Заплачено кровью - Валерий Киселев

- Товарищ полковник, - сказал Дейч, - я здесь недалеко видел лейтенанта Ларионова, лежит раненый на повозке, он из нашего полка, из батальона капитана Кима.

- Кима, говоришь? - поднял глаза Гришин. - Пошли, покажешь.

Повозки с ранеными стояли под соснами недалеко от штаба.

- Вы лейтенант Ларионов? - спросил Гришин раненого с забинтованной головой, на которого показал Дейч. - Говорить можете?

- Могу, товарищ полковник.

Сведений о батальоне капитана Кима Гришин не имел вообще, на фронт он выехал последним эшелоном.

- Высадились мы двенадцатого июля в шестидесяти километрах от Кричева, - начал лейтенант Ларионов, - Дальше шли пешком. Шестнадцатого июля заняли оборону у деревни Сокольничи, в четырех километрах западнее Кричева. Я был командиром пулеметной роты. Орудий было - своих четыре, да одно, на тракторе, приняли к себе - отходили они по шоссе. Бой начался утром семнадцатого, шла колонна танков, двадцать машин. Семь подбили сразу, минут за тридцать, потом вторая атака... - Ларионов поморщился, потрогал повязку на голове, - Всего подбили тринадцать танков. Хорошо нам помогало какое-то орудие с фланга, какой части - не знаю, но больше половины танков - его. Потом немцы зашли нам в тыл, начали давить окопы танками. Капитан Ким увел стрелковые роты в Кричев, нас оставил прикрывать. Отбили еще одну атаку и тоже отошли...

- Что потом? - нетерпеливо спросил Гришин.

- Капитана Кима я видел потом только один раз. Отругал нас за немецкие автоматы, а приказаний никаких не дал. Солдаты потом рассказали, товарищ полковник, что он воюет уже без петлиц, разжаловали, а кто - не знаю. Потом начались бои в городе, и немцы оттеснили нас за Сож. Мост мы взорвали и перебили взвод немцев на понтонных лодках, в капусту всех, - лейтенант Ларионов невольно сжал кулаки при этом воспоминании: единственный пленный из этой группы немцев, толстый фельдфебель, плюнул одному из его бойцов в лицо и он тогда не сдержался, влепил ему затрещину, - Подчинили нас авиадесантной бригаде, воевали три недели, пока от роты нас только двое не осталось, я и Шемякин, мой политрук.

"Вот и еще один батальон можно списывать...", - тяжело вздохнул Гришин, вспоминая лицо Кима. До войны он был начальником полковой школы, неплохим командиром.

- Как же вы здесь оказались?

- И сам не знаю, я без сознания был очень долго, а потом узнал, что в своей дивизии, чудо какое-то...

- Поправляйтесь, товарищ Ларионов, - сказал полковник Гришин и пожал ему руку.

В тот же день ему доложили, что из полка Смолина вышло двадцать восемь человек - остатки дивизиона капитана Пономарева во главе с командиром и работники штаба полка капитаны Балакин и Малахов.

Гришин приказал вызвать обоих.

- Здравствуйте, - ответил он на приветствия, - Где ваши командиры, Малахов? Где вы Смолина оставили? Где Макаревич, Полянцев? Что у вас вообще случилось?

- Под Суражом нас отрезали танки. Тогда был еще весь полк, не считая конечно, того дивизиона, что так и не прибыл, - сказал капитан Малахов, - Да и танки эти, как потом через несколько часов, оказалось - были наши. Разведчики установили - проходила какая-то часть Бахарова. Но пока это сообразили, да ждали разведку... - Малахов зло поморщился, - Полдня потеряли на привал, да пока думали, а надо было двигаться, можно было проскочить. Сказать по правде - нарушилось управление, и не то чтобы обстановка была очень тяжелой, а просто не знали ее, не могли разобраться, были все в каком-то оцепенении. Устали все...

- Разрешите мне, товарищ полковник, - перебил Малахова капитан Балакин, красивый мужчина с удивительно чистыми и мягкими вишневыми глазами, - Ночью, числа не помню, но где-то около двадцатого, было совещание у командира полка. Полковник Смолин сказал, что мы в глубоком окружении, полком не выйти, будем выходить мелкими группами. И приказал - технику вывести из строя, лошадей распустить, каждому вести свое подразделение в Трубчевск. Мы тогда слушали все это с недоумением, многие в душе были не согласны с приказом, ведь были еще и орудия и снаряды, лошади, солдаты - прекрасные. Помню, за несколько дней до этого полковник Смолин говорил мне, что подписал двести похоронок с начала боев, но все же полк был боеспособен, а такой приказ означал фактически его роспуск. Нам не верилось, что этот приказ был оправданным, но Смолин сказал тогда, что это и ваш приказ, хотя мы знали, что со штабом дивизии связи не было уже больше недели...

"Что ж ты, Трофим Григорьевич, неужели сломался? - думал Гришин, Можно было бы попробовать выйти полком...".

- Дальше что?

- Я повел группу в тридцать человек. Шли мы по следам половника Смолина, с ним было только человек шесть-семь, но Макаревича с ним не было, это точно, он вообще еще раньше отстал от нас с дивизионом Братушевского. Карты у нас не было, да и надежней казалось... - Малахов замолчал, подумал, но все же продолжил: - Потом он нас заметил и сказал, что если еще нас увидит за собой, то расстреляет. Мы и пошли другой дорогой.

"Неужели погиб?" - думал о Смолине Гришин. Никаких сведений о нем ниоткуда не поступало, хотя если бы он вышел даже в расположение других частей армии, то обязательно дал бы о себе знать.

- Хорошо, идите оба. Найдите полковника Кузьмина, будете в его расположении.

- Не попал ли он в плен? - осторожно спросил Гришина Канцедал.

- Исключено, застрелился бы. Это не тот человек.

Оба они не могли даже предположить, что в тот момент полковник Смолин подъезжал не к Трубчевску, а к Варшаве, в вагоне для военнопленных. Гришин был прав, что полковник Смолин застрелился бы, если бы его брали в плен, но судьбе угодно было распорядится так, что Смолину не удалось этого сделать: их взяли спящими, на рассвете.21

Его роковой ошибкой было то, что он запретил капитану Малахову следовать за его группой.

... В тот же день, 28 августа, вечером, полковники Гришин и Яманов, прихватив с собой капитана Шапошникова, выехали на совещание в штаб 3-й армии генерала Крейзера, куда теперь перешла дивизия после выхода из окружения.

- Товарищи, - обратился к собравшимся командирам генерал Крейзер, ввожу в обстановку. Армия вошла в состав Брянского фронта, командующий генерал-лейтенант Еременко. Задача армии - прикрыть брянское направление с юго-запада. Перед нами по-прежнему вторая танковая группа Гудериана...

- Шестнадцать дивизий в составе фронта, а фронт - двести тридцать километров, - услышал Шапошников шепот слева, говорил незнакомый полковник своему соседу, - да и дивизии-то в основном номера, свежих всего три-четыре...

Шапошников вспомнил, как перед началом совещания видел карту приехавшего в армию начальника главпура Красной армии Мехлиса. Трубчевск на ней был обведен красным кругом, рядом стояли крупные цифры - 137 СД. На карте их дивизия выглядела внушительно. "Если бы так было и на самом деле... Неужели он не знает нашего истинного состояния? - думал Шапошников. - Ведь на самом деле мы почти голые - одни винтовки..." Если бы знали в штабе фронта, что на самом деле в 137-й дивизии один полк, в этом полку - один батальон, а в батальоне - боеспособна одна рота...