Знакомьтесь, Черчилль - Синклер Маккей

«Пигмалион» из королевской жизни: Черчилль в роли профессора Хиггинса, а Елизавета — в роли Элизы Дулиттл. Старик, умудренный опытом и знаниями, обучает молодую, неопытную женщину бесчисленным премудростям британской конституции. Однако по некоторым отдельным вспышкам-воспоминаниям четко видно, что в деле адаптации древних традиций к современным целям она всегда на шаг опережала его. Союз их, судя по всему, был насыщен не только юмором, но и реальной политикой.

Впервые они встретились в сентябре 1928 года, когда королева была еще маленькой девочкой: Черчилль приезжал в замок Балморал. Он написал об этом Клементине, намеренно называя малышку будущим королевским титулом, как будто примеряя его к ней в будущем. «Здесь вообще никого нет, кроме семьи, дома и королевы Елизаветы — двух лет от роду. Последняя — тот еще персонаж. У нее властный вид и задумчивость, поразительные для маленького ребенка».

В дальнейшем кризис отречения 1936 года, судя по всему, смягчил откровенно средневековую веру Черчилля в нерушимость монархических традиций. После проблем с Эдуардом VIII он понял, что для защиты короны этого недостаточно; что голова, которая корону носит, должна еще и хорошо работать — только такой монарх будет достойным номинальным главой для многочисленных подданных по всему миру. Монархия не просто передается через помазание и молитвы в Вестминстерском аббатстве; это искусство, ремесло, которому нужно учиться. Первые встречи Черчилля с принцессой — а затем королевой — Елизаветой иногда описывают как серию нотаций и лекций. Однако пока Черчилль наблюдал за ней, она наблюдала за ним.

Летом 1951 года был очаровательный эпизод, когда принцесса Елизавета посетила избирательный округ Черчилля. Они встретились в недавно открывшемся «Гранж Фарм Центре» в Чигвелле. Это было молодежное мероприятие: бывшую ферму переделали в своего рода лагерь отдыха для бойскаутов и герл-гайд с шале и общежитиями в характерном для 1950-х прямолинейном стиле. Принцесса, одетая в длинное пальто и шляпу клоше, как ни странно, выглядела тогда несколько старше, чем при восхождении на трон. Черчилль же, выступавший перед собравшимися со сцепленными за спиной руками, в галстуке-бабочке и жилете, светился от удовольствия.

Когда в 1952 году пришло известие о смерти Георга, Черчилль на мгновение засомневался. Он тогда разрыдался и сказал о Елизавете так: «Я почти не знаю ее. И ведь она всего лишь ребенок». Впрочем, он быстро взял себя в руки и скоро уже приветствовал скорбящую дочь, срочно вернувшуюся из Кении. В аэропорту он глубоко поклонился новой королеве.

В те времена, как и сейчас, премьер-министр имел еженедельную аудиенцию у монарха в Букингемском дворце. По словам неизменного верного секретаря Черчилля Джока Колвилла, «аудиенции с Черчиллем приносили королеве больше радости и удовольствия, чем встречи с любым из его преемников». (Впрочем, разве можно это измерить? Другие источники, например, предполагают, что на самом деле ее любимцем был остроумный и веселый премьер-министр от лейбористов Гарольд Вильсон; и компания его преемника от той же партии Джеймса Каллагана также считалась крайне желательной.) Как бы там ни было, личный секретарь королевы сэр «Томми» Ласселс вспоминал, что аудиенции с Черчиллем то и дело перемежались «взрывами смеха» и сам он частенько выходил оттуда, «вытирая глаза». Но не это было главным. Черчилль всегда понимал, что он наставник, а королева очень быстро и успешно входит в курс дела. Он был великим старцем Викторианской эпохи, а она — представителем новой, елизаветинской.

Незадолго до своей коронации в 1953 году королева, Черчилль и все премьер-министры Содружества собрались на церемониальный обед в древних серых стенах Вестминстер-холла в парламентском поместье. Именно на том обеде Черчилль изложил свои поразительно патриархальные взгляды на новую эпоху:

«В этом зале славы и древности до недавнего времени разворачивалась долгая история конфликтов Короны и Парламента. Теперь все это в прошлом. Неистовые, страстные, нравственные и интеллектуальные силы, которые триста лет назад сталкивались друг с другом в трагическом противоборстве, ныне едины. Теперь речь не о Короне против Парламента, но о Короне и Парламенте.

Мы на нашем острове методом проб и ошибок и благодаря упорству за прошедшие столетия нашли хорошую формулу. Вот она: “Королева не может ошибаться”».

Однако, когда он произносил эти слова, присутствовавшие, включая ее величество, еще очень хорошо помнили о короле, который ошибся всего семнадцатью годами ранее. А Черчилль продолжал:

«Плохих советчиков можно менять настолько часто, насколько человек хочет и готов использовать для этой цели свои права. Проиграна великая битва: парламент смещает правительство. Выиграна великая битва: толпа приветствует королеву. Мы считаем, что это очень убедительная и прочная доктрина. То, что не получается, уходит прочь вместе с ответственными за это политиками. То, что получается, возлагается на алтарь нашего единого Содружества и Империи…

Конечно, некоторые завистники говорят, что мы хотим иметь всё и сразу. Это вполне может быть правдой. Мы ищем лучший из миров, и, безусловно, мы выбрали этот».

Но вот вопрос: не считали ли себя Черчилли — и Спенсеры-Черчилли — кланом, укорененным в почве английской истории глубже, чем относительный новичок, Саксен-Кобургская династия? Он встает в связи с заключительными словами Черчилля, когда тот говорил королеве: «…поскольку я служил прадеду вашего величества, деду, отцу, а теперь и вам, я удостоен чести выразить сегодня нашу благодарность вам, мадам, за ваше королевское присутствие».

Это весьма любопытное высказывание, ведь Черчилль на самом деле присутствовал там как политик, а вовсе не потому, что «служил» поколениям королей. Но благодаря этой риторической хитрости создавалось впечатление, будто все монархи, которым он «служил», были чем-то эфемерным, а он оставался надежной опорой конституции.

Ни у кого нет особых сомнений, что королева Елизавета, хоть она и была молода и неопытна, это заметила и поняла. О ее личных мыслях по многим вопросам известно мало, но она всегда умела мощно и одновременно гибко защищать свой статус и достоинство, как и отстаивать превосходство монархии. Более того, на момент коронации ее молодость была созвучна недавно зародившейся новой действительности: это была эпоха развития реактивных авиапутешествий, открытия двойной спирали ДНК и покорения Эвереста. Черчилль же, несмотря на его необычайную физическую выносливость, уже был на склоне лет. И этот факт вскоре стал для его коллег еще более очевидным.

Прописываю вам шерри. Рассел Брэйн, 1953–1965 годы

[142]

Если смотреть на образ жизни Черчилля сквозь призму всего того, что сегодня считается преступлением против собственного здоровья: курение, злоупотребление спиртными напитками, жирная пища, отсутствие физических упражнений, — его долгая жизнь кажется почти непостижимой. Ничто не могло заставить Черчилля отказаться от радости выкурить четырнадцать сигар в день; шампанское, портвейн и виски он пил практически ежедневно и тоже с большим удовольствием. Такое впечатление,