Кроваво-красные бисквиты - Лев Брусилов

– А ты думаешь, мы там никого не найдем? – открывая дверь и пропуская Кочкина вперед, спросил Фома Фомич.

– Ну, это как повезет! – с благодарственным кивком Меркурий шагнул через порог.

За гостиничной стойкой стояла Акулина.

– Так что же это, Раиса Протасовна еще не появилась? – спросил Кочкин.

– Нет! – весело ответила та.

– Скажите мне, Акулина Протасовна, а где у вас здесь можно пролетку нанять?

– А вам за какой надобностью, и далеко ли ехать?

– Да надобность у нас одна – служебная, а ехать, как нам объяснили, недалеко, в деревню Шаповалово…

– В Шаповалово?

– Да, а чему вы удивились?

– Нет-нет, это вам показалось. Шаповалово действительно недалеко. А что касаемо пролетки, то я вам смогу помочь. У меня имеется, ну, не пролетка, а хорошая рессорная бричка с кучером. И если сойдемся в цене, то пожалуйста…

В цене сошлись быстро. Если честно, фон Шпинне особо не торговался, сколько сказали, столько и выложил, ведь речь сейчас шла не о деньгах. Да надо отдать справедливость и Акулине, она запросила не очень много. В общем, все складывалось как нельзя лучше. Через полчаса бричка уже стояла возле гостиницы.

Деревня Шаповалово большая, со сложной, вовсе не деревенской планировкой. Если прочие крестьянские селения выстроены как придется, то есть вкривь и вкось, то в Шаповалово все было по-другому: в центре села располагалась площадь, круглая и хорошо утоптанная, а от нее лучами во все стороны разбегались улицы.

– Ишь как у них тут все, сплошная геометрия! – заметил, выбираясь из брички, Фома Фомич.

– Да барин ихний, прежний, такой порядок завел, чтобы ровно все было, – сказал, озираясь по сторонам, сидящий на козлах кучер. – Мужики сказывали, тут вот, на площади, столб ставили и от его бечеву в стороны натягивали, а по ним уже улицы закладывали. И чтобы чуть-чуть в сторону, так ни боже мой…

– А ты бывал здесь раньше? – спросил кучера фон Шпинне.

– Ну как же? Бывал, и не один раз. Деревня ведь не зря Шаповалово обзывается, тут шаповалы живут, шапки валяют. Лучшие в округе! А у нас, как ни крути, без шапки зимой… до весны не дотянешь, уши на полку положишь. Вот и ездим сюда. Да оно, если говорить по правде, и дешевле, чем на рынке…

– А лошадь сюда гнать тоже, наверное, чего-то стоит? – внес в разговор свою хозяйственную лепту Кочкин.

– Ну и мы тоже ведь не дурные! Зачем из-за одной шапки в Шаповалово ездить? Деньжат подкопишь, приедешь сюда, да сразу шапок десять, а то и двадцать купишь! – проговорил кучер и мечтательно прикрыл свои кисельные глаза.

– Зачем же тебе столько? – спросил Кочкин.

– Да мне они незачем, на продажу. Вот и своя шапка оправдалась, и лошади, и овес. Да еще в прибытке остаешься.

– Хитро!

– Ну, это уж у кого к чему способности. Я вот, к примеру, мог бы купцом стать, только капиталу для начала нету. А если бы был, только бы меня и видели. Я бы такую коммерцию закрутил, что любо-дорого…

– Ну а чем бы торговать стал? – повернул голову в сторону кучера фон Шпинне.

– Да чем? Шапками. Это, если внимательно глянуть, золотая жилка. А ведь есть такие места, где за нашу шапку вдвое дают…

Еще немного поговорив о выгодах торговли шаповаловским товаром, сыщики, оставив кучера с коляской возле сходного дома, пошли искать старосту. Нашли его у себя во дворе, он сидел под вишневым деревом и строгал ножом какую-то палку. Фома Фомич быстрым шагом приблизился к нему и, не давая старосте возможности задавать вопросы, сказал:

– Я полковник фон Шпинне, это… – Фома Фомич кивнул в сторону Кочкина, – чиновник особых поручений при начальнике губернской сыскной полиции господин Кочкин.

Староста от неожиданности и такого напора уронил нож и палку. Вскочив на ноги, он был по-домашнему простоволосый, босой, в полотняной рубахе и таких же портках, однако на груди висел бронзовый знак отличия, принялся кланяться. Больше кланялся Кочкину, очевидно, на него произвела впечатление его должность.

– Ну хватит! – остановил фон Шпинне. – А то, не ровен час, голова отвалится, и как ты потом без головы? Мы к тебе по делу. Где присесть можно?

Староста тут же, не говоря ни слова, умчался и скрылся в опрятном, под дранковой крышей домике с мытыми оконцами и белеными стенами. Через мгновение перед сыщиками появились два венских стула, а сам староста был уже обут в поршни, а на голове картуз.

– Вот, ваше степенство, присаживайтесь! – сказал он свои первые слова. Голос у него оказался распевным, диаконским. После чего сорвал с головы картуз, как знак уважения, и повесил на сук вишневого дерева.

Фома Фомич с Кочкиным сели на предложенные стулья, а староста вернулся на своем место – перевернутое вверх дном старое деревянное ведро.

– Чем могу быть полезен?

– Тебя зовут-то как?

– Тимофей.

– А по батюшке?

– Да зачем по батюшке…

– Такой порядок. Как по батюшке?

– Тимофей Силыч…

– Так вот, Тимофей Силыч, как я уже говорил, мы с господином Кочкиным к тебе приехали по делу. Дело у нас срочное и важное. И такой важности, что нельзя его ни на миг отложить. Скажи нам, это ведь у вас здесь когда-то проживали Прудниковы?

– Прудниковы? – староста почему-то потрогал нос.

– Да!

– Это те, что мучной торговлей в Сорокопуте занимались, а опосля вымерли все? – староста пригладил редкую сивую бороденку.

– Да, эти самые.

– Эти точно, ваша правда, у нас проживали, только давно это было. Я уже и не припомню, как они выглядели, Прудниковы эти…

– А это и не нужно! – оборвал старосту фон Шпинне. – Ты мне, Тимофей Силыч, вот что скажи: какие-нибудь родственники у Прудниковых в Шаповалово остались?

– Сродственники? Нет, сродственников у них тут не осталось. Была бабка, да и та уж лет как пять назад приказала долго жить. Но была она родственницей или нет, сказать точно не берусь. Слухи ходили разные: одни утверждали, что была, а другие говорили – не была. И не знаешь, кому верить!

– Эта бабка одна была или с ней еще кто-то жил?

– С ней жил пацан…

– Что за пацан?

– Говорили, что это вроде бы сын Глафиры Прудниковой, незаконнорожденный. Родители настояли, чтобы Глафира, после того как разрешилась от бремени, отдала его…

– И, стало быть, они привезли его к этой бабке, которая, может, и не родственница?

– Верно! – выпятив нижнюю губу, кивнул староста.

– Долго мальчик воспитывался у нее?

– Да, почитай, лет до пятнадцати, а потом пропал, и никто не знает куда. После этого и бабка померла, то ли от старости, то ли от тоски,