Загряжский субъект - Василий Афанасьевич Воронов

Чувство родства с сэром Ролтоном не омрачило даже поведение подруги Дрюни, Екатерины Ивановны. Она воспылала любовью к сэру Ролтону, и стеснялась Дрюни. Щеки ее вспыхивали при встрече глазами с недавно обожаемым ею Дрюней. Она робела, как школьница, и пряталась за спину англичанина. Впрочем, стеснение было недолгим. Екатерина Ивановна собралась с духом и решительно заявила:

– Андрей Васильевич, я хочу объявить вам очень важное решение! Поклянитесь, что не обидетесь и не станете преследовать меня. И еще поклянитесь, что не скажете моей тайны Славику.

Дрюня с мрачным выражением лица поклялся не преследовать и не выдавать. Екатерина Ивановна с облегчением вздохнула и с радостью сообщила:

– Мы с сэром Ролтоном любим друг друга и просим вашего благословения.

Англичанин потупил глаза, уставясь на свои ботинки. Влюбленные взялись за руки и упали перед Дрюней на колени. Что мог возразить на это потомок атамана? Ровным счетом ничего, даже то, что он не священник и не монах, а большой грешник.

– Благословляю, если вы просите!

Екатерина Ивановна заплакала и призналась, что любит Дрюню почти так же, как сэра Ролтона. А сэр Ролтон назвал Дрюню великим после атамана Платова казаком и обещал вставить его в свою книжку.

Дрюня выполнил свое обещание и в очередной свой приезд в хутор Мишкин привез копию рукописи о своем предке атамане Платове. Сцена была долгая, трогательная, со слезами и клятвами. Дрюня испытал грусть в своем сердце и скоро удалился восвояси.

24

Сэр Ролтон и Катерина погрузились в чтение записок Дениса Давыдова «Мое посещение графа Платова в его родовом имении Мишкине». Присоединимся и мы, читатель, к чтению исторического документа.

«Визит мой на Дон к графу Платову замышлялся со времени триумфальной поездки его с Государем (имеется в виду Александр I. – Ред.) в Лондон. Я готовил издание моих военных записок и хотел уточнить некоторые подробности участия казаков атамана Платова в кампании 1812 года.

Моя дружба с графом Матвеем Ивановичем началась еще в бытность мою адъютантом главнокомандующего 2-й Западной армией князя Петра Ивановича Багратиона. Я был молод, честолюбив, любил гусарские пирушки, любил слушать воспоминания ветеранов об Очакове, Суворове, о славных победах русского оружия в Европе.

После Тильзита батальные действия против турок прекратились, и некоторое время армия отдыхала. Офицеры пили кислое валашское вино, стреляли уток и волочились за местными красавицами. В штаб-квартиру главнокомандующего явился Атаман Области войска Донского генерал Матвей Иванович Платов. Князь Петр Иванович Багратион представил меня, атаман крепко пожал мою руку. Атаман был высок, строен, темноволос. В серо-голубых глазах огонь и отвага. «Орел! – сказал он мне. – Пойдешь служить ко мне?» Впоследствии атаман не раз звал меня начальствовать казачьим авангардом в его войске.

Мы вместе участвовали в трех кампаниях, коротали время на бивуаках, подолгу вели душевные беседы и сошлись так близко, что нас называли “братушками”. Это неизменное чувство я пронес через всю жизнь и сейчас горячо благодарю Бога, что судьба одарила меня дружбой этого великого человека.

Впрочем, к делу. Через пять или шесть дней утомительной дороги я оказался близ Черкасска у паромной переправы через Дон. Помолившись на старинный Воскресенский собор, я с грустью бродил по улицам старинного городка. Увы, многих славных казаков-черкасцев, с которыми я воевал с турками на Дунае, с французами при Аустерлице и с Наполеоном в родном отечестве, уже не было в живых. В Черкасске жил сын Матвея Ивановича, полковник Иван Матвеевич Платов, но я не стал разыскивать его, не предупредив о своем визите. Душа моя стремилась к любезному моему сердцу графу Матвею Ивановичу.

Изрядно поколесив по буграм от Аксая до Новочеркасска, и едва не свалившись вместе с бричкой и лошадьми в овраг на крутом спуске в хутор Мишкин, я предстал перед графом с радостным криком и объятиями. С горечью заметил перемены. Граф располнел, на лице глубокие морщины, на темени желтая проплешина, усы обвисли, как у старого запорожца. Но живость и темперамент по-прежнему горели в его молодых глазах, в жилах играла казацкая сила. За спиной старого атамана стояла огненно-рыжая красавица в длинном голубом платье.

– Это подруга моя из Лондона, мисс Элизабет Ролтон.

Я представился и спросил, не скучно ли ей после Лондона в деревенской глуши среди казаков. Платов рассмеялся и сказал, что мисс по-русски не понимает ни бельмеса.

– Как же ты объясняешься, ведь по-английски и ты ни бельмеса?

– А-а! – отмахнулся граф. – Тут дело не в физике, а в нравственном ашпекте. Мы довольно понимаем друг друга. Она дворянка, хорошего воспитания. А на лицо – рязанская баба, дебелая и белолицая.

– Йес! Йес! – Элизабет смеялась и хлопала в ладоши.

Я спросил графа, как ему удалось закомпаньонить такую красавицу. Он несколько смутился и сказал, что все произошло как-то само собой, без особых усилий с его стороны.

– Привязалась, как собачонка. – Он отвернулся, чтобы не встретиться глазами с девушкой. – Ну и я, старый пенек, поддался…

– Йес! Йес!

Мне показалось, что умная девушка понимает по интонациям, по физиогномии. Она понравилась мне необыкновенной живостью, понятливостью и искренностью. «Ай да граф! Ай да казак!»– думал я с завистью и грустью. Во мне еще кровоточила рана измены моей невесты, полячки Лизы Злотницкой, накануне нашей свадьбы сбежавшей к столичному бонвиану, картежнику и кутиле князю Петру Голицыну.

Мы прошли через густой роскошный парк по дорожкам из цветного гравия, поднялись на высокую террасу, где нас ждал накрытый белой скатертью богатый обеденный стол. Мы уселись надолго, наслаждаясь разговорами и сладкими воспоминаниями. Боже, сколько волнений, страстей и приключений мы пережили! Мы свидетели и участники роковых и блистательных событий в нашем отечестве. Мы говорили без умолку. Бедная Элизабет, слушавшая нас очень внимательно, в конце концов стала клевать носом, и граф отправил ее с горничной в свою комнату.

– А не взяться ли тебе за перо? – предложил я Матвею Ивановичу. – Твои воспоминания были бы бесценны для потомства.

– Нет, любезный Денис, бумагомаранье не по моей части, да и охоты нет. Мне бы с Новочеркасском управиться. Строительство много огорчает меня. Воруют! Движение леса, камня, железа и иного материала большое, денежный капитал велик, отсюда и соблазны. Наказания не помогают, скорее способствуют казнокрадству. Да и то сказать, рубль проходит через тысячи рук… Вспоминаю незабвенного Александра Васильича Суворова. Как-то приволокли к нему несчастного интенданта: большая недостача провианта на складах. Требуют повесить виновного. Суворов давно знал бедного интенданта и не сомневался в его честности. Но словами трудно урезонить возмущение. Тогда генералиссимус приказал выстроить взвод