Участок - Алексей Слаповский

– Ну зачем? Зачем ты пришел, все сказано уже!

– Разве? Ничего не сказано.

– И не надо! Мы запутались. И не распутаемся. Хочешь откровенно?

– Конечно.

– Знаешь, как бы я себя повела в городе буквально еще год назад? Я бы просто сказала тебе: Паша, ты мне нравишься, а я такая женщина, что не привыкла себе ни в чем отказывать. Вот и все! Встретились бы раза два-три, получили удовольствие – или не получили, неважно, и живем себе дальше спокойно! А тут непонятно, что со мной происходит. – Людмила усмехнулась. – Перед мужем совестно, надо же! И даже перед этой девочкой, вообще уже дичь полная!

– Перед какой девочкой? – не понял Кравцов.

– Перед Ниной, которая тебя любит безумно. Не заметил?

– Я думал, просто...

– Он думал!.. Нет, Паша, ты, скорее всего, притворяешься. Потому что если не притворяешься, тогда я не знаю, кто ты. Просто ангел какой-то без крыльев.

– Не такой уж и хороший, если жена выгнала, – сказал Кравцов.

– Это новость! Неужели выгнала?

– Ну, не прямо, конечно. Просто она устала от меня.

Людмила кивнула:

– Я ее понимаю. С тобой, наверно, жить не так-то легко. О чем мы вообще говорим, Паша? Это в городе возможны варианты: встретились, проверили друг друга и сами себя... А тут – как? Глаза вокруг. Тут или уж туда – или сюда!

– Не обязательно. Читыркин вон при живой жене...

Кравцов не успел рассказать, что сделал Читыркин при живой жене: глаза Людмилы стали испуганными, она что-то увидела.

– Виталий идет, – сказала она. – Глупость какая. Уходи. Нет, заметит. В сарай, что ли... Он, скорее всего, ненадолго.

– Какой сарай?

– Паша, я прошу!

Кравцов, пожав плечами, исполнил желание женщины: шмыгнул в сарай и встал там за дверью. А Виталий в это время уже входил в калитку.

Виталий в это время входил в калитку, и его увидел, проезжая на «уазике» брата, взятом временно, Лев Ильич. Он очень удивился. Человека только что отчитали, задание дали срочное, а он разгуливает! Приказав Сурикову остановиться, он выскочил.

Виталий, не поздоровавшись с Людмилой, зашел в дом. Пошарил там на столе, в книжном шкафу. Вышел, осмотрелся.

– Ты что-то ищешь? – спросила Людмила.

– Да блокнот. Старый такой. Куда же я его... А! – вспомнил Виталий. – Я раму для теплицы делал – промеры записывал.

И он пошел в сарай, где, помимо прочего, хранились у него всякие столярно-плотницкие вещи и стоял небольшой верстак. На нем и лежал блокнот. Виталий взял его, повернулся и увидел Кравцова.

– Не понял, – негромко сказал Виталий.

– Бывает же... – так же тихо сказал Кравцов. – Послушайте, Виталий...

Виталий готов был слушать, но рука его в это время шарила по верстаку и нашарила коловорот. Кравцову подумалось вдруг, что коловорот похож своим спиралевидным и длинным жалом на шампур.

Тут послышался громкий голос Шарова-старшего, который во дворе спрашивал Людмилу о Виталии. А вот и сам появился в двери сарая.

– Ступин! Это что такое, в конце концов? Я тебя спрашиваю! Я думаю, он там работает вовсю, а он гуляет! Обнаглел совсем уже!

– Сам обнаглел! – закричал вдруг Виталий. – Прекратите орать! Хозяин нашелся! Явился к нам на все готовое – и командует тут!

– Не нравится – проваливай к черту! – ответил Лев Ильич.

– Сам проваливай! – невежливо грубил Виталий. – Я здесь родился, живу – и буду жить! Понял?!

И с этими резкими словами он ушел, забыв, между прочим, блокнот, который в запале швырнул обратно на верстак.

– А ты что здесь делаешь? – обнаружил Лев Ильич Кравцова.

– Так... Зашел...

– Ну, жизнь у людей! – позавидовал Лев Ильич. – Заходят, приходят, шатаются туда-сюда! А ты работаешь, как дурак, с утра до ночи! А-а! – И махнув рукой, осуждая себя за глупое трудолюбие, он ушел.

– Какая нелепость! – повторяла Людмила. – Какая нелепость!

Да, вышла нелепость, но из Анисовки не уехали в тот день ни Людмила, ни Кравцов.

А ночью случился пожар.

Народ сбежался, когда мастерские, то есть большое кирпичное здание и два примыкающих к нему деревянных сарая, горели вовсю. Горел и двор вместе с поставленной на ремонт техникой, еще бы не гореть: земля здесь годами пропитывалась соляркой, бензином и прочими горюче-смазочными материалами. Да еще все это обнесено оградой из листов толстой жести, подступа нет, а из ворот, когда сбили замок и открыли их, полыхнуло буйное пламя.

Но пригнали все-таки трактор с цистерной, стали ведрами брать оттуда воду и, передавая друг другу, плескать в огонь.

– Мертвому припарки все это! – сказал Андрей Ильич. А Лев Ильич бегал и кричал:

– Машина там! Мужики! Попробуйте кто-нибудь прорваться и выгнать ее оттуда! Тысячу рублей даю! Прямо сейчас! Две тысячи!

– Да хоть сто тысяч. Жизнь дороже, – ответил за всех Хали-Гали.

Тут Шаров-старший увидел Виталия:

– Любуешься? В тюрьму сядешь у меня!

– Без суда и следствия? – безбоязненно спросил Виталий.

– Будут тебе суд и следствие! – пригрозил Лев Ильич. – Где Савичев? Где Микишин? Кто последний уходил? Кто проверял всё?

Похоже, он тут же решил начать если не суд, то следствие.

Микишин и Савичев выступили из темноты.

– Тут мы, – сказал Микишин. – И ушли мы почти вместе. И все было нормально. А зажглось гораздо после.

– Ничего, разберемся! Андрей, ты в район звонил, пожарка будет или нет? – обратился он к брату.

– Звонил. Одна машина у них на своем пожаре, вторая сломана. А ведрами, сам видишь, бесполезно.

– Только огонь дразнят! – подтвердил Хали-Гали. Володька этому суждению удивился:

– Ты еще скажи, дед, что от воды лучше горит.

– Когда такой огонь, он от всего лучше горит!

Все побросали ведра. Молча стояли и смотрели. Лев Ильич сокрушался насчет машины, но, похоже, ему не сочувствовали. Да и вообще в Анисовке к пожарам всегда относились фатально, не принимая особых мер к тушению. Чему суждено сгореть, то сгорит, таково было негласное народное мнение.

– Ладно, Лёв, – сказал Андрей Ильич брату, – пошли, нечего тут. Утром будем разбираться.

Утром на пожарище пришли разбираться братья Шаровы, Кравцов, Виталий, Микишин с Савичевым, а еще был Львом Ильичом позван из Полынска Терепаев.

Ходили по пепелищу осторожно, пачкаясь, чихая и кашляя. Посреди двора стоял черный, обуглившийся джип. Все остальное было тоже страшно, но он был страшен особо, потому что остальное и до пожара выглядело довольно убого, а джип все помнили блестящим красавцем. И вот стоит он теперь чудищем, будто свидетельствуя: красота не вечна; и как тут поверить, что красота призвана спасти мир, если она самое себя спасти не в состоянии?

Терепаев почти восхитился:

– Да, хорошо погорели! Капитально! В районе огонь видно было! И что сгорело?

– Все, – ответил Лев Ильич. – И джип, видишь?

– Вижу. Он один, как все мастерские, наверно, стоит, а?

– Если не больше, – не стал скромничать Лев Ильич. И отвел Терепаева в сторону, где объяснил ему суть:

– Я почему тебя попросил приехать, Илья Сергеич. Кравцову это дело поручить никак нельзя.

– Ясно нельзя, он не следователь. Я тебе толкового человека пришлю, – пообещал Терепаев.

– А сам не смог бы? Понимаешь... Если это халатность, тогда есть с кого спросить. Надо только доказать, что халатность.

– А может, вообще поджог?

– И это не исключено. Главное: когда найдем виновника, не обязательно к суду его привлекать. Вину докажем – и плати, дорогой, за машину. А то знаю эти штуки: посадят в тюрьму, а денег не дождешься. Машина у меня, понимаешь ли, от пожара не застрахована. Кто же мог знать?

– А с каких денег он заплатит? То есть виновник?

– Найдет! Если Ступин, то у него тесть в городе большой человек, с деньгами. Ну, и с этих, если они виноваты, найдем способ возместить. Микишин мужик крепкий, Савичев тоже не бедствует. Короче, Илья Сергеич, я в долгу не останусь, сам понимаешь.

Терепаев, конечно, понял.

Лев Ильич для конкретности и убедительности добавил:

– А Кравцову еще потому доверять нельзя, что он сошелся с женой Ступина.

– Ага! – тут же сообразил Терепаев. – И он захочет Ступина посадить?

– Наоборот! Сделает все, чтобы не посадить!

– Это почему?

– А потому. Чтобы Кравцова понять, надо представить, что на его месте должен сделать нормальный человек. Так вот, Кравцов поступит обязательно по-другому!

Закончив эту секретную часть разговора, Лев Ильич взял Терепаева под локоть и повел его к пожарищу, продолжая уже громко, будто и до этого говорил о том же, а людям только пересказывает:

– И картина у нас получается следующая! Вчера я сюда приехал, дал им разгон за плохую работу. После этого Савичев задел мою машину. Я оставил ее для ремонта. И сказал, чтобы к сегодняшнему дню сделали. Они, похоже, и начали. Кто кузов правил?

– Ну, я, – сказал Савичев.

– Вот ты его и поправил. Только хуже сделал, даже после пожара видно.