Кроваво-красные бисквиты - Лев Брусилов

– В таком случае кто он такой и почему настаивает, чтобы Акулина сообщила ему о нашем появлении в гостинице? Странно это как-то…

– Да нет, Меркуша, это не странно, это подозрительно, – сказал свое слово фон Шпинне.

– Что будем делать?

– Ну, я думаю, так или иначе нам с этим майором, или кто он там, придется встретиться и поговорить. Но нам нужно сделать шаг навстречу. Пусть это будет неожиданностью для него, а не для нас. В каком номере, ты говоришь, он поселился?

– Я еще ничего не говорил о номере!

– Ну так скажи.

– В седьмом.

– Ну, это почти что рядом с тобой. Давай зря времени терять не будем, пойдем и навестим его.

Начальник сыскной сел на кровати, спустил ноги, сунул их в башмаки, резко поднялся и пошел к двери. Кочкин последовал за ним.

У комнаты с латунной цифрой «семь» они остановились. Прислушались. Из-за двери доносилось пение. Мужской голос с едва заметной картавостью выводил опереточные рулады и невероятно при этом фальшивил.

– О, да майор Шестаков у нас артист, – шепотом проговорил фон Шпинне и дернул головой. – Интересно, зачем мы ему понадобились? Может быть, для того, чтобы спеть трио?

– Я не пою, – так же шепотом, как и начальник сыскной, проговорил Кочкин.

– Ну он же этого не знает! – улыбнулся в ответ фон Шпинне. – Пение – это дело нехитрое, стоит только начать, а потом тебя не остановишь. Что, я стучу?

– Стучите! – кивнул Кочкин.

Начальник сыскной постучал не громко, но достаточно, чтобы стук был услышан. Пение тотчас же оборвалось. Послышался скрип пружин, уверенные спокойные шаги, и через мгновение дверь номера широко распахнулась. Здесь уместно будет заметить, что по тому, как люди на стук открывают дверь, можно дать им достаточно точные характеристики. Самые острожные, самые робкие и боязливые на стук дверь вообще не открывают. Они подходят к ней на цыпочках и негромко, сдавленным голосом спрашивают: «Кто там?» И спрашивать стараются как можно тише, чтобы тот, кто стоит за дверью, их не услышал. Тот, кто посмелее, после в меру громкого вопроса: «Кто там?», несмотря на то, что ему ответили, дверь отворяет ровно на столько, чтобы можно было одним глазом осмотреть пришедшего. Человек смелый открывает дверь без вопроса, но до половины. Смотрит на того, кто пришел, и только после этого спрашивает. Человек храбрый открывает дверь сразу и широко, не раздумывая. А вот что касаемо Шестакова, то он не подпадал ни под какое определение, его вообще можно было назвать отчаянным. Дверь открыл сразу и широко, но с такой невероятной силою, что она чуть не слетела с петель.

Майор был рослым мужчиной лет сорока с небольшим, черноволосый, со смуглым цыганским лицом и большими темно-карими глазами, которыми с интересом смотрел на сыщиков. Начальник сыскной тут же перешел к делу.

– Майор Шестаков? – задал он вопрос сухим судейским голосом.

– Да, это я, – ответил тот, несколько меняясь в лице и делая такое движение, точно готовился дать отпор.

– Позвольте представиться. Фома Фомич фон Шпинне, а это – Кочкин Меркурий Фролыч.

– Но что вам угодно, господа? – Шестаков сделал глотательное движение, очевидно, у него пересохло в горле. А это явно говорило о каком-то волнении.

– Может, вы пригласите нас войти? Негоже благородным людям объясняться в коридоре, к тому же кто-то может подслушать. Что тогда?

– Что подслушать? – не понял майор, потом спохватился. – Да-да, прошу вас, входите. Извините, у меня здесь небольшой беспорядок. Присаживайтесь вот сюда… – Майор суетился, и стало понятно, что не знает он ни Фому Фомича, ни Кочкина. Осталось спросить, для чего они ему понадобились.

– Итак, слушаю вас, господа, – после того, как все уселись, проговорил хозяин комнаты.

– Нет, дорогой майор, это мы вас слушаем! – сказал фон Шпинне.

– Не понимаю! – Лицо Шестакова начало затвердевать.

– Ну как же. Мы приезжаем в гостиницу, а хозяйка сообщает, что с нами хочет поговорить какой-то майор Шестаков…

– Господа! – чуть откинувшись назад и с невероятным облегчением выкрикнул майор. – Ну как же вы меня напугали. Я-то думаю, кто такие? И ведь знаю, что в Сорокопуте всего-то несколько часов, еще не успел никаких долгов наделать. Ну, вы шутники, с вами, наверное, занятно будет надраться в стельку…

– Так зачем мы вам понадобились?

– Да просто я здесь проездом. Скука, вижу, смертная! А тут мне говорят, что двое приличных людей из губернии здесь остановились. Вот, думаю, познакомлюсь, может, и не так скучно будет. А вы-то сами кто будете?

– Мы стряпчие, – ответил с серьезным выражение лица фон Шпинне.

– Стряпчие? – Майор посмотрел вначале на Фому Фомича, затем на Кочкина. – Знаете, господа, я человек прямой, может быть даже излишне прямой. Ну так вот, пусть, конечно, мои слова вас не обидят, но на кого вы меньше всего похожи, так это на стряпчих. Уж не обессудьте! Я стряпчих на своем веку, поверьте, повидал. Это совсем другая порода: ходят тихо, говорят тихо, глядят тускло, глаза полуприкрыты, слов много, но все как вьюны в реке – склизкие. А вы… – Майор повел головой в сторону и сделал извинительную гримасу. – Словом, не похожи вы на стряпчих!

– Мы стряпчие по розыску, – уточнил фон Шпинне, на ходу придумывая новую службу.

– Это как понимать?

– Мы разыскиваем наследников.

– Ах вот оно что! А то я смотрю, лица у вас, уж простите великодушно, как у ищеек. Розыска по наследствам…

– Ну, мы люди подневольные, куда пошлют, туда и мчимся. А вы-то, майор, судя по всему, человек, не любящий тишину и покой уездных городов. Вас-то что сюда, в Сорокопут, занесло, в это южнорусское болото, я в смысле развлечений и прочего?

– Вы правы, господа. Болото, оно и есть болото. А что меня сюда занесло? Я могу рассказать, если, конечно, вам это интересно и у вас есть свободное время.

– С удовольствием послушаем.

– Я, господа, в отставке. Да! Вышел в отставку ровно месяц назад. Выправил все положенные бумаги, получил что причитается, да у меня еще было припасено на черный день, и стал передо мной вопрос – что дальше? И жизнь, скажу вам честно, потеряла смысл. Я-то думал: вот выйду в отставку, заживу тихо, мирно. Я по этому случаю и именьице прикупил, ну, не имение, так, большой хутор, а оказалось, такая жизнь не для меня. Я же пушкарь, у меня в ушах до сих пор звук канонады и разрывов, мне нужны шум, гам, а мне тишину подсовывают. Помаялся я с недельку, да и решил проехаться по местам своей молодости. И вот первым местом моей поездки