Клинки против смерти - Фриц Лейбер

Когда Фафхрд осторожно вполз в амбразуру и твердо оперся о камни, он понял, чем именно смущали его изъеденные непогодой рельефы на древней стене: так или иначе они были связаны с птицами, в особенности с хищными, и с человекоподобными созданиями, напоминающими птиц, — у них были клювастые головы, перепончатые крылья и когти на костистых пальцах.

Всю амбразуру окружали подобные рельефы, а выступавший из стены камень, за который зацепилась кошка, оказался головой ястреба. Неприятное совпадение распахнуло прочные врата, за которыми таился в его душе страх, и ужас, к которому примешивался трепет, скользнул в его душу, приглушив в какой-то мере гнев, вызванный ужасной гибелью Кооскры. В то же время подтвердились некоторые смутные подозрения, зародившиеся в его душе еще раньше.

Он огляделся. Черная птица как будто исчезла внутри башни, скудный лунный свет выхватывал внутри черный прямоугольник двери и какой-то мусор на полу. Достав длинный нож, он мягко шагнул внутрь, медленно переступая с ноги на ногу, словно пытаясь нащупать ступнями какой-нибудь дефект в каменной кладке, состарившейся за столетия.

Внутри было темно, потом ему стало виднее, глаза его привыкли ко мгле. Камни под ногами скользили. И все сильнее и сильнее волнами накатывала на него затхлая кислая вонь птичьих клеток.

Вокруг что-то непрерывно и негромко шуршало. Он сказал себе, что это обыкновенные птицы, небольшие. Голуби, должно быть, угнездившиеся в заброшенном строении. Но тревога не отступала, настаивала на своем, — он редко ошибался в собственных опасениях.

Миновав каменный выступ, он очутился в главной зале верхнего этажа.

Лунный свет, проникавший внутрь через две башни в потолке, смутно освещал стены с нишами, расширявшимися по левую сторону от него. Сюда плеск Хлала доносился не так отчетливо, но более гулко, словно звук поднимался по камню, а не по воздуху. Теперь он оказался совсем рядом с полуоткрытой дверью.

В ней оказалось небольшое зарешеченное окошко, словно в тюремной камере или клетке. У стены в широком конце комнаты высилось нечто похожее на алтарь, украшенный грубыми скульптурами. А по обе стороны от алтаря ступеньками, повторяющими его форму, ряд за рядом темнели черные пятна.

И тут он услышал сиплый фальцет:

— Человек! Человек! Убейте его! Убейте!

Часть черных пятен взмыла с насестов и, расправив крылья, увеличиваясь на глазах, понеслась к нему.

В основном лишь потому, что страх подготовил его к подобному нападению, он набросил плащ на голову, чтобы защитить ее, и стал отбиваться, отмахиваясь во все стороны ножом. Теперь он видел их лучше: чернильного цвета птицы с жуткими когтями, словно близнецы тех двух, с которыми бился Кооскра. Они клекотали вокруг, набрасываясь на него, словно боевые петухи, вдруг вставшие на крыло.

Сперва ему показалось, что птиц нетрудно будет отогнать. Но оказалось, биться с ними — все равно что пытаться поразить тень в кружащем вихре. Быть может, он и попал по двоим—троим. Понять было трудно. В сущности это было и неважно, он чувствовал, что когти уже рвут его левый кулак.

Тогда, потому что ничего другого делать уже не оставалось, он нырнул в полузакрытую дверь, захлопнул ее за собой, пронзил ножом птицу, что как смерть прилипла к его запястью, нащупал царапины, торопливо расширил их ножом и отсосал яд, который мог попасть в кровь с когтей.

Придерживая плечом дверь, он прислушивался к недоуменному хлопанью крыльев и сердитому карканью. Улизнуть отсюда было сложно. Внутренняя комната и в самом деле оказалась камерой, тьму в которой разгонял только лунный свет, проникавший через зарешеченное отверстие в двери. Он даже не мог представить себе пути к амбразуре… о спуске не приходилось и мечтать — повиснув на канате, он окажется полностью во власти птиц.

Он хотел было крикнуть погромче, чтобы предупредить Мышелова, но побоялся, что слова его на расстоянии будет трудно расслышать, и вопли эти лишь помогут заманить друга в ту же ловушку. В гневе на собственную неуверенность он мстительно пнул тело убитой птицы.

Но постепенно гнев и страх улеглись. Птицы, кажется, отлетели: они более не бросались на дверь, не висли, вцепившись когтями в решетку.

Через прикрытое ею отверстие он хорошо видел утопавший в тенях алтарь и лестницы насестов. Черные их обитатели безостановочно метались из стороны в сторону, сталкиваясь друг с другом и перепархивая с насеста на насест. В воздухе стояла тяжелая вонь.

И тут он снова услышал сиплый фальцет. На этот раз голос был не один.

— Самоцветы, самоцветы. Яркие, яркие.

— Блестящие, искрящиеся.

— Ухо — рвать. Глаз — клевать.

— Щеку — ранить. Шею — драть.

На этот раз сомнений не было — говорили сами птицы. Фафхрд завороженно глядел. Ему приходилось слышать говорящих птиц: рваную речь воронов, ругательства попугаев. Голоса были столь же монотонны и невыразительны, речь бессмысленна — просто повторение слов, и только. В самом деле, ему случалось слышать попугаев, куда точнее воспроизводивших человеческую речь.

Но сами фразы произносились дьявольски метко и точно, он уже стал опасаться, что отдельные слова вот-вот перейдут в разумную беседу с вопросами и ответами. К тому же трудно было забыть, вне сомнения, недвусмысленное распоряжение: “Человек! Человек! Убейте его! Убейте!”.

И пока, как завороженный, внимал он этому свирепому хору, мимо решетки к алтарю скользнула фигура. Человека она напоминала только в общем, ровной и гладкой кожистой шкурой похожая скорее на бурого безволосого медведя. Птицы набросились на странное это создание и заметались вокруг, пронзительно вскрикивая и стараясь ударить.

Но существо не обращало никакого внимания на клювьи и отравленные когти, как бы просто не замечая их. Не торопясь, подняв голову, шествовало оно к алтарю. Сноп лунного света, проникавшего через пролом сверху, теперь встал почти вертикально, растекаясь на полу в бледную лужицу прямо перед самым алтарем, и Фафхрд заметил, как, склонившись над объемистым ведерком, странное создание начало выбирать из него крохотные поблескивающие вещицы, не обращая внимания на птиц, что вились вокруг, теперь уже в большом числе.

Потом существо обернулось, лунный свет упал на него, и Фафхрд понял, что перед ним человек, облаченный в какой-то мерзкий костюм, — только для глаз в прочной коже были сделаны две узкие прорези. И теперь он пусть несколько неуклюже, но методично перекладывал содержимое ведра в кожаный мешок. Тут до Фафхрда дошло, что это ведерко и заключало в себе множество украшений и безделушек, похищенных птицами.