, и, чтобы замять возникшую неловкость, она поспешно сменила тему:

— А Алена с друзьями в лесу. Такие хорошие ребята, вежливые, образованные, не то что ее прежняя компания, эти длинноволосые… Алена хотя бы книжки стала читать. Если ты их найдешь, приходите вместе обедать.

За дачей Колпаковых начиналась березовая роща, и стоило Лизе сойти с дороги и повернуть в лес, как она сразу ощутила себя в надежном убежище, где можно перевести дух. Снег в лесу лежал редкими горками, сквозь талую воду горчично просвечивали истлевшие листья, и воздух был пропитан влагой, словно неотжатый творог. За развороченным мартовскими ручьями оврагом темнел орешник, поблескивающий озерцами талой воды. Вода обжимала Лизе сапог, и под каблуком хрустел лед. Она старалась уловить ускользающий лесной запах, то смутный и приглушенный, то ударяющий в нос нашатырем, запрокидывала голову и смотрела на вершины берез, за которыми сквозила увитая облачным дымом прозрачная синева.

То неприятное, что было вызвано расспросами Колпаковых, исчезло, и Лиза почувствовала себя легко. После долгого смотренья вверх голова кружилась, и, удерживая равновесие, Лиза хваталась за мокрые стволы берез, а потом разглядывала ладони, будто испачканные мелом. Ей нравилось думать, что она замкнутая и одинокая тургеневская девушка, живущая среди прекрасных деревьев весеннего леса, у нее прекрасные русые волосы и серые глаза, вот только передний зубик немного косит (в детстве носила железочку для выравнивания зубов, но бабушка по рассеянности ее выбросила, а делать новую было и долго и сложно). Свой зубик Лиза считала таким же изъяном, как и фамилию Борщева, которой она стыдилась и предпочитала лишний раз не называть. Ну что такое Борщева — борщ какой-то! И почему ей досталась эта неуклюжая фамилия, которая ей совершенно не шла?! Уж лучше б была фамилия мамы, звучавшая гораздо строже и благороднее. «Данилова, Лиза Данилова», — произнесла она вслух, недоверчиво убеждаясь, что теперь ничто не мешает ей вообразить себя тургеневской девушкой.

— Борщева! — позвал ее кто-то, и Лиза вздрогнула, словно это было эхо ее же собственных мыслей.

Из орешника, тяжело перешагивая через кочки, выбиралась запыхавшаяся Алена. Чем ближе оказывалась подруга, тем растеряннее улыбалась Лиза, удивляясь, как она располнела за этот год и какой странной была противоположность между тучной и бесформенной фигурой Алены и ее лицом с правильными, красивыми чертами, похожим на лицо ее матери.

Алена держала топорик и срубленную для костра сухую ветку.

— Что ты здесь бродишь, лапа? Вы уже насовсем? В прошлые выходные я забегала, у вас никого не было.

— Мы сегодня первый день. Устраиваемся, — сказала Лиза, которая никак не могла справиться с ощущением внезапности их встречи и вести себя так же просто и запанибрата, как и подруга.

— Слушай… — Алена хотела о чем-то спросить, но, решив, что еще не время, сделала вид, будто сама же забыла свой вопрос — Из головы вылетело… Ну да ладно, как ты?

Лиза испугалась, как бы забытый подругой вопрос не был о Феде.

— Да в общем все в порядке. Учусь…

Алена пропустила эти заверения мимо ушей и без всякой связи спросила:

— Влюблялась?

Лиза покраснела, и у нее на лбу, словно у козленка, обозначились молочные бугорки.

— У нас на курсе все больше девочки…

— Надо было со мной поступать, дуреха! У меня страсти-мордасти… — Алена не стала договаривать, чтобы не лишать загадочности свой намек. — Слушай, что-то я хотела…

— А кто он? — поспешно перебила ее Лиза, словно смысл намека был для нее ясен. — Из ваших?

— Нет, он из университетских капитанов, ты должна знать…

— Капитанов?!

— Ты меня удивляешь, лапа! Сама из университета, а не замечаешь таких людей! Раньше у вас были в моде хиппи, а теперь  к а п и т а н ы. У них как бы девиз: «Быстрокрылых ведут капитаны… из-за пояса рвет пистолет… золото с кружев… манжет…» Я еще наизусть не выучила, трудно запоминается. А вообще они хорошие ребята, все очень разные, но дружат давно. Только разговорчики у них — забац мозгов, я не секу совершенно. Тут тебе и Никон, и Аввакум, и папа римский! Я познакомилась с ними в райкоме комсомола. У них был конфликт с одним из преподавателей — на принципиальной почве, и их вызывали в райком. Думали, что они вроде хиппи, эпатируют и все такое, а они явились отглаженные, при галстуках, платочки в кармане, — рассказывала Алена и вдруг хлопнула себя по колену. — Да! Что там у вас с Федей?! В психиатричку попал?!

— Ничего подобного! — Лиза чувствовала, что ее умения притворяться хватит лишь на две фразы, и поэтому вернула Алену к разговору о капитанах: — Познакомь меня. Они здесь?

— Никита, иди сюда! — громко приказала Алена, повернувшись к зарослям орешника.

К ним вышел молодой человек в потертом кожаном пальто, напоминавшем о моде пятидесятых годов, и круглых добролюбовских очках, юмористически спущенных на кончик носа.

— Моя лучшая подруга Лиза Борщева, дочь вашего профессора, — сказала Алена, глядя молодому человеку прямо в глаза и словно продолжая с ним игру, значение которой было понятно лишь им двоим. — А это некто Никита Машков, с которым у меня не до конца выяснены отношения…

Алена перевела взгляд на Лизу, не упуская из виду и то, как воспримет ее слова Никита. Лиза смутилась, оттого что в присутствии капитана произнесли ее неуклюжую фамилию.

— Отец еще не профессор, но его скоро утвердят.

— Польщен знакомством с дочерью дражайшего Алексея Степаныча.

Капитан по-гусарски раскланялся. Протягивая ему руку, Лиза заметила, что Никита слегка поджимает и прячет мизинец с испорченным, уродливым ногтем.

— Отец у вас читает? — спросила она.

— О, да! Эти лекции…

Лиза простодушно обрадовалась, встретив столь преданного ученика отца, но в то же время