Из Магадана с любовью - Владимир Данилушкин

Если бы магазин оказался закрыт, он бы не сильно огорчился, но не тут то было, дверь открылась и впустила Взбрыкалова. Вот она, «Электроника», плати 270 рублей и владей!

— Брать будете? — Спросила девушка в фирменном халатике и, не дожидаясь ответа, добавила: — Мария Ивановна, «Электронику» покупают!

Взбрыкаловым овладело чувство, что сейчас его поймут и оценят его способности, по крайней мере, покупательные.

Подошла Мария Ивановна, насквозь фирменная, с тщательно уложенной прической. Взбрыкалов почувствовал ее появление спиной, по которой побежали капельки холодного пота. От такой не отвертишься.

— Вы на машине? Сорок пять килограммов, между прочим, весит. Не игрушка.

Извиниться бы и уйти навсегда! Нет, это значит потерять к себе уважение! Ему вдруг вспомнилось, что жена его, то есть невеста, весила как раз сорок пять килограммов, и он легко носил ее на руках.

— Я сейчас вернусь! — Взбрыкалов выскочил из магазина, ощущая сладкую, как от зрелого нарыва, боль в груди, обычно она предшествовала озарению. Все гениальное просто, даже дебильно. Сейчас он что-нибудь придумает.

Взбрыкалову вдруг показалась, что в Магадане наступила оттепель, хотя поземка не ослабла, а морозец даже покрепчал. Во дворе было пусто: женщины наконец-то развешали свое белье, мужчины вытрясли половички и, главное, дети с санками словно испарились. Вот так всегда. Люди как сквозь землю проваливаются, когда испытываешь в них наибольшую потребность. Помирать будешь в полном одиночестве, никто не почешется, чтобы шепнуть последнее прости. Но, наверное, это случится нескоро. Надо полагать и надеяться.

В подъезде он нашел чьи-то санки, прижал их под мышку и помчался вприпрыжку через пустырь к магазину. Навстречу, так сказать, мечте. Он чувствовал себя намного увереннее. Со второго раза должно получиться. Это как переписать с черновика.

Продавщица уже не казалась ему такой Кассандрой. Обычная торговка, познавшая изнанку жизни, и нечего возносить ее на пьедестал. Подумаешь, без машины. Что же, ради трехсот метров машину гонять? Да и найди ее попробуй в выходной.

Он шагнул к прилавку походкой хозяина жизни и глянул на чудо технического прогресса почти небрежно. После невольной репетиции он был почти великолепен.

— Так-так! Значит, отважились? — Пропела Мария Ивановна. — Тогда мы ее что? Проверим!

Она повернула реле времени, оно затикало, печь загудела, как неисправный телевизор. Внутри печки зажглась лампочка.

Строго говоря, это вовсе не печка, а духовой шкаф. Агрегат грандиозный и таинственный, почти принадлежащий Взбрыкалову. Сама легкость, с какой ему предстояло овладеть техническим чудом, остудила и озадачила его. Он вдруг разглядел, что ручка, за которую открывалась стеклянная дверца, отделана дерматином, и из него вылезли нитки. И корпус не новый, подсвежен эмалью. Но кто из нас без изъянца?

— Может, хватит ей гудеть?

Мария Ивановна послушно выключила агрегат. Он открыл дверцу и не без опаски запустил в печь руку.

— Не удивляйтесь, сама печь не нагревается, а только продукты, которые будете готовить.

— Знаю. Как в физиокабинете, когда челюсти прогревают, — непринужденно сказал Взбрыкалов и небрежно вынул из кармана теплую пачку десятирублевок.

И вот он уже обнял плиту, как женщину шестьдесят второго размера. Сердце его оглушительно забилось. Он вспотел, как мышь. Хотя, быть может, мыши вовсе и не потеют. Но это сравнение пришло ему в голову неспроста. Конечно, маленькая мышка в захлопнувшейся мышеловке. А мог бы спокойно дремать на диване перед телевизором.

Продавцы не сумели разыскать коробку от печки, и ее пришлось упаковать в картонный ящик из-под мыла. Конечно, такой ящик вызвал нездоровое любопытство окружающих. «Может, война?» — Читал он на чужих лицах немой вопрос. Попал, как кур в ощип. Небось, настучат, куда следует.

Вдруг вспомнилась ситуация десятилетней давности, когда он с двумя чемоданами, обливаясь едким потом, обритый наголо, стоял на Красной площади в Москве и ловил на себе веселые взгляды иностранцев, подкативших на интуристовском «Икарусе». Они показывали на него пальцами: «Бой!»

Они смеялись, а он злился на себя. Мог бы эти чемоданы оставить в камере хранения, да не дотумкал. А волосы — что стоило подровнять их перед поездкой в столицу в парикмахерской, а не дома, машинкой, а не безопасной бритвой. Тогда бы не вырвал клок до самой кожи, не стал бы сбривать остатки, менять лезвия, вымазывая тюбик мыльного крема, резаться, прижигать йодом, брить дальше, до полной бильярдной гладкости.

Ему было стыдно это вспоминать, но картинки не столь далекого прошлого были как липучка. Сколько раз он загонял себя в нелепые ситуации, страдал от этого, но не сильно, порой, наоборот, выигрывая в итоге какую-то малость или милость. Бритая голова помогла ему добиться благосклонности такой девчонки! Сейчас она, царица бала, так же прекрасна, как десять лет назад. Вернется и ахнет. Он поразит ее воображение.

Тащить печку на пятый этаж по лестнице было труднее всего. Сердце выпрыгивало из груди. И как ликовал Взбрыкалов, когда агрегат наконец-то занял место на кухонном столе, оттяпав чуть ли не половину его площади. Но это не беда. Утрясется. Взбрыкалов верил в силу разума и никогда не ошибался, если это не касалось его жены.

Достав из холодильника припасенную сырую отбивную котлету, экспериментатор положил ее на тарелку и поставил на стеклянный поддон. Включенная «Электроника» загудела так, что у него занемели зубы. Ничего, не все время на кухне торчать. Можно в комнату уйти. Стиральная машина вон как грохочет, а никто не ропщет. Нет находок без потерь. Зато времени сэкономишь уйму.

Пока тикало реле времени, Взбрыкалов листал инструкцию — внушительную книжку со схемами и рисунками.

«Продавец должен проверить работу печки, вскипятив стакан воды», — прочел он, и необычное волнение прошло чесоточным зудом по всему телу. Он вдруг понял, что на кухне не запахло жареным, ощущается лишь какой-то тревожный медицинский аромат.

Щелкнуло реле, гудение прекратилось. Взбрыкалов открыл дверцу, потрогал котлету. Еще раз потрогал. Она оставалась ледяной. Холодный пот брызнул у него из мышц спины.

В дверь позвонили. Взбрыкалов пошел открывать, чувствуя, что сейчас наступит нечто ужасное и непоправимое. Большие медные трубы гудели у него в ушах, и в груди гремел большой полковой барабан.

Взбрыкалов не понял, что ему сказала жена, но уловил тон — этакий коктейль из патетики и сарказма. Он жестко, как борец греко-римского стиля, обнял печку, и в груди у него что-то хрустнуло. Боль сворачивалась и разворачивалась — как большая часовая пружина. И эта переливающаяся мука даже радовала Взбрыкалова, как бы амнистируя его. Многое можно списать на боль. Не потому ли мы так часто болеем, загоняя себя в угол?

Магазин все еще не был закрыт, и это вызвало у Взбрыкалова дополнительный озноб. Он втащил печь волоком, выпрямился — красный, взмокший, страшный.

Продавцы поняли его без слов, вызвали Марию Ивановну, так похожую на укротительницу львов. Но и ей передались от Взбрыкалова смятение и ужас.

— Вы нарушили правила, — пробубнил Взбрыкалов как мог спокойнее. Челюсть его отбивала пулеметную дробь. — Вы нарушили инструкцию. Заведомо… Заведомо…

— Подождите. Давайте спокойно…

— Заведомо…

— Ну, давайте посмотрим. Успокойтесь. Мы вместе. — Мария Ивановна помогла поднять печь с пола на прилавок, открыла дверцу и воскликнула, заикаясь:

— А эттто чттто тттакое?

— Чтттоооо? — Взбрыкалов почувствовал, что у него отнялись руки, ноги и язык — Ааааааааа!

— Что-что! Вы скажите, мы вам с разбитым сердцем, тьфу, поддоном печь продали, да?

— Поддон целый, а печь … а печь… не… негодница.

— Не сочиняйте. И чай на ней кипятили, и пирожки подогревали в обеденный перерыв. Я и проверять не стала, так знаю. А вот поддон вы разбили. Уронили, небось, а на нас свалить хотите.

— Странные у нас разговоры. С таким же успехом вы ее могли сломать, когда пирожки грели.

— Ну, зачем вы так? — Мария Ивановна укоризненно покачала головой. — Подлавливаете на слове. Это нечестно.

— А зачем вы… подтасовываете?

— Ну ладно, обменялись любезностями. Давайте так решим. Печь вы оставляете. Мы вызовем мастера. Поддон тоже постараемся заменить. Оставьте свой телефон.

Готовый сражаться до последнего патрона, последнего зуба, Взбрыкалов был сражен податливостью оппонента. У него возникло ощущение, будто он совершил нужную, хотя и не очень приятную работу. Исполнил долг. Будто поучаствовал в похоронах близкого друга и радовался возможности передохнуть от пережитых страданий. Он уже не замечал ни ветра, ни снега. Легкость и благость разлилась в невесомом теле.