Хлеб печали - Станислава Радецкая

играли в шахматы, и рассказывали истории! Матильда отдала бы все, чтобы вернуть их, все свои драгоценности: старую шахматную доску с поцарапанной черной королевой, бабушкины книги, шпагу и дедов пистолет. Она вспомнила, что эти вещи тоже сгинули в пожаре и закусила губу.

Со своей добычей Матильда вышла во двор, низко надвинув на лоб капюшон плаща. Она не обратила внимания на слуг, увещевавших ее остаться дома, в конце концов, разве в отсутствии графини – не она хозяйка? Во дворе никого не было, только одинокая, тощая и очень грязная курица расхаживала под дождем, как королева в изгнании.

Матильда обернулась к дому. В окнах первого этажа мелькал свет от свечи, прыгая из комнаты в комнату, выхватывая то рыжее пятно лица, то медь люстры, то белизну занавеси. Должно быть, слуги наябедничали учителю, и он теперь искал Матильду, чтобы задать ей трепку. Недолго думая, она подбежала к каменной ограде, взяла буханку под мышку, а мясо – в зубы, подтянулась и, пачкая юбки, залезла наверх, на осыпающиеся сырые камни, изъеденные временем. Матильда с отвращением вздрогнула, увидев на поверхности черных слизняков, выползших с наступлением темноты – она явственно представила, как их толстые тельца лопаются под ее ногами; не мешкая, она разбросала их в стороны, поддев кончиком туфли, и, удерживая равновесие, прошла подальше от ворот, туда, где росла раскидистая темная ива. Здесь Матильда, мокрая и упрямая, нахохлившаяся под плащом, как птенец, спряталась под ветвями, чтобы попировать всласть простой едой, которую наверняка обычно ели солдаты.

Она услышала, как отворилась дверь, и как ее звали слуги с учителем во главе: вначале сурово, а затем ласково, заманивая обещаниями не ругать, не наказывать и даже испечь пирожное к воскресному вечеру. Пф! Что ей, внучке барона фон Рингена, героя прошедшей войны, какие-то пирожные! Матильда героически жевала жесткий и кислый хлеб, который драл горло без воды и оказался вовсе не таким вкусным, как ей казалось, и хранила презрительное молчание, следя за тем, как по двору мечется фонарь. Под мелким дождем гордость оказалось хранить гораздо трудней, чем дома: было так холодно и сыро, что у нее замерзли руки, и Матильда пожалела, что решила показать свой норов, но тут же разозлилась на самое себя.

Она сердито закусила хлеб мясом, надеясь, что его вкус перебьет хлебный мякиш, но вдруг остановилась и положила остаток мяса на колени, прикрытые плащом. Матильда поерзала, чувствуя какое-то неудобство. Вначале ей показалось, что это из-за холодного камня, на котором она сидела, но нет, она знала, она чувствовала, что дело было что-то в другом. Морось, висевшая в воздухе, мешала ей принюхаться, и Матильда вытянула шею, как встревоженный зверек.

Кто-то глядел ей в спину.

Она обернулась на размокшую дорогу в город, на высокую траву на обочине, на темные шток-розы, росшие вдоль деревянной ограды аптекарского огорода из косых обтесанных ветвей, потемневших под дождем.

Ее опять позвали из дома, но на этот раз Матильда почти обрадовалась этому зову. Она облизнула губы, размышляя, не отозваться ли, но вспомнила о том, как дед рассказывал ей, что их род всегда шел на встречу опасности.

Матильда еще раз оглядела темнеющий пейзаж: города с этой стороны не было видно, и только лес темнел на холмах вдалеке. За дорогой и огородом был луг, по которому протекал узкий ручей, и ей показалось, что у воды кто-то стоит. Она прищурилась, но сумерки и дождь мешали ей вглядеться.

Она осторожно повернулась полностью, сбив щелчком очередного слизня, который оказался у нее на пути, и невнимательно вытерла руку о плащ, морщась от гадливости. Лес, вода, трава, изгородь. Лес, вода, трава, изгородь. Лес, вода…

Над травой выросла тень, и Матильда увидела яркие желтые глаза, глядевшие прямо на нее. Она замерла, не зная, что делать: у нее не было оружия, не было ничего, кроме обкусанной горбушки хлеба и вареного мяса. Это был волк, и он был зол; она чувствовала его ненависть так же ясно, как свой собственный страх; ненависть была почти человеческой, и это сбило ее с толку.

- Пошел вон, - тихо сказала она, нахмурив брови, будто зверь мог ее услышать. Страха не было; за ее спиной был дом, полный людей, но она не понимала, почему волк преследует ее. Сначала на прогулке, теперь здесь! Может быть, это любовник графини обращается в волка, чтобы отомстить ей за неосторожные слова?

Зверь медленно пересек дорогу, высунув язык. Ей показалось, что он улыбается, почти по-человечески, и тут на Матильду обрушился страх. Она вскочила на ноги, и волк немедленно бросился на нее. Он прыгнул так высоко, что Матильда видела светлую подпалину на его груди и шрам на морде. Сжав челюсть так крепко, что ей показалось, что зубы сейчас раскрошатся, она метнула в него мясом, целясь в морду, будто это могло остановить зверя. Он презрительно дернул головой и это спасло Матильде жизнь – волк, целившийся в нее, промахнулся. Ее обдало запахом зверя, и она сделала шаг назад, запуталась в юбке и с размаху упала на собственный зад. На ее счастье, волк тоже не удержался на мокрых камнях, его задние лапы соскользнули, и он лязгнул зубами, вцепившись в край ее плаща.

Матильда не догадалась сбросить его и лягнула волка туфлей в нос. Он выпустил плащ, рванувшись к ее лодыжке, но старые камни ограды не выдержали его веса, и зверь молча упал вниз вместе с ее туфлей.

Залаял цепной пес из аптекарского огорода, и Матильда перекрестилась дрожащей рукой. Она сжалась в комок, ожидая нового нападения, готовая сражаться дальше, но волк больше не показывался. Дождь усилился, и было непонятно, что шуршит там внизу – капли дождя или зверь.

Когда она наконец пошевелилась, и зад, и спина заныли, отозвались болью, и Матильда перевернулась на четвереньки, стараясь не поворачиваться спиной к дороге. Кое-как, хватаясь за ветви, она неловко спустилась, ожидая нападения. Ее кураж исчез, и Матильда почувствовала, как ее затрясло. Что она скажет графине? Не