На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах - Евгений Юрьевич Спицын

современное звучание, сообразное новым послевоенным реалиям в мире и особенно в Европе. Хотя пока официально концепция «мирного сосуществования» основой внешней политики Советского Союза еще не провозглашалась. Правда, ряд историков, в частности Ю. В. Родович, напротив, утверждают, что после смерти И. В. Сталина концепция «либерализации» по крайней мере «германской политики была отвергнута».

Более того, надо сказать, что в последнее время подобная оценка поставлена под веское и справедливое сомнение рядом историков, в частности Ю. Н. Жуковым и А. В. Пыжиковым[376], которые убеждены, что доктрина «мирного сосуществования» стала утверждаться в советской внешней политике буквально через полгода после начала Корейской войны, когда Москва и Вашингтон осознали, что победу даже в таком довольно локальном военном конфликте может принести лишь применение ядерного оружия. Поэтому, не сговариваясь, руководители обеих держав вынуждены были «отказаться от столь высокой платы за весьма призрачный успех» и стали делать первые реальные шаги к примирению. Зримым проявлением таких усилий стали два важных события апреля 1951 года: во-первых, выступление постоянного представителя СССР при ООН Якова Александровича Малика с призывом начать мирные переговоры и, во-вторых, отстранение от должности главкома ооновских войск в Корее генерала армии Дугласа Макартура, предлагавшего нанести мощный атомный удар по войскам китайских добровольцев, активно воевавшим на стороне Пхеньяна. Затем последовали и другие шаги. Так, в начале апреля 1952 года, накануне начала работы Московского международного экономического совещания, «Правда» опубликовала «Ответ товарища Сталина на вопросы группы редакторов американских газет», в котором он дословно заявил, что «мирное сосуществование капитализма и коммунизма вполне возможно при наличии обоюдного желания сотрудничать, при готовности исполнять взятые на себя обязательства, при соблюдении принципа равенства и невмешательства во внутренние дела других государств»[377].

Тем временем, как известно, уже 5 марта 1953 года после длительного перерыва на пост министра иностранных дел СССР вернулся Вячеслав Михайлович Молотов, который, невзирая на его прежние разногласия с самим И. В. Сталиным, продолжал оставаться одним из самых активных противников каких-либо уступок Западу по ключевым вопросам внешней политики. Эта жесткая позиция главы советского внешнеполитического ведомства была связана и с тем, что смерть И. В. Сталина и первые признаки перемен в политике нового советского руководства вызвали определенный сбой в существующей системе патроната над странами «народных демократий», что при определенных раскладах могло привести якобы к крушению просоветских режимов в ряде стран «восточного блока». Классическим примером как раз такого развития событий и стал Берлинский кризис, о котором мы подробно писали в начале этой главы.

Между тем по завершении этого кризиса, как считают ряд авторов (А. М. Филитов[378]), в сухом остатке был довольно острый конфликт между «реформистами и безнадежными реакционерами», который, «как это ни парадоксально, разрешился в пользу Первого секретаря ЦК СЕПГ Вальтера Ульбрихта», чье положение во всей властной вертикали еще больше упрочилось, а прежняя программа «нормализация плюс либерализация» сменилась курсом «нормализация минус либерализация», за которым «торчали уши» самых влиятельных секретарей ЦК КПСС — Н. С. Хрущева и М. А. Суслова. Таким образом, «политика Москвы в отношении ГДР за короткий срок от марта-апреля до июня-июля 1953 года претерпела глубокие качественные изменения»: от паралича позднесталинского периода к попытке компромиссного решения германского вопроса на основе глубокой трансформации гэдээровского режима (но не путем аншлюса ГДР боннскими марионетками), а затем — вспять, к старой концепции «двух Германий» и безоговорочной поддержки «восточных немцев», хотя далеко за пределами того, что сам И. В. Сталин считал возможным и разумным.

Берлинский кризис хронологически совпал с падением Л. П. Берии, который, как известно, активно участвовал в его разрешении. Однако мало кто знает, что с этими событиями совпали и другие «малые кризисы». В частности, начало очень жесткого противостояния нового президента ЧССР Антонина Запотоцкого с новым лидером ЦК КПЧ Антонином Навотным за первенство во властной вертикали, очень жесткое противоборство Тодора Живкова и Антона Югова с Вылко Червенковым в Болгарии и острый внутрипартийный кризис в Венгрии, где в конце июня 1953 года с поста главы правительства был снят первый секретарь ЦК ВПТ Матьяш Ракоши и заменен его давним недругом и оппонентом Имрой Надем[379]. Однако более подробно обо всех этих событиях мы поговорим чуть позже.

Хотя тогда же зримо обозначились и первые контуры международной разрядки. В частности, еще 11 марта 1953 года во время встречи с генсеком турецкого МИДа Д. А. Чикалыном, прибывшим в Москву во главе правительственной делегации на похороны И. В. Сталина, министр иностранных дел В. М. Молотов «выразил надежду на улучшение советско-турецких отношений», которые серьезно осложнились после августовского Меморандума 1946 года, а затем и вступления Турции в НАТО в феврале 1952 года[380]. А спустя всего три месяца, 30 мая 1953 года в МИД СССР был вызван турецкий посол Фаик Хозар, которому лично В. М. Молотов официально заявил о полном отказе советской стороны от всех прежних претензий, выдвинутых в августовском Меморандуме, где речь шла не только о пересмотре Конвенции Монтрё и режима Черноморских проливов, но и демаркации советско-турецкой границы в приграничных районах Армянской и Грузинской ССР[381].

Многие историки (А. А. Улунян, Н. Г. Киреев, Дж. П. Гасанлы[382]) считают, что не последнюю роль в смягчении позиции Москвы сыграл тот факт, что именно тогда Турция, Греция и Югославия де-факто вплотную подошли к созданию Балканского военно-политического блока, о чем 11 июля 1953 года публично заявили министры иностранных дел этих держав М. Ф. Кёпрюлюзаде, С. Стефанопулос и К. Попович, предложившие создать Постоянный секретариат для подготовки Конференции по данному вопросу. При этом Турция и Греция, ставшие еще в феврале 1952 года полноправными членами НАТО, вовсе не планировали покидать эту организацию.

Естественно, Кремль всячески пытался противодействовать этим планам и сам инициировал восстановление дипотношений с Грецией, разорванных еще в период Гражданской войны в сентябре 1947 года. Теперь же, после недолгих консультаций, дипотношения были восстановлены, и уже в конце июля 1953 года в Афины прибыл новый советский посол Михаил Григорьевич Сергеев, занимавший тогда должность заведующего I-м Европейским отделом МИД СССР.

Одновременно в Москве было принято решение начать процесс нормализации межгосударственных отношений с Югославией, окончательно разорванных в конце сентября 1949 года. И хотя глава советского МИДа В. М. Молотов — один из главных участников советско-югославского конфликта — крайне негативно воспринял саму эту идею, он был вынужден уступить давлению других членов Президиума ЦК, в частности Л. П. Берии, Н. С. Хрущева и Н. А. Булганина. Уже 6 июня 1953 года