Запретное чтение - Ребекка Маккаи

— Ты восхитительный! — сказала я. — И никогда никому об этом не расскажешь.

Когда Тим ушел, я подхватила еще несколько вещей и, как в тумане, спустилась вниз и пошла к машине. Пока я катила по городу, начался дождь. Я еще раз проехала мимо тихого дома Дрейков, трижды посигналила и навсегда покинула Ганнибал. Я представила, как Иэн сидит у себя в комнате и нетерпеливо листает страницы журнала. Он наверняка сразу узнает мой неряшливый почерк.

На листках, вклеенных в журнал, были списки, которые я составила, сидя в своей перевернутой вверх дном квартире. «Книги, которые нужно прочитать в 11 лет» — так назывался первый из них. Первым пунктом в этом списке шел «Дэнни — чемпион мира»[81] — очаровательная ода гражданскому неповиновению, а за ним следовала вся серия про волшебника из страны Оз («Только смотри, чтобы книги были написаны настоящим Л. Фрэнком Баумом! — приписала я. — А не просто Фрэнком без «Л.»») и еще десять книг — мне страшно было подумать, что Иэн их НЕ прочитает, и я стопкой выложила бы их на его протянутые руки, если бы по-прежнему оставалась библиотекарем.

Список «Книги, которые нужно прочитать в 12 лет» начинался с «Дающего» и «Золотого компаса» и заканчивался «Повелителем мух».

Мне трудно было представить себе четырнадцатилетнего Иэна или Иэна шестнадцатилетнего, но по мере того как составлялись мои списки, я видела, как его сознание растет и приобретает форму, и у меня не оставалось сомнений в том, что Иэн, который только что пришел в восторг от книги «Над пропастью во ржи», готов приступить к «Сепаратному миру»[82], «Вещам, которые они несли с собой»[83] и большим дозам Уитмена.

Восемнадцатилетнему Иэну я советовала прочитать «Дэвида Копперфилда» («Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой, должны показать последующие страницы»[84]), «Средний пол»[85], Альфреда Хаусмана и Джанет Уинтерсон[86].

Мне бы очень хотелось включить в эти более поздние списки нечто такое, от чего была бы прямая польза, — книги, которые научили бы шестнадцатилетнего мальчика, как урезонить отца, который собирается вышвырнуть его из дома, или что ответить матери, которая утверждает, что ему прямая дорога в ад, — но я была знакома лишь с художественной литературой. Я даже на мгновение запнулась, остановилась и призадумалась: ведь выходило, что все мои ориентиры — выдумка, все известные мне повествования — ложь.

Покончив со списками, я пыталась написать Иэну что-нибудь от себя — послать весточку, сказать слова поддержки, да что угодно, — но у меня так ничего и не получилось. Ручка просто отказывалась выводить буквы.

Потому что в итоге, после безумия этой весны и терзаний этого лета, после всех долгих дней, которые прошли с тех пор, я поняла вот что: я больше не верю, что способна кого-нибудь спасти. Я попыталась, мне это не удалось, и хотя я убеждена, что на свете существуют люди, обладающие этим чудесным даром, я не вхожу в их число. Я слишком все запутываю и только все порчу. А вот книги — другое дело, я и по сей день уверена, что книги могут спасти человеку жизнь.

Я не сомневалась, что Иэн Дрейк сможет добывать себе книги — точно так же, как добывают наркотики наркоманы. Он пойдет на подкуп няни, он станет тайком ночами выскальзывать из дома, он разобьет окно в библиотеке. Он продаст морскую свинку, чтобы купить себе книг. Он будет читать с фонариком под одеялом. Он выпотрошит матрас и набьет его книгами в мягких обложках. Сколько бы его ни запирали в четырех стенах, он будет знать, что за этими стенами есть огромный мир. Они станут удивляться, почему им не удалось его сломить. Станут гадать, чему это он улыбается, когда его отправляют к себе в комнату.

Я знала, что книги смогут его спасти, потому что видела, что до сих пор они всегда его спасали, а еще потому, что я была знакома с людьми, которых тоже спасли книги. Университетские профессора, актеры, ученые и поэты — все они в один прекрасный день попадали в колледж, садились на полу в общежитской спальне, пили кофе и с изумлением понимали, что наконец-то нашли своих братьев по духу. Они всегда одевались немного не по погоде. Их имена хранились на розовых карточках в бумажных карманах всех забытых книг в твердой обложке, в каждом библиотечном подвале по всей Америке. И если библиотекари окажутся достаточно ленивы, достаточно сентиментальны или попросту достаточно умны, имена этих людей останутся в книгах навечно.

Если в книге не было эпилога, Иэн часто сам придумывал его

Я — умираль в конце этой истории. Я — чудище из финала этой книги. Я осталась здесь одна — специально, чтобы хорошенько все взвесить, но у меня не очень получается. На какую полку все это поставить? Какую наклейку прилепить на корешок переплета? Иэн как-то раз предложил использовать помимо наклеек, обозначающих детективные истории, научную фантастику и книги о животных, еще и такие, которые предупреждали бы, счастливый у книги конец или печальный, и отмечали бы особенно захватывающие книжки, после которых невозможно остановиться и хочется перечитать всю серию.

— А еще нужны наклейки с такой огромной слезой, — говорил он. — Чтобы приделывать на корешок книг вроде «Цветка красного папоротника»[87]. А то это ведь несправедливо. Ну, например, вдруг так случилось, что ты читаешь эту книгу где-нибудь в людном месте — понятное дело, все будут над тобой смеяться, потому что ты плачешь.

Но какую же наклейку мне прилепить на корешок этой удивительной и запутанной истории об Иэне Дрейке? Возможно, просто маленький синий квадратик с большим знаком вопроса. Подкову на счастье. Монету, брошенную в фонтан.

Вот только в реальной жизни я больше никогда не буду отвечать за синие наклейки на книжных корешках. Мне больше не доведется решать, какая из книг относится к жанру фэнтези, а какая — нет. И определять, какие книги подходят неокрепшим юным умам из Ганнибала. Лето я провела у родителей, а потом нашла себе новую работу — подальше от Ганнибала и подальше от Чикаго, а остальное мне было не так уж важно. Здесь двадцатилетние студенты берут домой книги о феминистических теориях вегетарианства и современной критике творчества Хемингуэя и никто из них не зовет меня на помощь, не просит спасти. Здесь моя миссия заключается лишь в том, чтобы считывать сканером код с книг и ставить штампы. И я вполне довольна своей работой. Я крепко стою на ногах. По крайней мере, никуда не пытаюсь убежать.

Если я когда-нибудь и вернусь в библиотеку Ганнибала, то только в виде призрака. Иэн всегда верил, что там водятся привидения, и, возможно, он был прав. Разве не к этому стремятся все библиотекари — по крайней мере, в кино и в расхожем представлении людей? К тому, чтобы их не видели и не слышали, чтобы быть всего лишь блуждающим облачком книжной пыли. У меня в руках по-прежнему будет книга, я стану переносить ее по кругу, по часовой стрелке, чтобы все дети смогли рассмотреть картинку, но за спиной у них при этом никого не будет. Я — Рука Ничто. (Не говорите кроликам, где я прячусь.)

Вот они — картинки. Садитесь в кружок и посмотрите внимательно: вот беглецы и читатели, вот ангелы и актеры, вот хитроумные злодеи и маленькие растерянные герои. Можете пожаловаться на ту девочку в первом ряду, которая загородила вам картинку. Прищурьтесь, чтобы рассмотреть подробности, и спросите, почему у художника все нарисовано неправильно.

Вообще-то я уже и сейчас почти что призрак — сижу, бледная и терзаемая размышлениями, за своим новым столом и давно поняла, что то же самое происходит со всеми персонажами, которые уже сыграли свою роль в истории и чье главное приключение позади. Это произошло и с Безумным Шляпником, и со злыми сестрами, и с джинном, который исполнил все желания своего повелителя. Они сидят за пустым столом и вспоминают тот день, когда в их жизнь ворвалось нечто невероятное.

В тот октябрь мне однажды на миг почудилось, что я снова стала частью этой истории — или что история сама меня настигла. Я ехала домой, и меня остановили за превышение скорости. Я на секунду подумала, что все кончено и Иэн все-таки сдал меня. — Вы знаете, с какой скоростью ехали? — спросил меня полицейский.

«Вы даже представить себе не можете с какой,» — хотелось ответить мне.

Я ехала так быстро, что вот уже несколько месяцев не могла остановиться и продолжала мчаться куда-то даже во сне. Я открыла бардачок, и оттуда на пол, на пассажирское сиденье и мне на колени вывалился миллион бесплатных мятных леденцов. Так значит, Иэн готовился к долгой дороге. Мы могли бы продержаться еще неделю, могли перебраться полями в Канаду — умирающие от голода, но по крайней мере со свежим дыханием. Я протянула полицейскому документы и почувствовала, как сжалось сердце в груди и как раздробились на тысячу острых осколков кости: значит, какое-то время Иэн все-таки верил, что мы справимся и не станем поворачивать назад.