Запретное чтение - Ребекка Маккаи

В тридцать пять лет я стану одной из тех женщин, с которыми не уживаются мужчины. На вечеринках заботливые друзья станут исправно напоминать мне о тиканье биологических часов. Я напишу книгу «Чего ждать, когда не ждешь ребенка».

А может, и в самом деле будет не так уж плохо наконец-то положить конец великому роду Гулькиновых. Мой отец — последний представитель славной фамилии, по крайней мере в Америке, а я — его единственный ребенок. Больше нам некому будет передать по наследству страсть к побегам, предательству и придумыванию мифов. Пускай эти качества культивируют в каких-нибудь других семьях. Итак, Гулькинов для начала съежилась до односложного Гулл, а теперь и вовсе исчезнет. Тысячи лет русских зим, русской борьбы за выживание, и вот в один прекрасный день в Америке на свет появляется ребенок. Занавес.

Я наконец заставила себя встать и порыться в ящиках стола в поисках напоминаний о своей жизни здесь. Половина ящиков была пуста, а другая половина забита чужими папками и свитерами. Свои вещи я в конце концов отыскала в картонной коробке в нижнем шкафчике. Списки важных дел, ручки, термос, рождественское оригами Иэна, сложенное из распечатанного электронного письма (я тогда сложила его заново по линиям сгиба), тайленол. Я бросила в коробку еще несколько вещей из шкафа, а потом, прежде чем уйти, взяла ручку и отыскала наш самый древний экземпляр «Хоббита». Он был в твердой обложке, обернутой прозрачной пластиковой пленкой, которая от старости пожелтела, местами разорвалась и была подклеена скотчем. Я не сомневалась, что из всех изданий «Хоббита», которые хранились в нашей библиотеке, Иэн выбрал бы себе именно это. Оно больше других походило на книгу, в которой обитают призраки. На старом, всеми забытом формуляре, вложенном в кармашек на переднем форзаце книги, под строчкой «Мэттью Ллойд, 04.02.91» я написала «Иэн Дрейк» и указала дату того дня, когда мы с ним уехали из города. Я сама толком не понимала, зачем это делаю, и уже почти почувствовала себя серийным убийцей, который оставляет полицейским записку — можно подумать, что он издевается над ними, а на самом-то деле умоляет поскорее его поймать. Но я точно знала, что это — не мой случай. И посланием к Иэну это тоже не было: он не мог его получить, ведь в библиотеку его больше не отпускали.

Я представляла себе, как он найдет эту запись лет в тридцать, когда приедет в город на похороны отца и будет навещать любимые убежища своего детства. К тому времени он, я надеялась, уже прочитает эту книгу, и, возможно, запись в формуляре напомнит ему, что я неспроста навела его когда-то на этот роман о маленьком человечке, который отправляется в путешествие и побеждает всех чудовищ. Но, по правде говоря, к Иэну эта метафора не очень подходила. Скорее уж я сама была похожа на этого грабителя поневоле, которому навязали приключение, не спросив его мнения на этот счет. Я краем глаза взглянула на заглавную страницу и увидела подзаголовок, который наверняка когда-то знала: «Туда и обратно». Ну конечно. Все непременно возвращаются обратно. А некоторым даже не удается по дороге убить дракона.

Из библиотеки я поехала в свою квартиру. Прошло уже почти два месяца с тех пор, как Тим рассказал мне о визите Чарлтона Хестона, но я все равно не рискнула входить в ту дверь, которой обычно пользовалась. Вместо этого я проникла в здание через вход в театр, прошла по пустынному фойе, устеленному красным ковром, мимо рамок со старыми афишами и корзинки с леденцами от кашля.

Я собрала кое-какие вещи — всего несколько коробок. Отец пообещал купить мне новую мебель и новую одежду. Я не хотела знать, где он возьмет на это деньги, но отказываться не собиралась. Мне не хотелось забирать старые вещи. Они покрылись пылью и лежали так неподвижно, и к тому же к ним уже несколько месяцев никто не прикасался. Квартира была теперь похожа на дом с привидениями: когда-то здесь жила женщина, но она давно уехала. От бывшего жильца остался только призрак, смотрите не потревожьте его.

Я носила коробки по одной через театральное фойе и складывала в машину. Спектакля в этот вечер не было, но из зала доносился гул репетиции. Проходя мимо двери в зал в последний раз, я остановилась на пороге и стала наблюдать за актерами на сцене, зная, что они меня оттуда не увидят. Они не играли, а сидели на корточках и смотрели куда-то вниз. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядела, что перед актерами на полу разложено штук пять манекенов для обучения первой медицинской помощи. Здоровенный лысый мужик в куртке «Чикаго Блэкхоукс» расхаживал перед сценой с папкой в руках и выкрикивал инструкции:

— Зажимайте им носы, не то воздух опять выйдет наружу! Носы зажимайте!

Я стала гадать, что это: обучение первой помощи по требованию ганнибальской общины с ее пузатыми беби-бумерами, большими любителями театра; или, может, это нужно для новой пьесы. А может, это и есть пьеса! Или очередная идея для вечеринки, пришедшая в голову Тиму. Тим стоял на коленях на авансцене и, пыхтя, вдувал воздух в рот манекену, отчего тот увеличивался в размерах и приподнимался над полом. Тим снова и снова надавливал руками на резиновую грудь, и от усердия волосы выбились из его хвостика и светлыми прядями спадали на лицо.

На другой стороне сцены рыжая актриса смеялась, пытаясь нащупать на шее у манекена несуществующий пульс. Она схватила манекен за плечи и встряхнула его.

— Черт возьми, Клайд! — закричала она. — Не оставляй меня! Прошу тебя, не оставляй меня! Что же будет с нашим ребенком?!

— Ладно-ладно, — перебил ее лысый тренер. — Трясти пострадавшего нельзя. Теперь надо проверить проходимость дыхательных путей. Давайте-ка положите его обратно.

Но актрису было не остановить. Ведь у нее были зрители.

— Послушайте, вы! — крикнула она, обращаясь к пустым рядам. — Ну не стойте же, вызовите «скорую»! Этот человек — мой возлюбленный! Я не хотела в тебя стрелять, любимый! Ведь ты же знаешь, я не смогу без тебя жить!

Остальные актеры побросали манекены и окружили актрису — они рыдали, хохотали и катались по сцене. Только Тим остался на прежнем месте. Я стояла и смотрела, как он ползает на коленях в желтом свете рампы и продолжает откачивать пострадавшего с таким рвением, будто может вернуть к жизни эту пластиковую оболочку, будто еще немного — и по венам манекена снова побежит кровь. И на мгновение мне показалось, что ему это и в самом деле по силам.

39

Тим из машины

Снова оказавшись за рулем, под мощной струей кондиционера, я вдруг резко проснулась — мне показалось, что это произошло со мной впервые за долгие месяцы. Ощущение было похожим на то, как однажды летом, в колледже, я сломала ногу, и только когда прекратила принимать викодин, поняла, в какой отключке я была всю последнюю неделю и даже не подозревала об этом.

О чем я забыла на этот раз и чего не замечала из-за тумана, долгое время застилавшего мне глаза, было не то, что я натворила, и не последствия моего поступка, и даже не окоченевшая реальность Ганнибала, в который я так ненадолго вернулась. Я напрочь забыла, что умею строить планы. Или, если говорить на языке ужасных книг из серии «Помоги себе сам», которые мы с Рокки театрально читали вслух, занимаясь описью библиотечного фонда, я была рыбой, которую так долго несло течение, что она забыла, что умеет плавать.

Итак, я набрала в легкие побольше воздуха, составила план и поехала в торговый центр, где магазины наверняка были еще открыты. Как я и думала, мне удалось отыскать там христианский книжный (мы с Дарреном Алкистом порадовались бы здешнему количеству каллиграфии), а в нем я нашла журнал под названием «Возрожденный тинейджер», на обложке которого был запечатлен исступленный скейтбордист в прыжке. Журнал подходил как нельзя лучше — я купила два одинаковых экземпляра, мило улыбнувшись розоволицей женщине за прилавком. После этого я поехала обратно к дому, где актеры продолжали спасать манекенов. Я зашла к себе, уселась за стол и составила список. А потом еще семь. Отыскав в верхнем ящике стола клеящий карандаш, я приклеила списки на разные страницы журнала, следя за тем, чтобы края листочков не высовывались наружу. Потом я придавила журнал словарем. А затем — намеренно и с удовольствием — зашла в туалет и спустила воду.

Через две минуты Тим стоял у моей двери — широко раскрыв глаза, широко улыбаясь и широко раскинув руки. Он обнял меня так крепко, что даже оторвал от пола.

— Я думал, тебя похитили! — сказал он.

— Так и было. Проходи.

— Я услышал твой унитаз и, такой: «Мамочки, неужели это привидение?» Все отправили меня сюда — проверить. А это ты! Ты здесь! Мы не репетировали, а то я бы голову тебе открутил!

— Я знаю, — сказала я, кивнув. — Это я так подала тебе сигнал. Мне нужна твоя помощь.

Тим уселся на подлокотник дивана и принялся подпрыгивать. Он был весь мокрый после тренировки искусственного дыхания, и, когда зачесал пальцами волосы, в них остались влажные бороздки.