Участок - Алексей Слаповский

– Так-так-так! – радовался Терепаев. – А может, это Ступин и полез?

– Ему зачем? У него ключи есть.

– А на кого похож, не рассмотрели, Зоя Павловна? – спросил Лев Ильич.

– Да вроде на брата твоего.

Терепаев захлопнул папку и с удивлением посмотрел на Льва Ильича.

Лев Ильич пожал плечами.

– Ничего не путаете?

– Не путаю. У меня зрение хорошее. И рост, и походка – все похоже. Он же ходит мелко так, живенько. Точно, он был.

После паузы, вызванной усваиванием неожиданной информации, Терепаев спросил:

– Больше никого не видели?

– Гешка еще на мотоцикле своем раскатывал.

– До Андрея Ильича или после? – спросил Терепаев. И тут же уточнил: – Я в смысле: до человека, похожего на Андрея Ильича? Или после?

– А он и до него катался, и после. Потом поутих, потом опять начал.

– И когда поутих?

– До пожара еще.

– И больше никого не было?

– Вроде никого.

Выйдя от Синицыной, Терепаев сказал:

– Все-таки Андрея Ильича спросить надо. Для проформы.

– Можно. Но он скрывать бы не стал.

– Да нет, скорее всего, не он был. Но спросить надо. И этих работяг твоих тоже надо спросить: может, возвращались. Сам говоришь, у них свои причины были тебе отомстить и пожар устроить.

– Если и возвращались, не скажут.

Терепаев успокоил:

– Скажут! Мы психологию применим! Я людей насквозь вижу, когда врут. У меня вон сын растет – большой выдумщик. А я его перед собой ставлю: рассказывай, где был, что делал? И сразу понимаю, если врет. Он, правда, почти всегда врет, паразит. И я ему тут же меру пресечения: по лбу его. Не кулаком, конечно, пальцем. – Терепаев согнул указательный палец и показал, как он это делает.

– А если вдруг не врет? – Льву Ильичу это было интересно как отцу подрастающего сына.

– Ничего страшного! Поучить никогда не мешает! Кто у нас следующий?

– К Микишину пойдем.

Они пошли к Микишину. Николай Иванович встретил их неласково:

– Ничего сказать не могу. Я первым ушел, еще шести не было.

– То есть ты раньше времени работу бросил? – тут же прицепился Лев Ильич. – Ты же не доделал кузов!

– Доделай его! Там инструменты специальные нужны! Краска специальная! Вы ее нам дали? А Савичев, если уж говорить, вообще чуть машину молотком не пробил! Таких бугров наколотил, что...

И больше ничего конкретного Микишин не сказал.

Савичева озадачить представлялось нетрудно: у Терепаева и Льва Ильича на него, как выражаются сыщики, кое-что уже было.

– Подтвердились мои предположения, Савичев! – с ходу заявил Лев Ильич. – Поувечил ты машину!

Савичев, однако, эту хитроумность разгадал и реагировал спокойно:

– Злится на меня Микишин из-за сына, что дочь за него не вышла, вот и наговаривает!

– Врет, значит? Не портил ты машину?

– Ну, попортил немного. А какая теперь разница, если она погорела?

– А если бы не погорела? – предположил Лев Ильич.

– Ну, тогда исправил бы.

– А может, ты подумал, что легче поджечь, а? И никаких следов? – подсказал Терепаев.

– Я что, дурной? И главное дело – когда бы я поджег? Я уходил, там еще Виталька оставался. Вот у него и спрашивайте.

– А может, ты забыл что-нибудь? – продолжал подсказывать Терепаев.

– Ничего я не забывал.

Допрашивая, Терепаев осматривал Савичева как-то по-особенному. А тот, разговаривая, спокойно сидел на крыльце и чинил вентерь, вплетая недостающие прутья.

– Ну-ка, встань! – сказал вдруг Терепаев.

– Чего это?

– Встань, встань!

Савичев, усмехнувшись, встал.

– Похож? – спросил Терепаев Льва Ильича.

– На кого?

– На твоего брата?

– Вообще-то да... – Лев Ильич понял, к чему клонит Терепаев. – И рост, и фигура...

– А я о чем говорю! Ну-ка, пройдись, Савичев!

– Еще чего! – отказался тот. – Я вам не клоун!

– Это следственный эксперимент! – объявил Терепаев. – Тебе что, трудно пять шагов сделать?

– Да хоть десять!

Деревенскому человеку (да и любому нормальному вообще) очень трудно делать что-то напоказ и без цели, он этого стесняется. Поэтому Савичев взял ведро и пошел к колодцу, будто ему нужна вода.

Терепаев и Лев Ильич внимательно смотрели на его походку.

– Ну? – спросил Терепаев.

– Вроде похоже... Только очень он медленно идет.

– А куда ему торопиться? Ты побыстрей, Савичев! – крикнул Терепаев.

– Ага! Бегом побегу! – пообещал Савичев, но не побежал, а наоборот, совсем встал, бросив ведро на землю.

– Ты не увлекайся, – призвал Лев Ильич Терепаева. – Ты версию Ступина не упускай.

– Я все версии не упускаю! – с чувством профессионального достоинства ответил Терепаев. – А скажи, Савичев, Ступин ничего такого не говорил? Может, грозился? Ну, как бывает, человек злится и говорит: сожгу все! То есть вроде не всерьез, а потом оказывается – вполне всерьез! А?

Савичев вспоминал – и вспомнил:

– Вообще-то говорил.

– Да? И что говорил?

– Ну, не так, что сожгу... Сейчас, вспомню... А, вот как. Гори, говорит, все синим пламенем! Микишин слышал, может подтвердить! Прямо так и сказал: синим пламенем!

– Вот! – записал Терепаев. – Это уже кое-что! На, подпиши.

– Чего это?

– Твои показания.

– Я их не писал, с какой стати буду подписывать?

– Зато я писал – с твоих слов.

– Откуда я знаю, чего ты там писал?

– Можешь прочитать! Это ведь ты говорил, сам!

– Откуда я знаю, чего я говорил? Мало ли что скажешь, а потом отвечай!

Лев Ильич рассердился:

– Не валяй дурака, Савичев! Вот, тут записано, – он заглянул в папку Терепаева, – «Заявляю, что Ступин в устной форме выразил пожелание о пожаре мастерских». Твои ведь слова!

– Ничего подобного! «Заявляю»... – выдумали тоже! Я не заявлял!

– Хорошо, не заявлял. Подтвердил.

– И не подтверждал!

– Вот капризный какой! – подосадовал Терепаев. – А что же ты сделал?

– Просто сказал.

– Ладно, запишем: «Я сказал, что Ступин в устной форме выразил пожелание о пожаре». Так?

– Нет. Никакого пожелания он не выразил. Он просто выругался. В смысле настроения.

– Ладно! – Терепаев и на это был готов ради оперативности. – Пишу: «Ступин в устной форме выразил свое настроение о пожаре мастерских». Так?

– Нет.

– Да ё! – невольно выругался Лев Ильич. – Что не так-то, что?!

– Он о пожаре не сказал. И о мастерских не сказал. Он сказал: гори все синим пламенем.

– А всё – не мастерские? А синее пламя – не пожар?

– Вы толкуйте, как хотите, – упрямился Савичев, – а я ничего подписывать не буду!

Терепаев с треском захлопнул папку.

– Ничего! Вызову тебя в район – там подпишешь! Пошли дальше, Лев Ильич!

Они пошли дальше, а Вадик бродил по пепелищу. Что-то поднимал и совал в большой полиэтиленовый пакет. К пожарищу подошел Хали-Гали и спросил:

– Свинчаток не видно там?

– Каких свинчаток? – не понял Вадик. Хали-Гали объяснил:

– Грузила из свинца. Ты что, не знаешь? Из старых аккумуляторов пластинки свинцовые достают и льют грузила.

– Тут все расплавилось, дед.

– Жалко. Хотел бредешок наладить, а у него все грузила пооборвались. Заглянул вчера к Микишину – у него тоже нет. Бутылку пообещал, он пошел лить сюда. Не успел, что ли? И не спросишь, сено косить уехал. А чего ему еще делать, работа его вся погорела!

Вадик уставился на старика:

– Постой. Ты говоришь, он вечером сюда пошел?

– Уже темно было.

– Грузила лить?

– Об чем и разговор! Ты глянь по углам где-нибудь, может, он положил для сохрана?

– Гляну, дед, – весело пообещал Вадик. – Обязательно гляну, только потом!

И он побежал к Кравцову.

Он побежал к Кравцову, а Ступин пришел с вещами к Юлюкину и попросил подвезти до Сарайска.

– Всегда рад, Виталя, но не на ходу машина!

– А что случилось?

– Да ерунда какая-то... Заводится и глохнет тут же!

– Искра идет? – деловито спросил Виталий.

– Есть искра, свечи менял месяц назад. Боюсь, карбюратор барахлит. Он давно у меня чего-то...

– Смотрели уже?

– Смотрел, ничего не пойму.

– Ну, давайте вместе посмотрим.

Юлюкин согласился, уверенный, что Виталий до вечера не отыщет, в чем причина неполадки. Кстати, он не сам это придумал, а вспомнил случай: пьяный Читыркин в очередной раз собрался уехать из дома куда глаза глядят. Это его обычная идея, когда переберет: все ему перестает нравиться. Сначала он шумит и скандалит, обличая неполадки и недостатки в вещах, в предметах и людях, потом обращает внимание сам на себя и удивляется, как его такого земля носит, как его такого люди терпят? С этими горькими словами он садится в свой ушастый «Запорожец», выданный ему когда-то даром, льготно, ибо он считается инвалидом в связи с давнишней производственной травмой ноги, и едет наугад, в дождь, в буран, в слякоть и зной, едет без пути и намерения, едет со страшной скоростью до тех пор, пока не кончится бензин или машина не увязнет в овраге или он не заснет на ходу. И однажды Мурзин, позванный по-соседски женой Читыркина с просьбой хоть как-то окоротить буяна, решил подействовать не на него, а на «Запорожец», что вернее: механизм послушней человека. И Читыркин в тот раз не уехал, не сумел обнаружить и устранить неисправность. Юлюкин там был и видел, что сделал Мурзин. Вот и воспользовался примером.