Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин

- Чо зубы-то скалишь, будто радость тебе?

- А мне завсегда радость. Горю не поддаюсь. И жаль в себе до самого корня высушил.

- Глупые твои слова! И сам ты, должно, невеликого ума! Зверь неразумный и тот человека в беде жалеет...

- На то он и неразумный! А я иначе смекаю. Людишки сами зверьём стали. За что ж их жалеть?

Много я прожил, а вот экого псовства не знавал. Как обозвать злобу твою лютую – ума не приложу! Дикая она, чёрная... Тьфу! – сплюнул старик и, расстроившись окончательно, пошёл к Логину.

Там сидел Гордей.

- Мотри не подымайся! – уговаривал он, понимая всю бессмысленность своих уговоров. – Хоть бы ты на его повлиял, Семён Саввич! Хворый, а вон чо вытворяет! Лежи давай!

- Умру – належусь. Недолго уж осталось, – улыбаясь, отвечал Логин.

- Приспичило на тот свет?

- Чахотка у меня. Года не протяну.

- Это ты брось! Телом выправишься. В бору почаще бывай. Там все болячки зарубцуются. Да и Варвара, поди, знает какое средствие.

- Тут и она бессильна.

- Ну-уу!

Логин расположился рисовать.

Его лихорадило.

Маковым цветом пылали щёки.

Дрожали ослабевшие руки.

Но мазки – это были самые трудные, последние, – ложились уверенно.

- Загляделся? – заметив, что дед Семён разглядывает одну из его картин, спросил Логин. – По сердцу?

- В самое туда проникает, – признался старик. – Аж внутрях скоблит! Великая сила в твоей кисти!

- Не в кисти сила, в тех, кого рисую: в тебе, в Гордее Максимыче, в мужике том, который пашет...

- Земля-то у тебя почто бунтует?

- Земля, она сродни человеку. А в человеке, ежели что не так, завсегда бунт полыхает.

- Мудрёно-то как, – качнул головой Ямин. – Всю жизнь пашу – не примечал.

- Ты под ноги смотрел, – пояснил дед Семён. – А надо вокруг оглядываться...

- Широкий у тебя глаз, Логин!

- Что вижу, то рисую. Потом сравню: то и не то. Почто эдак – сам не знаю.

- Дал же бог таланту! – позавидовал Гордей, зачарованно глядя на картину. Ничего в ней особенного не было: вздыбившаяся чёрной волною земля и человек с плугом, готовый погрузиться в эту волну.

- Рисуешь ты меня больно долго...

- Не выходит. Меняешься ты скоро!

- Ишь ты! Стало быть, кисть-то тебе не всегда подвластна? – раздумчиво говорил Гордей, разглядывая себя на полотне.

...Было в нём что-то от Никиты Кожемяки, перепахивающего море, но в глазах затаилась робость, хотя могучие руки тяжело и прочно легли на поручни плуга.

Из-под крошечного плуга вился огромный пласт.

Распахнув настежь двери, взволнованно вбежала Варвара. Из-под платка – спутанные волосы, в которых в беспорядке сбился обычно ровный ремень седины. Подойдя к мужу, заглянула ему в глаза, отняла кисть.

- Живой, боль моя? Почто же она тебя на кажном шагу стережёт? Не поддавайся ей, подлой! Не отдам! Не отдам! – она всхлипывала.

- Не мешай! – тихо отряхнулся от рук жены Логин.

- Да ты хоть погляди на меня! Жена твоя, не пустое место!

- После, Варя! Теперь недосуг, – невнятной скороговоркой, досадуя, отгонял её Логин.

Волоча по полу платок, как птица подбитые крылья, она прошла к лавке, на которой дремала или притворялась, что дремала, Клавдия. С прикушенных губ сорвался стон, но очень уж крепко они были закушены.

Одна боль не пускала другую.

Не открывая глаз, Клавдия понимающе погладила её руку, чуть слышно шепнула:

- Не изводи себя, Варя! Может, обманул дохтур... В смерти один бог властен. Токо ему известно, кому сколь отпущено. Они, дохтура-то эти, вон сколь меня мурыжили, а ты вот взяла и в кою пору на ноги поставила...

- Не обманул, Клаша! Я потому и позвала дохтура, что сама вижу: Логин не жилец...

- Не надо ек говорить! Нехорошо! – кротко упрашивала Клавдия. – Вдруг услышит! Испужаешь его... Испуг веку убавляет...

«Может, он уж сам догадывается?» – встречаясь с рассеянным, устремлённым на себя взглядом мужа, думала Варвара. Логин молчал.

- Попробуй встать, Клаша, – предложила она. – Полежала, и будет.

- Рада бы... Сил нет. Шаг шагну – полдня отздыхиваюсь. Ноги не покоряются!

- Покорятся, дай срок! Встань-ко! Вот-вот... За стенку держись. Постой маленько! Не бойся, доверяй ногам-то. Не враги ведь. Вот так ладно. Теперь ложись, а после опять походи. Так и выправишься...