Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века - Валери Кивельсон

города-крепости Севска, в 1647 году судили за обладание «ворожебной книгой», с помощью которой он «ворожил многим людям» и «волхвовал». Один из свидетелей, пушкарь Михайло Макаров, по его утверждению, спросил у дьякона, нет ли у того других подобных книг. Федоров будто бы ответил: «Есть де у меня во устах много. Мне де только дойти до суди и где виноват буду и я де и прав буду»[387]. Двумя годами позднее, в Москве, заключенный донес на своего соузника Федьку Попова, утверждая: «У Федки у Попови письмо на обе стороны и вынял то письмо Федка у себя у рубашки ис подоплеки и то письмо <…> показывал тюремному ж сидельцу Ивашку Роспопе потому что он Федка грамоте не умеет». Ивашка прочел письмо вслух, так что все заключенные смогли ознакомиться с его крамольным содержанием: «Ивашка Роспопа прочетчи то письмо говорил что де то письмо учнет на себе носить и на суде де бывает виноватой прав а правой виноват». Заговор должен был подействовать даже на Страшном суде: «Да в том ж письме написано хто с тем письмом умрет, и тот человек избавлен будет муки вечные». Устрашенные такими словами, оба узника разорвали уличающую бумагу в клочки, и власти не смогли ничего проверить11.

Богатые и могущественные также часто обращались к магии, чтобы добиться милости вышестоящих. Одним из самых драматичных в этом роде стало скандальное дело влиятельного стольника Андрея Ивановича Безобразова, для которого сложности начались в 1689 году. Безобразова назначили воеводой на Терек – почетная, но одновременно опасная должность, нисколько его не привлекавшая. Он попытался избежать назначения, затаившись в своем провинциальном имении, но государев указ догнал его и там: Безобразову предписывалось явиться в Москву и ждать распоряжений. Тот неохотно подчинился и вернулся в столицу, но затем «будто занемог, и писал великим государем челобитную, облыгаючи: будто стар и увечен и лежит болен, и на ту службу иттить, за болезнями своими, ему нельзя». Этот рассказ вызвал недоверие, и к Безобразову отправили врача для обследования, после чего тон его стал более задиристым. Продолжая кривляться и дурачиться, стольник поселился в лодке на реке, и до него не доходили новые приказы, требовавшие незамедлительно направиться на Терек. Так он прожил месяц, предпринимая все возможное, «чтоб по нем Андрее Безобразове тосковали царь и его приближенные». Его политическая стратегия была крайне насыщена эмоциями. Наступление шло по двум линиям. Первая состояла в чуть ли не ежедневной отправке челобитных царям и писем в адрес бояр и других влиятельных лиц, а также жены и друзей, в которых Безобразов побуждал вступиться за него. Обращаясь к царям Ивану и Петру Алексеевичам, он взывал:

Едучи на службу, я в пути заскорбел, и от тое скорби стал дряхл, и глух, и безпамятен, и в уме крушился и глазами плохо вижу, потому что человеченко старой и увечной, руки и ноги переломаны, и иные многие болезни во мне есть, и на Коломне меня, холопа вашего, поновляли и причещали, и маслом святым святили. Умилитеся, государи, надо мною, аки Бог! Не велите, [388] государи, меня на Терек посылать. А в такую, государи, дальную службу, за совершенными леты и за великими моими болезни и за безпамятством, меня не будет. А служу вам, великим государем, 48 лет, а от роду мне 69-й год, и велите, государи, меня и болезней моих осмотрить, и про то вам, великим государем, будет явно [Труворов 1889: 706].

Другие потенциальные покровители и заступники также получали от него жалобные послания:

Государь мой, ко мне милостивой, князь Петр Иванович! Здравствуй, государь милосердый, о Христе во веки, и пребывай во всяких радостях и с теми, кто при милости твоей, государя моего, бывают, и здоровья твоего остерегают и всякого тебе, государю моему, добра желают. Напамятуй, государь мой милостивой, милость да своего князь Семена Васильевича, и милость отца своего князь Ивана Семеновича и свою милость к батюшку и ко мне. Прошу милостиво заступления: дай, государь, мне милость вовеки помнить и вечно за твое здоровье Бога молить и за весь твой праведной дом. Заступи, государь, меня милостию своею, чтоб мне, по твоему заступлению, на Терке не быть, за совершенными мои леты и за великими моими болезньми и увечьем [Труворов 1889: 706].

Безобразов недвусмысленно намекает своему покровителю на его обязанности по отношению к тем, кто зависит от него. Жене он слал все более отчаянные указания насчет того, как именно следует просить за него и как добыть денег, чтобы умилостивить людей, способных протянуть руку помощи. «Лишь бы меня пожаловал кто – заступился!» [Труворов 1889: 707]. То была мантра каждого, кто хотел выжить в иерархическом мире Московии, будь то высокопоставленный человек наподобие Безобразова или мелкая сошка – домашний холоп либо бродяга.

С присущей ему практичностью Безобразов намеревался вторгнуться со своими мольбами и привычкой к поиску покровителей, помимо прочего, и в потусторонний мир. Заручившись поддержкой гадателей, чародеев и даже своей жены, он решил предпринять магическую кампанию с целью завоевать сердца обоих государей. Вот одно из показаний, прозвучавших на процессе:

А тот волхв Дорофейка говорил с ним Андреем Безобразовым, и хотел ему сделать: напустить по ветру, вражески, на великаго государя и царя Петра Алексеевича, и на великую государыню царицу Наталию Кирилловну, и на бояр, и на боярыню Нарышкиных, чтоб по нем Андрее Безобразове тосковали.

После того как игра была проиграна и Дорофейка, Безобразов и всевозможные кудесники оказались задержаны, Дорофейку пытали. После двух подвешиваний на дыбе и одного удара кнутом он показал: «Андрей Безобразов говорил ему ехать в Москву и там сделать, чтоб великие государи были до него добры. И он ему сказал, что он то учинить, и по ветру напустить может такими стихами, которыми говаривал и от которых бывало добро». Затем он произнес стих, который «напускал» на царя Петра и его мать, когда они направлялись в Москву из Савинского монастыря. Заговор начинается абсолютно благочестивой христианской молитвой, но вскоре она сменяется леденящими душу образами:

Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас! Лягу я перекрестясь, пойду помолясь, из избы дверми, двором в вороты, путем дорогою в чистое поле: в чистом поле стоит дуб, под дубом золот-стул, на золоте-стуле сидит девица Маремьяна, прядет золот-кужель; и где раба ни завидит царя Петра, следок станет скрадывать, к сердцу прижимать.

Прихожу я, раб Дорофей, кляняюсь, покоряюсь, опущаю ключи в