Ульмигания - Вадим Храппа

— Ну, где вас носит? — мягко спросил он. — А где Генрих?

— Не знаю, — сказал Дитрих. — Я играл с мальчиками за воротами, но его с нами не было.

— Я уезжаю, — сказал Кантегерд, все еще озираясь. — Но завтра должен вернуться. Если задержусь, слушайте во всем сестру и Васильку. Договорились? И Генриху то же самое накажи.

— Хорошо, папа, — сказал Дитрих. — Я сейчас пойду поищу его.

Кантегерд ссадил его с лошади и пришпорил ее. Сопровождали его только трое — два витинга и татарин в шапке с лисьим хвостом. Они выехали в южные ворота и постепенно скрылись за огромными липами, растущими на обочине древней самбийской дороги. Дитрих еще долго всматривался в ту сторону застывшим взглядом в жестких недетских глазах.

Глава 15

Ночью в деревне не спали. Искали княжича. Артайсы с факелами обшарили каждую кочку на болотах. Василько разделил витингов на маленькие отряды и обыскивал окрестные леса. Лица ятвягов вытянулись, глаза тускло светились страхом.

«Волколак», — шептали они друг другу на ухо.

«Князь Кантегерд отступился от старых богов, и теперь они мстят нам».

Но не роптали — боялись Василькиных звероподобных татар.

Далеко за полночь Василько отпустил людей по домам, с тем чтобы, отоспавшись, вновь приняться за поиски.

Марта не спала, но сидела у постели мальчиков, оцепеневшая, уставившись пустым взглядом в то место, где еще вчера лежал такой теплый, маленький Генрих. Теребила одной рукой разметавшиеся волосы спящего Дитриха. Раза два он открывал глаза и, поглядев на Марту, спрашивал:

— Не пришел еще Генрих?

— Спи, — говорила Марта. — Спи. Он придет, не волнуйся. Василько разыщет его.

Дитрих кивал и безмятежно засыпал.

«Ребенок, — думала Марта. — Что с него взять?»

Пришел Василько, покашливая как всегда. Он ходил бесшумно и раньше не раз пугал Марту, неожиданно оказавшись рядом. Потом, приближаясь, он стал покашливать. Положил руку ей на плечо и молчал. Постоял так немного и ушел.

Внутри Марты, еще с вечера, все сжалось в ледяной комок и застыло, только в голове мягкий молоточек осторожно постукивал в такт ударам сердца.

Ближе к рассвету она ушла на женскую половину, где жила одна, и прилегла на лавку, но уснуть не могла. Лежала с открытыми глазами и смотрела в темноту потолка. Позже Василько спрашивал ее о том, сколько времени она так пролежала, но Марта не могла вспомнить. Время для нее тогда свернулось в густую черноту под потолком, без формы и размера. Не было ни вчера, ни завтра, ни дня, ни ночи. Одна глухая темень над головой.

Вдруг ей показалось, что где-то во дворе она слышит слабый голос Генриха. Марта встрепенулась и села. Прислушалась. И опять почудилось, будто Генрих зовет. Звук был слабым, невнятным, да и был ли он вообще? Но и того хватило ей, чтобы выскочить из дома, напряженно вслушиваясь в рассветные звуки.

Галки возились под кровлей. Где-то заблеяла коза. Громко капнуло через дорогу возле старой липы.

Теперь она ясно слышала что-то вроде слабого голоса, позвавшего со стороны северных ворот. Она побежала.

Раньше, в первые годы после переселения, ворота стерегли витинги, теперь будка дозорного пустовала. Но ворота на ночь все-таки запирались на массивный засов, и Марте самой никак его было бы не открыть. Подбегая к воротам, она даже подумала, чтобы позвать кого-нибудь, но увидела, что одна створка приоткрыта. Она скользнула в щель и остановилась, прислушиваясь. Прямо от ворот начинались две дороги. Одна, хорошо проторенная, на запад к Янтарному берегу, другая, прямо поднимавшаяся на высокий холм, за ним рассыпалась на тропки. Справа был небольшой сырой топкий участок леса, заросший орешником и кустистой черной ольхой. Хорошо были видны только заросли ежевики на его опушке, да темнели коричневыми стволами первые деревья. Все остальное утопало в густом тумане, застрявшем здесь с ночи. Но именно оттуда, из глубин тумана, послышалось глухое:

«Марта, Марта!..»

Это был голос Генриха. Она уже не сомневалась в этом.

«Марта! Марта!» — слышала она, продираясь сквозь цепляющиеся за подол ежевичные плети.

«Марта, помоги мне…» — звал брат.

Из дома она выскочила босиком, и сейчас десятки колючек впились в кожу ног. Она промокла до пояса. Но хуже всего было то, что коса растрепалась, и, цепляясь за ветви, мешала двигаться вперед, к жалобно звавшему Генриху.

Внезапно голос смолк. Марта прислушалась, потом нагнулась, выпутывая волосы из боярышника, и это ее спасло. Она увидела, как сбоку метнулось что-то яркое, рыжее и, перелетев через нее, с треском рухнуло в заросли. Она удивленно посмотрела в ту сторону и увидела большого, лоснящегося молодого пса. Тот уже вскочил на ноги и, оскалившись, присел на задние лапы, готовый к прыжку. То, что произошло дальше, она почти не видела. Пес прыгнул, но еще за мгновение до того что-то тяжелое ударилось в нее, швырнуло Марту в сторону, в грязь. Потом рыжее пятно столкнулось с большим и темным, раздался звук, будто бросили белье в ручей, пес громко взвизгнул, и когда Марта перевернулась наконец на спину, то увидела над собой рутена наемника в странной позе — согнувшегося, хватающего рукой свой сапог. Но тут же Василько выпрямился. В руке у него был длинный узкий нож, который мелькнул рыбиной и исчез. Истошно завизжала собака, послышался затихающий хруст сухих веток и прошлогодней травы.

Марта села, изумленно разглядывая облепленное грязью платье. Василько был неподалеку — шарил в кустах, что-то выискивая на земле. Видно, он нашел, что искал, потому что поднял и сунул себе за пояс. Выдернул торчавший в стволе дерева нож и, обтирая его о полу исподней рубахи, подошел к Марте.

— Не попал, — сказал он. — Только лапу слегка задел. И это — странно, — он немного подумал и добавил, как бы про себя: — Не нравится мне эта собака.

Потом присел рядом с Мартой и, вглядываясь своими синими глазами в нее, спросил:

— Я так полагаю, что ты не помнишь, как сюда попала. А, княжна?

Она попыталась вспомнить, но не смогла. Сейчас Марта чувствовала, как болят ноги, но посмотреть, что с ними, не смела в присутствии мужчины.

— Ну, не говори ничего, — сказал Василько. — Потом поболтаем. Ты можешь идти?

Марта кивнула и встала, но тут же беспомощно села — ступни горели огнем.

— Ладно, — сказал Василько. — Тело твое хоть и неприкосновенно, но выбираться отсюда как-то надобно. Что скажешь, если я возьму тебя на руки?

Марте кровь хлынула в лицо, и она опустила голову.

— Спасибо, что не отказала, — пробормотал Василько, поднимая и прижимая ее к груди, как ребенка.