Семь песков Хорезма - Валентин Рыбин

— Я приехал к вам за помощью, Рузмамед-сердар, — хмуро отозвался Мухаммед-Фена, — Стыдно напоминать мне о недавнем, но напомню... Когда Аманнияза сбросили с минарета и вы с Атамурадом объявили Мадэмина своим кровником, я не стал ждать, пока меня позовут на помощь...

— Дорогой Мухаммед, а разве мы хотим, чтобы ты нам напоминал о нашем долге? — вмешался в разговор Атамурад. — И разве только тебе насыпали соль на кровоточащую рану хан Хивы и его прихвостни? Разве не наших людей зарезал Сеид-Мухаммед? Скажи лучше, что ты намерен делать?

— Только этих слов я от тебя и ждал! — оживился Мухаммед-Фена. — Есаул-мехрема мои джигиты убили. Диван-баба бежал в Хиву к хану... Не сегодня-завтра Сеид-Мухаммед пришлет войска, чтобы разгромить восставших. Если ашакцы и другие туркмены придут к нам на помощь, мы еще посмотрим, на чьей стороне будет победа!

— Считай, что мы пришли к тебе на помощь! — Атамурад положил руку на плечо Мухаммеду-Фена.— Отец, благослови наш союз.

— На все воля Аллаха, — поднявшись, произнес Рузмамед. — Пусть в делах вам сопутствует удача.

На следующий день начали съезжаться в Ашак джигиты из всех больших и малых селений на пути к Куня-Ургенчу. Несколько дней у подножья Усть-Юрта ржали кони и ворчали отвыкшие от вьюков верблюды. В эти дни, пока ашакцы собирались в поход, Атамурад почти неотступно пребывал возле молодой жены. Кумыш была к нему нежна и ласкова, и сколько раз они вспоминали ту далекую ночь в Куня-Ургенче, когда она чуть было не сбежала из их дома. Мог ли он предполагать, что она станет ему женой, печь чуреки в дорогу, собирать переметную суму? «Непонятно создана жизнь, — размышлял он, глядя на проворные движения жены,— Черное становится белым, белое становится черным... Святым человеком считал я Кара-келя, но его святость превратилась в алчность... Что мне сулит судьба завтра? Узнать бы заранее, как отнесется Оренбургский генерал-губернатор к нашему подарку? Ведь такого богатого, подарка, как целое государство каракалпаков, никто никому не преподносил! Мы растопим своей щедростью сердце русских! Пусть потом Мухаммед-Фена станет ханом Кунграда, а я добьюсь свержения глупого и беспощадного Сеид-Мухаммеда».

С уверенностью за свои скорые успехи сел перед рассветом на коня Атамурад. Не сомневался в том, что Кунград будет повержен в первые же часы налета и Мухаммед Фена.

Заночевали в распадках Чинка, на рассвете ворвались в город со стороны Амударьи, где городские стены примыкали к самой реке и были во многих местах разрушены Словно ручьи бешеного потока, растеклась конница по узким улочкам Кунграда, круша ворота богатых подворий и врываясь в дома. Еще и не взошло солнце, а вся городская знать была перебита. Тех, кто не оказывал сопротивления, джигиты гнали на площадь. Молодые пленники вливались в отряды Мухаммед-Фена, стариков согнали на огромный двор есаула-мехрема, который теперь пустовал, и заставили делать дробь для ружей. Особенно охотно шла к повстанцам беднота. Вокруг сотен тут и там скапливались огромные толпы пеших ополченцев, вооруженных чем попало: лопатами, топорами, палками, на концах которых торчали большие ножницы для стрижки овец. Отовсюду неслись призывы уничтожать проклятых биев и серкеров хана, и толпы встречали каждый очередной призыв глашатая могучим ревом. Глупо было бы сдерживать эту разъяренную силу — самое верное, дать ей выход на поле боя. И сердары повели людей вдоль берега Амударьи к каналам Саули и Лаудану, где стояли каюки хивинцев, на которых они с гор Шейх Джейли, от самого города Кипчака, привозили огромные камни и сталкивали их в воду на середине реки, чтобы создать преграду русскому пароходу «Перовский». В том, что он со дня на день должен появиться со стороны Арала, никто из хивинской знати не сомневался.

Конники и толпы кунградцев ворвались в береговую крепость, в которой стоял хивинский гарнизон, и разгромили ее. Из трехсот нукеров, охранявших устья каналов Саули и Лаудан, спаслись бегством лишь немногие, остальные были зарублены или утоплены в реке. Не останавливаясь, повстанцы двинулись дальше к городам Кипчак и Гурлен, круша на своем пути все, что попадало под руку. Лишь в окрестностях Нового Ургенча отборные конные сотни хивинского хана смогли оказать сопротивление разношерстной, плохо вооруженной толпе и повернуть ее в сторону Ташауза и Ильялы — на запад. Расхрабрившиеся бии, видя, что не все еще потеряно, велели трубить в карнаи, чтобы поднять против повстанцев население Хорезма.

XII

В Чарбаг к пушкарям приехали Ниязбаши-бий в Кара-кель.

— Сергей-топчи, подойди! — окликнул Ниязбаши-бий, слезая с аргамака, покрытого сплошь от хвоста до головы зеленым бархатом,

Сергей погасил паяльную лампу, положил ее на верстак. Подходя, разглядывал коня и самого Ниязба-ши, облаченного в малиновый халат и каракулевую папаху. Это была походная одежда ханского сановника.

— Ну что, Ниязбаши, говорят, порохом с той стороны запахло?

— Запахло, Сергей-топчи. Твой старый друг Рузмамед и его сын Атамурад опять взбунтовали туркмен. Соединились с каракалпаками и льют на руки русскому ак-падишаху воду. Атамурад разорил нашу крепость на Чаркрауке, захватил все каюки и отправил их по Аралу на Сырдарью, русским для переправы. Мухаммед-Фена срыл плотину на канале Саули и пустил воду на меллеки нищих. И этот культяпый Рузмамед размахался одной рукой — собрал всех ташаузских и ильялинских иомудов в Кизыл-Такыре. Оттуда они отправились в старую крепость Змукшир, но мы их опередили.

Пока Ниязбаши-бий сообщал Сергею новости, подошел Кара-кель. Слушал, кривя губы, затем сказал с ожесточением:

— Тогда, в Хорасане, я отрубил Рузмамеду руку, спас его от заражения. Если бы знал, что этот негодяй переметнется к русским, отрубил бы ему голову!

— Брось, Кара, кость бы тебе в горло! — заступился за старого друга Сергей. — Если бы Рузмамед тогда знал, что через несколько лет ты предашь сыновей песков, то, наверное, тоже не пощадил бы тебя!

— Ладно, не будем много говорить! — сердито остановил Сергея Ниязбаши-бий, — Давай готовь свои пушки. Через два-три дня двинемся на Змукшир. Придется тебе предать своего друга. Уничтожишь Рузмамеда и его друзей, я сам пойду к Сеид-Мухаммеду и попрошу, чтобы он простил тебя и возвел в бии.

— Этого не дождешься, — со злостью возразил Сергей. — Неужели тебе станет легче, если я стану причиной смерти Рузмамеда? Я прошу, не посылай меня туда... Есть же человеческая честь и совесть. Иомуды Ашака, не говоря уже о семье сердара, мои близкие друзья.

— О чем говоришь, топчи, ты давно хивинец! — Ниязбаши-бий с досадой хлопнул по сапогу камчой. — Разве мы с тобой не друзья?!

— Друзья, говоришь?.. — еще больше обозлился Сергей. — Разве друзья могут продолжать дружбу, если один из них половиной ханства управляет, а другой сидит в Чарбаге под стражей нукеров и домой к семье съездить третью неделю не может? Я знаю, что Сеид-Мухаммед-хан запретил русским ходить по воле. Но ты-то, Ниязбаши-бий, мог бы и нарушить фирман, раз ты мой друг! Отпусти повидаться с детьми и женой.

Ниязбаши-бий замолчал, вопросительно посмотрел на Кара-келя. Тот согласно кивнул, но предупредил:

— Если узнает маградит, будешь отвечать перед ним сам. Боюсь, как бы его величество не спросило с меня,

— Ладно, отвечу я. — Ниязбаши-бий улыбнулся. — Бери, Кара-кель, пушкаря и вези домой. Пусть до утра побудет со своими — утром назад привезешь.

Через полчаса они были в Хиве. Проводив Сергея к его двору, Кара-кель отправился во дворец. Сергей, войдя во двор, окликнул Юлдуз-ханум, которая доила корову. Окликнул, вероятно, слишком громко: испуганная корова ударила копытом по ведру и разлила молоко,

— Вий, чтоб у тебя кишки лопнули! — заругалась Юлдуз и быстро пошла к мужу. — Отпустили тебя? Вот как хорошо теперь будет. — Она дотронулась руками до плеч Сергея и прижалась к его щетинистой щеке. — Хорошо, что приехал... Утром я хотела проводить Азиса к тебе, узнать, жив ли, здоров ли?

— Жив пока, ханум. Сегодня жив, завтра не знаю, что станется со мной и моими товарищами. Ниязбаши хочет перебросить всех пушкарей с орудиями в Змукшир. Рузмамед на Хиву войной идет.

Юлдуз-ханум сжалась и побледнела от такой вести, Поняла, что муж ее никогда не пойдет против Рузмамеда,

— Ты сбежал с Чарбага? — спросила, затаив дыхание,

— Нет, ханум, пока что отпросился... Но бежать придется... В своих стрелять не стану, если даже меня осадят на кол.

Сергей сел на ковер в гостиной, Юлдуз подала ему ужин.

— Что же будем делать, Сергей? Если ты не подчинишься хану, он может убить тебя... И нас всех... — Юлдуз не договорила, заикнулась в вырвавшемся из ее груди рыдании и заплакала.

— Вы покинете этот дом не позднее завтрашнего дня, — твердо выговорил Сергей. — Слезы утри — они не помогут в серьезном деле.