Йерве из Асседо - Вика Ройтман

за мытьем посуды, за чисткой зубов по утрам – и в один прекрасный день услышала. То есть не прекрасный, а обычный день. Один из ста пятидесяти, и нечего тут романтизировать. А потом еще сто пятьдесят дней подряд ломаешь голову: где же были мои уши раньше? И так проходит год.

Я развернулась, чтобы возвратиться в шатер, и наткнулась на Натана.

Я даже не удивилась. Я хотела ему сказать, что он придурок, и что зачем он оказывает Алене и мне одновременно знаки внимания, и что я не понимаю, когда он прикалывается, а когда – серьезный, то есть серьезным он не бывает никогда, только на уроках у Милены, и что я вовсе не собиралась в него влюбляться, он совершенно неподходящий кандидат, и не мой типаж, и вообще он урод жизни, и ничего красивого в нем нет, и ничего складного, и ничего величественного, и это скоро пройдет, это просто у меня наваждение такое, потому что я начиталась Анаис Нин и потому что все должны быть влюблены в пятнадцать лет хоть в кого-то, хоть в первого попавшегося, это такой закон природы.

Но я ничего такого не сказала. Я сказала:

– Фриденсрайх фон Таузендвассер.

А Натан сказал:

– Вы ошиблись, сударыня. Натан Давидович Вакшток, к вашим услугам.

Поклонился и поцеловал мне руку.

Глава 26

Первый

Мы взгромоздились на огромный валун, нависший над опасным ущельем, свесили ноги и уставились в пустыню. Слава богу, что было темно, потому что мы все еще держались за руки. Темно – если не считать звезд и половинку лунного сыра.

А что делать дальше, я понятия не имела, как не имела понятия, о чем и как разговаривать с Натаном, явно переступившим черту приятельства, если темы для разговора не касались сплетен о старших, о членах группы, израильского общества или книжек. Но поскольку язык у Натана был подвешен намного лучше, чем у меня, я решила передать ему ответственность за дальнейший диалог, и спросила:

– И дальше что?

– Вообще не знаю, – озадачился и Натан, а весь его кураж как рукой сняло. – Наверное, мы теперь встречаемся? Гуляем? Я твой парень, а ты – моя девушка?

Как будто ржавым крюком провел по стеклу.

– Фу! – Меня прямо передернуло. – “Девушка”!

– Предложи другое слово.

– Ну… – затянула я.

– Вот тебе и “ну”. – Натан нервно потряс мою руку.

– Разве обязательно все это определять?

– Не обязательно.

Мы опять замолчали.

– А… это самое… – Мне было очень неловко, но Натан терпеливо ждал, и я пересилила себя. – Мы теперь должны поцеловаться?

Натан посмотрел на меня поверх очков:

– Я буду счастлив, если ты меня поцелуешь, но мы ничего никому не должны.

Почему-то меня эти слова обидели. Наверное, потому что я ожидала от Натана проявления инициативы.

– Ну так давай поцелуемся, – совсем осмелела я, потому что понимала, что если не скажу это сейчас, потом не отважусь и буду есть себя поедом из-за упущенного момента.

– Давай, – сказал Натан.

Я закрыла глаза и с огромным и невыносимым трепетом, страхом и ужасом принялась ждать. Подождала. Подождала еще, но Натан продолжал ничего не делать.

– Почему ты ничего не делаешь? – открыла я глаза.

– А ты почему?

– Я не понимаю, – начала я раздражаться. – Ты с таким энтузиазмом целовал Алену при всех в игре на желание, а теперь не можешь… меня?

– Это другое. Там было при всех, – объяснил Натан. – Я был в ударе и хотел произвести на тебя впечатление.

– Очень умно, – буркнула я, хоть мне и польстили такие слова. – Хочешь, вернемся в шатер, и ты меня – при всех?

– Глупая ты женщина, – буркнул и Натан. – Не хочу я при всех. Я смущаюсь. Что в этом непонятного?

– Понятно, – вздохнула я. – Я тоже.

– Значит, давай вместе смущаться, – предложил Натан.

И мы некоторое время вместе смущались, а он теребил мои пальцы, а его – были немного влажные от пота. Я тоже принялась теребить его пальцы, как всегда теребила ручки и карандаши на экзаменах. Я нащупала заусенец на его указательном, и непреодолимо захотелось его сгрызть. Это навязчивое желание заслонило собой все остальные, и даже смущение. Некоторое время я пыталась держать себя в руках, но потом не выдержала.

– Можно я сорву этот заусенец? – И я потрогала его подушечкой своего большого пальца. – Он мне очень мешает. Ну пожалуйста!

Натан криво улыбнулся:

– Сорви, только чтобы не больно.

– Ой, спасибо, – обрадовалась я.

Поднесла его палец к зубам, оскалилась, чтобы не прикасаться к нему языком, и осторожно отгрызла лоскуток кожи.

– Все? – спросил Натан.

– Ага.

Я внимательно оглядела его пальцы, находившиеся прямо перед моим носом.

– Ты что, давно не стриг ногти?

– Кажется, подстриг в позапрошлый понедельник. А что, они слишком длинные?

– Относительно. У тебя вся пустыня под ногти забилась.

– Я постригу сегодня, если у тебя с собой есть ножницы. Но лучше завтра.

– У Аннабеллы точно есть. Она тебе одолжит.

– Слушай, а почему ты все время называешь ее Аннабеллой, хоть все зовут ее Владой?

Натан несколько оживился и, кажется, обрадовался, что я упомянула свою соседку, ведь в состоянии беспросветного конфуза между двумя третий отсутствующий оказывается спасительным веянием свежего воздуха в затхлом помещении.

– Ей больше подходит, – объяснила я. – Разве она – Влада?

Натан пораскинул мозгами:

– Нет, она точно не Влада. Влада – это слишком приземленно. Но Аннабелла?! Хорошо хоть, что не Хуана-Кончита-Антония. Это ты сама ей такую кликуху придумала?

– Не, не я. Это ее второе имя или первое. Ты разве не слышал, как она представлялась в Клубе?

– Не помню. Я никогда особо не обращал на нее внимания.

– Она тебе не нравится? – сильно удивилась я, немножко обиделась за Аннабеллу и втайне возликовала из-за себя. – Она же нравится всем мальчикам и даже мужчинам.

– Она нравится всем первые три минуты. Ладно, может быть, пять. Но это длится до тех пор, пока она не откроет рот.

– И чем тебе не нравится ее рот?

– У нее все в порядке со ртом, но не с тем, что он произносит.

– И что ее рот произносит?

– Да чушь всякую, и сразу видно… то есть слышно, насколько то, что у нее внутри, отличается от того, что снаружи.

– Верно. А Алена?

– У Алены не отличается. Она открытая. У нее то, что внутри, то и снаружи, в большинстве случаев.

– А вы… ты… ну…

– У тебя тоже отличается. Ты постоянно говоришь не то, что хочешь сказать.

– Алена тебе нравится?

– Нравится как друг.

– Вы целую пустыню вместе исходили,