Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София

— Я выведу. Я обязательно выведу! — прошептала она, садясь рядом.

По сценарию в этот момент выключался свет. Мартин провел ладонью по лицу, словно снимая липкую пленку, и с облегчением вернул лицу обычное выражение.

— Уже гораздо лучше, лапушка, — сказала ему Мари, которая сидела на полу перед сценой и смотрела на них снизу вверх. — Ты, конечно, немного охрип, но это ничего. Давайте-ка еще второй акт, с суда над Эспуар, и можно будет…

— А давайте мы все-таки на этом закончим, Ира вам в жизни не признается, но она очень устала, — проникновенно сообщил Мари Мартин.

— Глупости, она выглядит вполне… — Мари осеклась и замолчала.

Риша спала, положив голову ему на плечо. Исчезла меланхоличная маска, которую она носила всю репетицию, и лицо во сне у нее было растерянным и беспомощным.

Мари, фыркнув, развернулась и вышла из зала не попрощавшись. Остальные разошлись еще час назад. Мартин не стал менять позы, только осторожно сжал плечи Риши, заставляя ее лечь. Она, не просыпаясь, положила голову ему на колени.

«Вик, это тебе. Вик? Вик, ты меня слышишь?.. Ну что за дети», — тяжело вздохнул про себя Мартин.

Вик не отзывался. Он тоже спал. За окном выла непроглядная чернота пурги. Мартин сидел на краю сцены, рассеянно гладил по спутанным волосам девушку, обнявшую во сне его колени, и думал о том, что он вообще-то вор. Что Вик бы сейчас спал, уткнувшись ей в плечо, в мягкий, пушистый свитер дурацкого фиолетового цвета. Они лежали бы на краю сцены, как на краю пропасти. Вик ближе к краю, вытянувшись и обняв Ришу.

Может быть их бы нашел кто-то. Мари, вернувшаяся за забытой сумкой. Рита, которая часто репетировала в пустом зале роль Офелии, думая, что никто не знает. Но она читала так громко, и так зло, что это было трудно хранить в секрете. Ее Офелия была совсем непохожа на Ришину, но Мартину неожиданно понравилось ее прочтение. Рита воплощала ее другой — не нежной, всепрощающей и мягкой, а истеричной, злой и жестокой. Ее Офелии подходило бы слово «стерва». Мартин представлял ее с длинными, завитыми светлыми волосами, в тяжелом макияже — белое, густо напудренное лицо, губы в плотной красной помаде и очерченные черным глаза. Эта женщина носила бы шпильки и бархатные пиджаки, и подходила бы Виконту куда больше мечтательной и влюбленной Офелии. Была бы его тенью. Рита нашла свой образ, в котором ей было настолько комфортно, что она, даже не имея особого таланта, могла бы убедительно воплотить его на сцене. Но Мари не нужна была тень Виконта, не нужна была еще одна маркиза де Мертей на сцене, она хотела видеть жертву. Идеальную жертву, девушку в фиолетовом свитере.

А может быть, никто бы их не нашел. Может, они бы так и проспали до глубокой ночи. Проснулись бы напуганные, вскочили бы на ноги. Риша бы побледнела, Вик бы судорожно искал решение. Ему-то можно было не появляться дома, а вот Ришу ждал строгий отец.

«Я скажу ему как есть», — сказал бы Вик.

«Не надо, он меня убьет… Давай что-нибудь соврем?..»

И они придумывали бы убедительную ложь. Хорошую, похожую на правду. Заблудились в темноте, в метели. Делали вместе домашнее задание и совсем забыли о времени. И все слова были бы не теми, не способными исправить ситуацию.

Мартин не позволит случиться ничему подобному. И все же он украл у них этот сон на краю сцены, трогательную нечаянную близость, и не случившуюся беду, страшную, но такую обычную.

Он посмотрел на часы, висящие на противоположной стене. У них было около получаса, а потом придется будить Ришу. Она разлюбила это детское прозвище, и всем представлялась Ириной или Риной. Но ни Вик, ни Мартин не могли избавиться от привычки звать ее так, как она представилась когда-то в зимнем лесу.

— А у тебя совсем другие руки, — раздался тихий голос.

— Не спишь?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Нет, я… — она, слабо улыбнувшись привстала и обняла его за шею.

Мартин обнял ее в ответ, и про себя взмолился, чтобы она не попыталась его поцеловать.

«Вик, проснись черт возьми!»

Вик молчал, зато Риша легко коснулась губами его щеки. Поцелуй оставил на коже обжигающий след.

— Знаешь, ты бываешь… странным.

— Все мы иногда ведем себя странно, — осторожно ответил Мартин, прижимая ее к себе так, чтобы она оставалась в безопасной для него позе.

— Ты… знаешь, Вик, раньше я совсем не замечала. В детстве. А потом, когда ты тогда меня спас… Когда ты меня утешал, я заметила… Ты же знаешь, что у тебя темнеют глаза?

— Да, это такая… особенность. Иногда они бывают серыми, иногда светлеют, я не знаю, с чем это связано.

«Вик, успеешь отоспаться, сказать где?!»

— Ты врешь, — тихо сказала Риша, становясь перед ним на колени.

— Нет, я…

— Я всегда знаю, когда ты врешь. Я давно смотрю за тобой. Замечаю. Ты бываешь отрешенным. У тебя иногда меняются жесты, интонации, выражение лица.

«Вик! Просыпайся немедленно, ради всего святого, избавь меня от этих двусмысленных ситуаций!»

«Прости!» — к невероятному облегчению Мартина отозвался Вик.

— Вот! Они посветлели! — Риша стряхнула с себя остатки сна, и лицо у нее было странно оживленным.

— Я не знаю, почему так…

— И голос! Вик, как это у тебя получается?

Он молчал. Он внимательно смотрел в ее глаза, и мысли, еще несколько секунд бывшие ясными, мутила знакомая дымка. У нее теплые пальцы. И свитер среди зимы пахнет лавандой. И она так близко, что он видит каждую ниточку на этом свитере.

Он касался ее губ так нежно, как только умел. Через секунду он забывал себя, теряясь в поцелуе.

— Я люблю тебя, — тихо сказал он, чувствуя, как другие слова рвутся наружу, обретают над ним власть.

Он чувствовал, что не сможет их остановить.

— И я тебя люблю.

«Люб-лю». Интонации Мари. Камень, падающий в воду. Короткий всплеск, круги, расходящиеся по серой ряби.

— Скажи, что мне сделать, чтобы ты меня разлюбила?

— Я не знаю… не представляю себе, что бы ты мог такого… Ты? Сделать подлость, проявить жестокость? Ты этого не сделаешь, и я не уверена, что даже после этого…

— А если бы я сказал тебе, что я болен? Что со мной происходит нечто странное, непонятное другим?

«Вик, прошу тебя, не надо!»

— О чем ты говоришь?..

— Ты мне веришь? — спросил он, сжимая ее запястья.

— Да, конечно… Вик, ты меня пугаешь.

«Не делай этого, ты потом пожалеешь, Вик! Не веди себя как влюбленный дурак, давай хотя бы обсудим!»

В голосе Мартина звучала паника. Он не был готов к такому повороту, но сделать ничего не мог.

«Мартин, ты можешь… ты можешь иметь друзей, понимаешь? Я хочу, чтобы ты был живым! Ты отказался делиться, так дай мне… Она от меня никогда не отвернется…»

«Вик, ты понимаешь, что если она сейчас испугается — тебе будет больно, а я буду чувствовать себя виноватым?» — решился на шантаж Мартин.

— Его зовут Мартин, — выпалил Вик слова, так давно царапавшие его горло.

«Чудно, Вик. Замечательно. Ты молодец».

«Его зовут Мартин!» Он живой. Если он не хочет брать эту жизнь — Вик насильно ему ее даст. Потому что для него в этом мире случилось слишком много хорошего, а для Мартина — только то, что Вик сам смог ему дать. Но теперь все будет по-другому. Не может быть иначе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Кого… его?

— Моего друга.

«Ну вот и все», — обреченно подумал Мартин.

Он внезапно понял, что очень устал. Это было странное чувство. Кажется, ему тоже хотелось спать. Выйти в беседку, сесть в кресло и отпустить сознание. Не видеть, не слышать. Спать.