Собачья работа - Лев Пучков

– А банкир будет? – задал дурацкий вопрос Саранов, выпадая из состояния неприятного оцепенения.

– А на хер нам банкир? – удивился Кошель. – Моих пацанов побили – его какой интерес… Ну, если что – я потом ему передам.

– Ты слово дал, – многозначительно произнес Саранов, обведя рукой вокруг, словно призывая не обращающих на них внимания людей в свидетели. – Все слышали!

– Ага, – подтвердил кивком Вор. – Будете? Саранов пожал плечами и с надеждой уставился на Улюма. Большой бандит тяжко вздохнул: от такого приглашения отказываться нельзя, даже если знаешь, что жизнь твоя на этой встрече не будет стоить ни гроша. Завтра весь криминальный мир Белогорска будет гудеть: крутой парень Улюм струсил и не пошел к Вору» на хату. Авторитет мгновенно упадет ниже плинтуса…

– Обязательно, – твердо сказал Улюм и даже нашел в себе силы пошутить:

– Только времени у нас в обрез – дела. Так что ты стол не накрывай, не стоит.

– Пять минут – и разбежимся, – повторился Вор. – В шесть у меня. Бывайте… – И пошел прочь, уверенно рассекая плечом толпу…

…До кладбища добрались без приключений. Преодолев небольшую протоку, выехали на трассу и нагло покатили к Октябрьскому кругу, рассудив, что сегодня Вороги вряд ли будут проявлять розыскную активность. Не доезжая до ворот метров двухсот, издали полюбовались на людскую толчею, свернули в кустики и ломились до тех пор, пока передний бампер не уперся в непролазную гущу подлеска. Оставив егерскую «Ниву» без присмотра, продрались по кустам вдоль забора к элитарному сектору, затем Рудин вскарабкался на дерево и, вооружившись биноклем, принялся наблюдать за процессией. Масло и Соловей скучали внизу, контролируя обстановку, хотя необходимости в этом не было: осинник был девственно-чист и не содержал в своих кустах ни одной подозрительной рожи, которая могла бы принадлежать неприятельскому стану, – как уже говорилось выше, ворогам сегодня было не до оперативных мероприятий.

Сергей наблюдал за ритуалом до того момента, когда гроб начали стравливать на веревках в могилу. Но вот веревки вытянули обратно, и не выдержал железный Пес: опустил бинокль, прислонился лбом к стволу, крепко зажмурился… Сердце вдруг сжалось в какой-то необъяснимой тоске, на глаза навернулись слезы, захотелось заорать в голос, бить кулаком по гладкой коре, вытворять что-то непотребное…

– На, понаблюдай, – скользнув с дерева, протянул бинокль Соловью, сам сел в кустах, закрыв лицо руками, – общаться в этот момент ни с кем не хотелось.

– Может, водочки? – предложил Масло, потащив из-за пазухи плоскую металлическую фляжку граммов на триста.

– Откуда у тебя? – Рудин сделал несколько основательных глотков, поморщился. – У Гриши тоже такая была. Большой любитель был…

– Егерь дал, – пояснил Масло, забирая фляжку. – Понятливый мужик – знает, что по чем. А у Гриши была побольше. И побогаче…

Посидели некоторое время молча: Масло тоже слегка приложился к фляжке, пробормотав: «Царствие небесное».

– Вор пришел, – флегматично сообщил с дерева Соловей. – Щас замочит обоих – то-то будет потеха!

– Ну-ка, ну-ка… – Стряхнув оцепенение, Рудин вскарабкался на дерево.

– Не-а, не замочит, – через некоторое время резюмировал он. – Общаются… Если он что-то и думает насчет Улюма с Сарановым, сейчас не время разбираться: нас надо отловить… Мы – подозреваемые номер один. А я боюсь, как бы они не договорились – больно мирно беседуют…

– А нам что с того? – удивился Соловей. – Так и так – обе кодлы нас отловить желают.

– Не скажи, – возразил Рудин. – Они враги. Они нас ищут, но шугаются друг друга. Это нам на руку. Знаешь, как народная пословица гласит: когда два кота дерутся, мышка может тем временем спокойно покушать их совместный «Вискас»… Ага – прав я был. Разошлись. Встретиться договорились – вечерком.

– Ты что – по губам прочитал? – скептически поинтересовался Масло.

– По ним самым, – не стал отпираться Рудин. – Однако что-то мне это стремление к общению шибко не нравится. Как бы нам это боком не вышло…

Дождавшись, когда последний человек покинул кладбище, троица попрыгала через забор и, двигаясь в боевом порядке, перебежками от надгробия к надгробию, приблизилась к свежей могиле.

Скромная гранитная плита, заваленная траурными венками с адресными подписями; положили наспех, сразу после того, как засыпали могилу, – если не поправят через некоторое время, почти целиком уйдет в землю. Скромный надгробный камень – друзья даже на мрамор не расстарались. Бронзовая табличка на болтах, без фотографии: ФИО, даты…

– Однако утащат табличку, – сокрушенно вздохнул Масло. – Жиденько прикрутили. И вообще – не фонтан…

– Переделывать будут, – не согласился Соловей. – Это сейчас так положили – на скорую руку. Потом получше сделают. Для такого мужика грех не расстараться – столько деньжищ оставил… Интересно только – кому?

Рудин стоял молча, смотрел на венки, никак не мог смириться с чувством утраты. За время своей военной жизни он неоднократно терял друзей. Обычно боль была резкой, бурной и непродолжительной: военная круговерть не позволяла долго предаваться горю. Все было просто и даже несколько пошловато: ночью завалили, утром притащили, отправили первым попавшимся бортом, тут же сели и принялись поминать до бесчувствия. А когда очнулись, нужно работать, бежать сломя голову, при этом озираясь по сторонам, дабы самого не нащупала своей костлявой рукой подлая старуха с косой…

«От коллектива фармкомбината», «От друзей», «От Шахматного клуба», «От автоклуба „Трасса“, „От пацанов – братухе“ – и так далее: Рудин машинально читал надписи на венках, стараясь ни о чем не думать. Пытался сосредоточиться, чтобы не дать чувству тоски захватить себя целиком, чтобы не орать дурным голосом, не кататься по смердящей прелью кладбищенской жухлой траве…

За свою недолгую мирную жизнь Серега впервые терял близкого человека. Оказывается, это тяжело – когда не война. Когда не на операции, не от пули горца в горячечном пылу боя, а в обыденной обстановке и черт знает из-за чего. Из-за каких-то вшивых денег, чтоб им сгореть… А еще тяжело от того, что весь мир без всяких скидок на обстоятельства обвиняет тебя в неслыханной мерзости. В том, что именно ты убил этого близкого тебе человека. Того, кто дал тебе дело, приютил, накормил, обогрел… В отсутствие которого черт его знает, как сложится твоя дальнейшая судьба…

– Интересно, Улюм своих надоумил или сами? – пробормотал Масло, потыкав пальцем в несколько богатых венков, на лентах которых красовалась надпись «От пацанов – братухе». – Из всех них он только с Улюмом дружил – остальных даже близко не подпускали…

– К бою! – свистящим шепотом прорезался Соловей, резко присаживаясь за соседний обелиск. – От входа топают какие-то!

– Ходу! – распорядился Рудин, пригибаясь и чуть ли не получетвереньках устремляясь по тропинке к забору.

Перемахнуть через забор не успели: запоздавшие посетители приблизились к могиле Толхаева гораздо быстрее, чем ожидалось. Пришлось занять позицию в первой попавшейся оградке и через капроновую листву прошлогоднего венка наблюдать за негаданно пожаловавшими.

Посетителей было четверо: дама в возрасте, одетая в черное, с траурной косынкой на голове, девчонка лет десяти и двое крепких парней в кожаных куртках, с характерной стрижкой – вернее, совсем без таковой.

– «Быки» Улюма, – с ходу определил Соловей. – Ты их знаешь, Серый?

Рудин кивнул: лично знаком не был, но видел этих парней – то ли у дома Саранова, то ли еще где-то… Между тем парни подвели женщину с девчонкой к могиле и деликатно отошли в сторону.

Женщина обняла надгробный камень, надолго застыла в неудобном положении, вздрагивая плечами. Девчонка стояла рядом, понурив голову, теребя большой букет цветов, который ей доверили держать.

– Все тайное становится явным, – тихо пробормотал Масло. – Где-то я эту женщину видел – только где, вспомнить не могу… А девчонка – Гришина дочка, получается… Хм… А говорили, родственников совсем нет… Интересно, а почему на церемонию не пришли?

– Ну и что – видел? Мало ли где ты мог ее видеть… Полагаешь, бывшая жена? – усомнился Рудин. – Не думаю… Он бы мне сказал. Он и не такие тайны под настроение выдавал…

– Может, давняя любовь? – высказал предположение Соловей. – Тайная и неизбывная… А? Может, скрывали от людей…

– Да на хера было скрывать? – досадливо отринул версию Рудин. – Он же холостой был – ни от кого не зависел. С кем хотел, с тем и водился. Нет, что-то не вяжется… Да не такой он был человек, чтобы стыдиться чего-то в таком вот роде. Смотри – девчонке лет десять. Что – он десять лет скрывал от всех, что у него есть дочь? Да бред собачий! Нет, не вяжется что-то…

– Зачем спорить? – флегматично бросил Соловей. – Поедем за ними, узнаем адрес. По адресу определим – кто. Поедем?