Плохая война - Борис Вячеславович Конофальский

мушкетами и порохом и думал лишь о том в последнее время, что на той стороне реки у него нет ни одного соглядатая и что он не знает ничего, что там творится.

Поэтому кавалер снова звал к себе племянника, чтобы спросить у него, поддерживает ли он отношения с купцами с того берега реки. И когда узнал, что тот все время с ними переписывается и готовится принять первую баржу на новую пристань, то немного приободрился и задумал одно дельце. А еще Волков ждал Сыча, уж больно долго сидел тот со своим приятелем в землях барона Адольфа Фридриха фон Деница. Уж за столько-то дней можно было выведать, что там и как.

В общем, никак не мог кавалер сейчас ехать в город и заниматься свадьбой племянницы. И думал, что свадьба будет богата, но богата по-купечески, что не окажется в ней изыска благородного. И кто же ему на помощь пришел? Конечно же, Бригитт.

– Что ж вы, собрались свадьбу племянницы на вкус купчишек отдать? – спросила она, видя, как все собираются в дорогу.

– Дела у меня, – сухо отвечал Волков, он как раз говорил с племянником о том, что ему требуется встреча с кем-нибудь из купцов из кантона.

– Хорошо, тогда я этим займусь, – сказала госпожа Ланге. – У Кёршнеров своего герба нет, так хоть наши гербы пошьем, ленты бело-голубые закажем, чтобы нашими цветами залы прибрать. Музыкантов нужно нанять хороших, а не абы каких, оговорить, какие скатерти будут, какие кушанья, какое вино. Нужно распорядиться, чтобы сладкие вина до третьей смены блюд не подавали, купцы, может, того не знают. А еще у невесты платье хорошего цвета, если ей прибавить белую фату и шелковый белый шарф, так как раз получатся цвета вашего флага.

О! Это была отличная идея. Права Бригитт, кавалер удивлялся, сам он об этом никогда бы не подумал.

– Я поеду с ними, все им расскажу, – продолжала госпожа Ланге. – Коли они решили большую свадьбу играть, так уж нужно им помочь, чтобы зря деньги на ветер не выкидывали.

– Нет, – вдруг возразил Волков.

– Отчего же нет? – удивилась красавица.

Волков не хотел ей говорить, почему не отпускал ее. Скажи он, так это оказалось бы признанием.

– Отчего же нет? – настаивала Бригитт. – Мария уж по дому управится и без меня, невелик срок три дня, а на четвертый я буду.

А впрочем, что скрывать, Волков ей и ответил спокойно:

– Не хочу быть без вас. Хочу, чтобы вы всегда при мне находились.

Бригитт и так всегда была со спиною прямой, а после этих слов так еще больше выпрямилась. К ее щекам прилила кровь, и оттого веснушки, что зимой были почти не видны, исчезли совсем. И она стала оглядываться по сторонам, ища того, кто еще мог бы слышать эти слова господина. Словно свидетелей искала. Но, кроме племянника, что сидел подле Волкова, этих слов никто больше не слышал, ну а юноша к таким речам был спокоен. И тогда она, улыбаясь от гордости, отвечала:

– Господин мой, сами же понимаете, что там я нужна, там я все устрою, в три дня управлюсь, три дня без меня проживете, а коли так я вам надобна, так можете меня прямо сейчас в покои отвести, пока я не уехала.

Спорить с ней тяжко, почти всегда эта красивая женщина оказывалась права. Кавалер понимал, что лучше ей быть в городе и все там устроить. Поэтому он сказал племяннику:

– Ждите меня тут, – и пошел за улыбающейся госпожой Ланге вверх по лестнице в ее покои.

А когда после всего она, нагая, помогала ему надеть туфлю на больную ногу, то говорила:

– А еще, господин мой, надобно мне талеров двадцать, а то и тридцать.

Деньги, опять деньги. Он не отвечал ей.

– Платье свое лучшее я отдала племяннице вашей. И быть мне на свадьбе нищей приживалкой не хочется. Так что дайте мне тридцать талеров.

– Вы и так прекрасны, – ответил он, – без всяких платьев.

Она встала рядом с ним, положила руки ему на плечи и снова улыбалась:

– Но тридцать талеров вы мне все равно дайте.

Глава 30

Волков знал, что этот разговор будет непростым и дорогим. Может, даже очень дорогим, но делать тут нечего – ему необходимы хоть какие-нибудь известия с того берега реки. Что там происходило у горцев, что они замышляли, он мог только догадываться. Да, был там мальчишка-сирота, свинопас, которого кавалер наградил примерно – дал десять талеров – и который после этого обещал и дальше ему служить, но с тех пор, как мальчишка ушел к себе за реку, от него больше вестей не поступало. Кто знает, что там с ним. Может, попался он страже – из-за глупости, из-за бахвальства пьяного, из-за лишних трат, которые не мог себе позволить свинопас. Может, он уже и не жив. А может, женился или ушел в другой край. В общем, ничего, кроме догадок, у Волкова не имелось, а на догадках только дурень строит планы. Необходимо знать все то, что интересовало его о врагах и раньше: когда, сколько и где? Вот он и сел говорить с племянником. Бруно, теперь уже Фолькоф, а не Дейснер, сразу стал отчитываться о проделанной работе: о построенной пристани и договорах с купцами из кантона.

Волкову понравилось то, что молодой человек уже носил иную одежду, приличную, соответствующую новой фамилии, а не ту, в которой кавалер видел его в прошлый раз. А еще то, что Бруно вел записи и во время отчета то и дело заглядывал в них.

– Бревен сорок два. – Он заглянул в свои бумаги. – А вбили в берег всего тридцать шесть. Я спросил, где остальные, а господин де Йонг говорит, что остальные пошли на стяжки и перекрытия. – Бруно сделал паузу, чтобы кавалер понял всю серьезность произошедшего, и продолжал: – А никаких стяжек из бревен я не видел. И под перекрытия куплено… – Он снова заглянул в бумагу. – На перекрытия он брал хороший стропильный брус… двадцать две штуки. А бревна, купленные под сваи, дороги: дерево самое крепкое на сваи шло. Я подсчитал, что те шесть бревен стоили не меньше половины талера.

«А мальчишка-то умен не по годам и, главное, въедлив совсем не по годам, хорошо, что пошел он не в воинское ремесло».

– И это только бревна, – продолжал Бруно Фолькоф, снова заглядывая в бумагу. – Скоб железных у кузнеца куплено сто восемьдесят шесть штук, а вбито сто семьдесят две. Я спросил у господина де Йонга,