Яконур - Давид Константиновский

— Все показала? — спросил Столбов у Галины.

— Кроме цеха водоподготовки…

— Своди.

Вот тогда Герасим увидел и это… Совсем особенное это было место на комбинате. Сюда входил Яконур! Он появлялся здесь вольным, упругим, стремительным, прозрачным, густо-синим потоком; низвергался с высоты мощным водопадом, светлея на лету; внизу бушевал, бурлил, пенился, белый уже, непрозрачный; исчезал в трубе. Целая река вливалась в цех, неся с собой прекрасный свежий дух чистой, свободной воды. Жутко становилось оттого, как эта вода хороша и как ее много.

Герасиму захотелось искупаться… Вспомнил первое свое купание в Яконуре: очень холодная вода, жар солнца с неба и студеный ветер от склона, каменистое дно под недвижной, водой; замерз, вылез на берег, сразу понял: мало; отправился опять…

Галина улыбнулась, сказала:

— Пить сразу захотелось!

Герасим поднял плечи. Кривая его существования сделала сегодня скачок вверх и потом резко пошла вниз, вниз… Автоматически он продолжал выполнять то, что было им намечено… Сейчас, кажется, снова что-то вокруг и в нем начинало налаживаться.

Маша-Машенька — поднялась по лестнице. Вставила ключ в замок.

Опять целый день — кругами по лесу. Вокруг больницы по тропкам, по траве. В соснах хоронилась, чтобы хоть не каждому на глаза попадаться… Потом зашла к Элэл снова, посидела, сколько можно было, сколько разрешили. Да сама уж видела, по его глазам, что устал. Вот еще один день…

Отворила дверь. Ключ оставила в замке, как обычно.

Сегодня опять чуть не столкнулась с Тамарой. Нет, не надо им встречаться, не надо; сейчас уж точно не надо… В первый вечер, в кино, первого января, — он стал звать ее на место рядом с собой, а она сказала ему: «А сгонят?» Схитрил, увел ее на два свободных в другом ряду. Первого января, в кино, все легко получалось…

Захлопнула дверь.

Вот сюда он сел и сказал: «Все, я пришел, куда надо, и никуда я отсюда не уйду»… Как она перепугалась тогда…

Подошла к окну. Закурила.

Удивительно: лето… Казалось: время должно было остановиться… на зиме… «Где ваша дорожка?» Дорожка была глубокая, в сугробах… Понимала ведь, понимала, что долго так продолжаться не может! И решилась наконец. Фильм пропустила. Договорились пойти, но уже знала, что не придет. Не пошла. Если она не приходила, Элэл всегда приходил к ней. Пришел. Что ему сказать? Сказала: когда договаривались, хотела пойти, а после передумала. Вечное бабье: хоть и лыком шита, а хочешь казаться… Держалась. Стали ходить в кино порознь. Встречались — здоровались. Как не встретиться: пять улиц, три десятка домов, всего развлечений — кино… А потом он взял два билета. Она уже сидела, журнал вот-вот должен был начаться; он обернулся, положил руку на спинку свободного кресла рядом с собой и сказал: «Когда же вы сядете на свое место?» Пришлось сесть…

Поискала пепельницу.

Знала, что жена приедет, еще в марте знала, что она хочет приехать… или в феврале… Элэл говорил тогда перед отъездом в Москву, что может быть… что есть такая вероятность. «Но я, — сказал, — только с тобой». А она понимала уже, что этому человеку можно довериться, и спокойно отнеслась ко всему. «Я с тобой, Маша-Машенька». Только беспокоилась за него. Сказала, чтобы подумал. Говорила: тебе, может быть, и надо сделать так — привезти жену… Едва уехал, получила от него письмо, опять об этом. И тоже спокойна была. Доверяла. Но было чувство, что это последнее письмо! Неизвестно почему…

Остановилась посреди комнаты: в одной руке сигарета, в другой — пепельница.

Уверен был в жене. «Мы с ней останемся друзьями». У них были хорошие отношения. Вместе работали, одна тематика. Она и приезжала ведь по работе. Докторскую ей помогал закончить и делал это с охотой и ответственностью. «Надо, чтобы она, в случае чего…» Все старался сделать для Тамары… Говорят, эгоистична. Да мало ли что о чьей жене говорят. Если и так? Может быть, из-за его положения. Ей ничего такого не показалось… Удивительно Маше-Машеньке было только, почему Тамара не приехала, когда у Элэл был второй приступ. Если у людей такие отношения — как не приехать? Впрочем, он не очень-то сообщал домой эти вести, она потом спросила его, он ответил: «А зачем?» Ухаживали за ним ученики и просто чужие люди… И она-то не пришла, почему не пришла? Ей надо было пойти и ухаживать за ним, не отходить от него. Пришла бы, и все…

Ноги гудят. Целый день на ногах… Присела на подоконник.

Это чувство вины… Конечно, это она виновата в том, что Тамара отослала Катерину. Из-за нее… Элэл в тот вечер… Что можно сделать… Никогда ей не заменить дочь…

Погасила сигарету. Кофе хоть сварить? Скорей бы позвонил кто-нибудь. Яков Фомич, ребята.

Как тратил себя! Никто не знал, чего ему это стоило, все привыкли. Тратил себя. И было что тратить… Как выбивал комнату Захару, когда тот неожиданно женился… А когда женился Михалыч, долго расстраивался, что-то не нравилось ему, недоволен был выбором Михалыча; потом поверил Женьке, успокоился… Валера приехал из Прончищевского пединститута — как снег на голову. А Элэл ему сказал: это большая честь для нас, что из Прончищева посылают способного молодого человека к нам. Общежитием была тогда комната рядом с его директорским кабинетом, в ней размещались шесть кроватей и стол; Элэл обнаружил свободное пространство между столом и дверью, туда и поместили раскладушку для Валеры. А потом он начал жить просто у Элэл, и жил там долго, пока не сдали новые дома… Все знал, что он должен сделать для других, все, что кому нужно; только что нужно для себя, он не знал, не задумывался, не решал… Жена Назарова рожала ночью, роды были тяжелые, двойня, со сложностями, с переливанием крови, сначала вообще боялись гадать, чем все это кончится; Назаров ворвался в третьем часу, зимой без шапки, страшный, поднял Элэл, до утра Элэл пробыл с ним в больнице… А, Назаров! Говорила она Элэл, говорила. Пыталась по-своему, по-бабьи руководить им. Хоть в больнице. Говорила ему — не знаешь людей. А он — о всех судит по себе, вдобавок верит в свою силу убедить, воздействовать… Чтобы Якова Фомича вернуть в институт — когда проболтались ему — условился со Вдовиным и считал, что все в порядке; Назарова подключил, Назаров сказал, примет участие! Говорила она Элэл, не станет Вдовин возвращать Якова Фомича, а Назаров промолчит, отсидится. И точно ведь. «Да, — сказал Элэл, — ты лучше разбираешься в людях…» Что с того? Толку-то. Даже когда вмешался Старик…

Сняла телефонную трубку, проверила: гудит. Скорей бы, правда, позвонил кто-нибудь. Может, хорошие новости; Элэл обрадовать.

Говорила она ему… Не бесконечно же все может быть скрыто! Только до какого-то времени сдерживаются неприязни и интересы. Разные люди, разные, неужели не видно! Нельзя ж ходить в дураках… Разве только за счет своей энергии еще, с бандитами, он так и делал в последние месяцы, форсировал себя, когда его вынуждали показать характер, горячился, мог применить и истерику, так только и выходил из положения. В общем, надо было или чем-то поступиться, или найти для себя какую-то новую роль… Или продолжать верить в себя. Как все-таки он уверен в себе, поразительно! Как верит в свою удачу… Нет, только послушать его! «Не получится здесь, — говорил, — отберут, закроют — буду делать свое в другом месте. Там не дадут — в третьем…» И когда говорил! Локтем в подушку… Глаза в темноте горят… Научник! Как он ей тогда сказал: «послезавтра»! Поцеловав женщину в первый раз. Точно ведь, на завтра, значит, что-то было назначено — встреча, совет, эксперимент; «послеза-автра»… И вправду, удачлив был, все ему удавалось, пусть не сразу, но всегда ярко… И с ней ведь — тоже. Уж как у них бывало сложно. А подумать — ни разу ни в чем не захотелось его упрекнуть, часто ли женщинам такое выпадает с мужчиной, — чтобы ни разу…

Наконец Герасим разыскал Столбова, — он принимал гостей.

— Поздравляем главного инженера с таким образцовым производством… — говорила переводчица.

— Спасибо, — ответил Столбов; повернулся к Герасиму и вполголоса добавил: — Я-то знаю, сколько дерьма еще.

— Желаем успехов…

— Будут, куда денешься, — проворчал Столбов.

— Нам говорили, в Яконуре не купаются, потому что его испортили, — продолжала переводчица. — Мы приехали и увидели: в Яконуре действительно нельзя купаться. Но лишь потому, что вода здесь холодная, как и положено в Сибири…

— Глянь-ка на него, — сказал Столбов. — Треть всей нашей продукции в мире производит. Мультимиллионер. Я ему дал свою «Волгу», он сказал — в этой машине поедет моя секретарша. Но дело знает. А въедливый!

Мультимиллионер поднял бокал.

— Я хочу предложить тост, — вторила переводчица. — Мы изучали в школе битву при Ватерлоо, битву за Москву. Пусть наши внуки будут изучать битву за Яконур, битву за Эри…