Заплачено кровью - Валерий Киселев

Вольхин посмотрел на часы: "Всего тридцать минут!".

- Николай, живой! - обрадовался он, увидев сидевшего в окопе сержанта Фролова, он жадно курил самокрутку.

- Куда ж я денусь от тебя, командир...

- Сколько людей у тебя осталось?

- Погоди, дай покурить. Вон ту дуру, - Фролов показал окурком на танк, - на мой счет запиши.

В окоп спрыгнул политрук Бельков.

- У Вертьянова из пятнадцати осталось четверо. Одного вообще раскатали в лепешку... Пошли к Жигулину.

У сержанта Жигулина, взвод которого стоял на левом фланге, из двадцати убиты было трое, шестеро тяжело ранены. Один, обожженный, умирал. Это был Федор Углов, тот самый высокий в их роте парень.

- Просит, чтоб пристрелили, командир. Тяжело ему, - сказал Жигулин. Страшная смерть парню досталась...

- Не вздумай! Где санинструктор? Неужели ничем нельзя помочь?

- Что он сделает? Не бог ведь...

Обожженный лежал на плащ-палатке, сильно дрожа, ловил ртом воздух, лицо его, черное, без глаз, выражало такую боль, что смотреть на него было невозможно.

"Вот чего стоит победа..." - глотая спазму, подумал Вольхин.

- Два танка все же сожгли, - услышал он голос Жигулина. Но и покуражились они над нами, как хотели. Хорошо еще, что автоматчиков у них было немного, да трусоваты оказались.

- Семь танков наши, командир, - присел Белков к Вольхину, - да человек двадцать автоматчиков все же уложили.

"Как он может быть спокойным!" - поразился Валентин. Хотя после всего, что они увидели, пережили за это время, было ли еще чему удивляться? За это железо столько людей положили! Неужели нельзя было попроще? Подойди эти пушки хотя бы на полчаса пораньше.." и почувствовал, как его сердце словно сдавило клещами.

- Комбайнер? Живой? - через силу улыбнувшись спросил Вольхин, увидев Беляева.

- Я-то живой, а вот земляков моих многих не стало. У Атабаева все отделение передавило. Один он остался...

Вольхин не смог посмотреть ему в глаза. Проходя по раздавленным окопам мимо мертвых, он чувствовал себя виноватым в их смерти едва ли не больше, чем немцы. Ловя взгляды живых, Вольхину казалось, что все на него смотрят с укором. "Дурацкий у меня характер! Ну что я мог сделать!" - ругал он себя, но сердце точила боль.

- Товарищ лейтенант, комбат вызывает, - подбежал к Вольхину связной.

- Молодец, Вольхин! - услышал он в трубке голос комбата Осадчего. Продержался, молодец. Потери большие?

- Двадцать пять убитых, восемнадцать раненых, есть безнадежные, глухим, не своим голосом ответил он.

- Да, много... Но как ты семь танков подбил? Артиллеристы помогли?

- Какие артиллеристы? А, эти... Они в конце боя подошли. А, может быть, они все и повернули, не знаю.

- Сосед твой три танка подбил, слышишь? Они нигде не прошли у нас, ты слышишь, Вольхин? Удержались мы!

"И как мы только удержались... - подумал Вольхин - "Люди железные..".

- Ты проверь все в обороне, возможно, еще пойдут сегодня. Бутылок я тебе пришлю - ящик! - услышал он голос Осадчего.

Подошел лейтенант Терещенко.

- Спасибо, Борис. Выручил, - сказал ему Вольхин.

- Что мне, ты Ленскому говори. Как он здорово эти два танка саданул! Между прочим, последний был у него десятым с начала войны...

В этот день дивизию полковника Гришина немцы больше не атаковали. Тихо было и на следующий день

"И как это не сбросили нас в Десну, - удивлялся капитан Шапошников, ничего же у нас нет, воюем голыми руками...".

- Товарищ капитан, - вывел его из раздумий лейтенант Тюкаев, Терещенко предлагает сходить на Судость, там ивановцы, должно быть, много чего оставили, а вытащить можно.

- А что - дело! - ответил Шапошников.

Кустов говорил ему, что остатки Ивановской дивизии после тяжелейших боев отведены к Трубчевску и занимают теперь всего два километра фронта. А была - свежая дивизия... После отхода с Судости много своего снаряжения и техники оставили у реки, часть людей дивизии перешли к полковнику Гришину, остальных спешно переформировывали в Трубчевске.

- Подготовьте несколько групп и этой же ночью, пока нет сплошного фронта - сходите, - распорядился Шапошников.

- Можно с повозками? - спросил его Терещенко.

- Возьми с десяток. Может быть, снаряды попадутся.

А на рассвете в расположение полка Шапошникова вернулись все группы, ходившие в поиск на Судость, и сходили они не напрасно. Удалось перетащить пять исправных орудий, три кухни и десять подвод со снарядами. Четверо "безлошадных" шофера-грузина вернулись на полуторках, счастливые, словно по невесте отхватили.

- Это как же вы сумели? Не у своих ли угнали? - спросил их Шапошников.

- Там еще есть! - ответил один из водителей.

"Ну и ивановцы, вот дали нам подлататься-то..." - довольно подумал Александр Васильевич.

- Агарышева убило, - подошел к нему Терещенко, когда шофера отъехали.

- Как же так, Борис Тимофеевич, такого парня... Ну, что же вы... Как я теперь его матери напишу: единственный сын!

Лейтенант Николай Агарышев, командир похлебаевской батареи, весельчак, удалец, любимец бойцов лежал на телеге, покрытый с головой шинелью.

- Единственный и погиб... Напоролись на засаду у Магара. Прямо в лоб пуля. Старик подвел: спрашивали дорогу на Погар, а он, глухой, показал на Магар. Ну, а там немцы.

- Похороните его как следует. Матери я сам напишу, - сказал Шапошников и вспомнил ее, старушку. - Она до войны часто бывала в гарнизоне и перед отправкой просила поглядеть за Николаем, все еще считая его мальчишкой.

- Вот и остались, Борис, мы двое, - тяжело вздохнул политрук батареи Иванов. - Сасо в первом бою, Похлебаев, теперь вот Николай... А давно ли на танцы вместе бегали... Так и не узнает, кто у него родился. В сентябре, говорил, жена должна родить...

Похоронили лейтенанта Агарышева у трех берез, на высоком, чистом месте...

Вечером 5 сентября к Шапошникову приехал полковник Гришин.

- На тебя жалуются, что ты у ивановцев снаряды увез, - сухо поздоровавшись, сказал он.

- Не надо было бросать. Мы их вывезли, можно сказать, у немцев из-под носа. За их счет и ожили, и кухоньками опять разжились, и пушечками. Неужели опять отдавать?

- Нет. Ты нашел - твое. Не чувствуешь: немец как будто отходить собирается? - спросил Гришин. - Южнее Трубчевска Крейзер и Чумаков сильный контрудар нанесли, отбросили километров на пятьдесят. Нам их давить, увы, нечем, но есть данные, что и на нашем участке они уйдут за Судость. Так что готовься к преследованию... Начальник политотдела у нас новый - Кутузов, добавил после паузы Гришин.

- Откуда?

- Из Ивановской дивизии. Перевели с полка. Хваткий мужик, дело знает. Да, доведи до личного состава, что товарищ Сталин за оборону Трубчевска дивизии благодарность объявил, - с удовольствием сказал Гришин.