Хлеб печали - Станислава Радецкая

Она вышла из-за дерева, низко опустив голову, и едва не врезалась в учителя, который оглядывался по сторонам с недовольным лицом, высоко подняв фонарь.

- А, вот вы где, - сказал он, благоухая пудрой и потом. Его тонкие губы недовольно зазмеились. – Я доложу о вашей дерзости и самоуправстве ее сиятельству и потребую, чтобы вас высекли! Я было решил, что вы взялись за ум, а вы повели себя хуже последнего крестьянина. Кроме того, раз у вас остается время на то, чтобы убегать из дома, полагаю, что я даю вам недостаточно упражнений. Клянусь, следующие три дня вы будете заниматься двенадцать часов подряд.

- Да, сударь! – пылко воскликнула Матильда и поцеловала ему руку: уроки сейчас казались ей куда как лучше приключений под дождем. Учитель так удивился, что поскользнулся в грязи и звонко щелкнул зубами, чуть не упав; он ожидал, что его воспитанница будет протестовать и негодовать. Остаток вечера он приглядывал за ней, удивляясь тому, как тихо она себя вела. Что ж, видно все-таки угрозы, учеба и молитвы наставляют на путь истинный самых непоседливых детей!

Глава двадцатая первая. Матильда. Волчонок

Графиня Дитценроде вернулась поздно, когда Матильду уже переодели и уложили спать. Из спальни, узкой, как кладовка (Матильда подозревала, что это и была кладовая, или комната, предназначенная для слуг, или, может быть, гардеробная, наспех переделанная ради племянницы графини, которую никто не ждал), было слышно, как графиня раздает приказы слугам, любезно отвечает тихому спутнику, затем прощается с ним после бокала вина и велит приготовить постель. Матильда надеялась, что госпожа зайдет ее проведать, но надежды были тщетны: та ушла, забрав с собой служанку.

Матильда немного полежала в постели, размышляя, что же ей делать. Спать ей не хотелось, хотя она чувствовала себя несчастной, одинокой и разбитой, а лучшее лекарство от всех невзгод, как известно, крепкий сон. Матильда стиснула зубы, жалея, что графиня не зашла к ней; ей стало бы легче от ее присутствия, от ощущения легких пальцев на щеке, от пожелания доброй ночи, от шутки на сон грядущий. Разум подсказывал, что утро вечера мудреней и будет лучше, если она вздремнет хоть чуть-чуть; под одеялом было тепло и уютно; и кроме того, она не знала, как рассказать графине о волке. Нет, Матильда знала, что ее госпожа не из тех, кто назовет ее историю выдумкой, но все же она боялась, что графиня решит, что от Матильды слишком много хлопот – чужая доброта не безгранична – и решит оставить ее на произвол судьбы. Она со вздохом перевернулась на живот, уткнувшись лбом в подушку, сжала зубы, а затем резко откинула одеяло, мгновенно покрывшись мурашками. Она должна была увидеть графиню сейчас. Немедленно.

Матильда мужественно дошла босиком до двери, стараясь не слишком стучать зубами от холода. Она дважды ткнулась в дверь, однако та была заперта снаружи, и Матильда трижды чертыхнулась, опасливо поглядывая наверх, где за крышей дома скрывалось небо. Господь, как говорил дед, всегда настороже и отмеряет наказание неправедным: особенно тем детям, которые не слушают старших, позволяют себе ругаться и своевольничать, а еще отказываются от еды и перечат взрослым.

В ставню что-то глухо стукнуло, и Матильда чуть не подпрыгнула, представив за окном чертей, которых мог прислать разгневанный Бог – список ее провинностей, пожалуй, был чересчур длинным. «Я ничего не боюсь», - напомнила она себе и обернулась. В комнате по-прежнему было темно и тихо, и лишь редкие капли дождя грузно падали на ставню. «Я ничего не боюсь», - повторила Матильда, взволнованно сжимая кулак, и решительно подошла к окну.

Она отперла окно и распахнула ставни, щурясь и вглядываясь в мокрую темноту. Ветер стянул с головы ночной чепец, волосы, выбившиеся из косы, намокли и прилипли ко лбу, но Матильда упрямо высунулась наружу, стараясь не дрожать от холода, который немедленно проник за шиворот вместе с каплей воды, упавшей с рамы. Свет лампы у домика привратника одиноко и беспомощно освещал мокрую каменную стену, превращая деревья и кусты в искореженные темные фигуры. Ветер тревожно шелестел в листве, и Матильда увидела, как внизу тускло и мокро блеснули два огонька, в которых отразился свет.

Она наклонилась ниже, по пояс высунувшись из окна, чтобы получше их рассмотреть, но они неожиданно блеснули еще раз, оказавшись уже в другом месте, и большая, мохнатая фигура зашевелилась под окном, неуклюже топчась в кустарнике и обдирая боком листья. Матильда оцепенела, сжимая пальцами подоконник, когда их взгляды скрестились, и два глаза, два тусклых камня, моргнули и увеличились, и существо с нечеловеческой ловкостью прыгнуло прямо на нее.

Матильда захлопнула окно прямо перед мордой существа, прищемив волосатую лапу, но нижний квадратик стекла с брызгами лопнул, порезав ей руки, и узкая длинная морда просунулась в комнату. В лицо ей пахнуло смрадом сырого мяса и мокрой шерсти, и она отшатнулась назад, не зная, как защититься – у нее не было ни огня, ни оружия. Зверь поднатужился, и рама треснула с такой легкостью, словно была сделана не из дерева, а из бумаги.

- Пошел вон! – заорала Матильда, потеряв всякое соображение, словно ее слова могли подействовать на черта или зверя. Она метнулась к кровати и кинула в незваного гостя ночной вазой, но молчаливый зверь спокойно спрыгнул на пол и подставил плечо под удар. Горшок глухо ударился о его шерсть и отлетел на пол.

Деревянная табуреточка для ног, одеяло, подушка, которая, как назло, была набита пухом, а не зерном – все пошло в ход, но чудовищу, проникшему в ее комнату, было все равно, однако оно не нападало, медленно приближаясь к Матильде, и не выказывая ни злости, ни боли от града предметов, летевших в него. От ярости, ужаса, боли и запаха собственной крови у Матильды закололо в пальцах, и она вспомнила историю деда о каком-то