Завтра мы будем вместе - Галина Врублевская

В одном из кресел сидела тетя Катя, рядом был прислонен костыль. Она обрадовалась мне, но Юру будто не заметила:

— Ты опять одна пришла. Катя. А где капитан?

— Нас двое. Это Юра. Хозяин катера. Ты помнишь его?

Тетя Катя недоверчиво покрутила головой и снова спросила: «Где он?» Тогда я догадалась, что она, верно, спрашивает о Коленьке. Но детей в эту больницу не пускали: ни к чему им смотреть на такие страдания. Я расчесала ее спутанные седые волосы, затем стала скармливать привезенную ей еду. Рядом другие посетители кормили своих родственников. Вся картина напомнила мне родительский день в пионерском лагере, где мне разок удалось побывать. Больная ела торопливо, неряшливо, несколько капель кефира упали на ее застиранный больничный халат. Заживление перелома на ее ноге шло хорошо, но соображение восстанавливалось с трудом. Однако и здесь наметились успехи. Если не считать странных вопросов, в остальном дело шло на лад. Тетя Катя самостоятельно ела и сама ходила в туалет.

Мы с Юрой молча вышли на улицу. Холодный декабрьский ветер швырнул нам в лицо горсть колючих снежинок. Наклонив голову, мы пробежали несколько метров и нырнули в белые «Жигули».

Юра повернул ключ зажигания, и мы поехали по вечернему, слабо освещенному городу, то и дело попадая колесами в колдобины и трещины на асфальте. На пути в больницу я без умолку болтала о своих делах и не заметила, что с Юрой что-то не так. Но сейчас мне показалось, что он непривычно хмур. Он едва отвечал на мои вопросы. Неужели зрелище психбольницы так угнетающе подействовало на него?

Все же я разговорила Юру. Он сообщил, что расстался с Викой. Она после моего появления в Петербурге стала настаивать на браке, а Юра, напротив, начал тяготиться этой связью. Может, у него затеплилась надежда на возобновление наших с ним отношений? Но я ему поводов к этому не давала. Даже сейчас, в машине, я сидела на заднем сиденье, как пассажир такси. Я видела лицо Юры в зеркальце заднего обзора. Постепенно оно чуть-чуть смягчилось. Складка у переносицы разгладилась когда он обратился к воспоминаниям. Сказал, что последние месяцы своей службы провел на Севере. Там принимал участие в аварийных работах на подлодке и схватил дозу радиации.

Я ахнула.

— А ты думаешь, почему я облысел раньше времени? Но волосы — еще полбеды. Врач сказал, что потомства у меня, наверно, не будет. А жить без детей можно только с очень любимой женщиной.

Мне бы женщину с ребенком найти. Ты, случайно, не знаешь такую?

Я поймала в зеркальце его печальный взгляд и робкую улыбку — очередной подкат по мою душеньку. Признаться, что я не только предала Юру, но и потеряла его неродившегося ребенка? Я не могла решиться на это признание. И оно ничего уже не изменит. Горькое сожаление о моем опрометчивом побеге сжало мою грудь. А может, это была жалость к Юре? Но жалость — не повод, чтобы вступать в брак, портить жизнь себе и другому человеку. Да и с чего я взяла, что он нуждается в жалости? Расстался с девушкой — вселенская катастрофа! Сам же и проявил инициативу. Зато его бизнес — на подъеме. Сейчас все дни напролет проводит в доке. Недавно рассказывал, что собирается на «Герое» сделать прозрачную крышу из оргстекла. И еще одну брошенную барку присмотрел, хочет расширить свой бизнес.

Я взглянула на часы: было поздно.

— Юра, прибавь скорости, — попросила я. — Ты не сказал, как в доке дела. Удалось вторую лодку заполучить?

Юра молчал.

— Эй, моряк-с-печки-бряк, ты что задумался, случилось что?

— Случилось, Катя. Не только вторая лодка мимо проплыла, но и с первой меня вышвырнули.

— Как так? Что же ты молчишь? Битый час ерунду мусолил. Расскажи по порядку, что произошло.

— Я же сказал, вышвырнули меня с «Героя», Катя. Вот такие дела.

— А ну-ка, останови машину.

Юра нажал на тормоз. Я выскочила из машины и пересела на переднее сиденье, рядом с ним.

— Ну, рассказывай. — Я воткнула в рот сигарету и щелкнула зажигалкой. Синий огонек на миг вспыхнул в полутьме салона, осветив отстраненное, с искривленной улыбкой лицо Юры. Он глухим, монотонным голосом, будто история касалась кого-то другого, а не его самого, стал рассказывать:

— Понимаешь, Катя, время отчаянных одиночек в море предпринимательства проходит. Теперь все деятели объединяются в группы, товарищества, корпорации. Вместе легче обороняться, легче и завоевывать пространство. Так вот: меня скушали. Тут долгая история. Ванька Задорожный вступил в сговор с конкурентами на Фонтанке, сдал им нашего «Героя» и сам вошел в новую флотилию, объединившую все маленькие барки.

— Почему Иван принял это решение? Ведь ты же капитан? — Я сделала глубокую затяжку. Сочувствие к Юре обжигало меня, как дым обжигал мои легкие.

— Тут не смотрят, капитан ты или мойщик палубы. Отвесили копейки за барку — и выбросили за борт. Оказалось, Ванька еще с лета подлянку затеял. Он за моей спиной сдавал «Героя» в аренду фирмочкам, белые ночи встречать. И собранные деньги внес в общак, вступительный взнос во флотилию. Там же средства нужны: на благоустройство причала, взятки властям и все такое прочее.

— И ты ничего не знал?

— На причале слышал жужжание, что большие киты передел затеяли. Только думал, что наши убогие корыта не тронут. Да и не хотел я самостоятельность терять. Ванька однажды заикнулся об этих делах. Но я сказал, что, пока я капитан, «Герой» ни в какие синдикаты под чужого пахана не пойдет. А теперь у меня — ни корыта, ни денег.

Из дальнейшего рассказа Юры я поняла, что выбор его в сложившихся обстоятельствах был не велик: либо простым матросом в чужом экипаже лямку тянуть, либо идти на биржу труда.

Юра тронул педаль газа и тихонько поехал.

— Ну, что посоветуешь? — наконец спросил он, на секунду поворачиваясь ко мне.

— Не сдавайся. Соглашайся на матроса. Сейчас зима. На ремонте все равны: и матросы, и капитаны. А там постарайся с новыми хозяевами поговорить. У тебя же опыт, квалификация.

— Опыт, квалификация… — горестно усмехнулся Юра. — Там баксы нужны прежде всего, чтобы иметь право решать. Но сейчас мне деваться некуда: перезимую в доке, а дальше видно будет.

Мои школьные занятия требовали много времени и усердия. Я начала учебу в середине полугодия и сейчас нажимала, чтобы догнать класс. Зачетная система, существующая в школе, давала мне такую возможность. Самым трудным для меня было сдать математику, с ней у меня с детства нелады. Чтобы получить зачет, мне требовалось решить дома сто примеров с логарифмами. Это был материал предыдущего класса, но и там у меня были пробелы. Без логарифмов, сказала учительница, я не смогу сдать выпускной экзамен. Неожиданной помехой занятиям стал Юра. Однажды доверившись мне, он и дальше продолжал изливать душу. Первое время изводил меня нытьем по телефону, а потом стал захаживать домой. Обычно приходил в дни, свободные от моих школьных занятий. Приходил с четвертинкой водки и один выпивал ее. Вначале я сочувствовала Юре: присаживалась рядом и выслушивала его бесконечные жалобы на сволочных хозяев. Но каждое его посещение тяготило меня все больше и больше. Вместо четвертинок появились поллитровки. Получался какой-то замкнутый круг, из которого не виделось выхода. Я ничем не могла помочь своему другу, но теряла время, запланированное мною для занятий. В последнее время я стала уходить заниматься на кухню. Но Юре, взбодренному спиртным, требовалась компания. Он присаживался в уголок к сыну, помогал ему что-то клеить, лепить или выстраивать из кубиков башни. Потом хмель окончательно разбирал его. Юра невзначай смахивал только что возведенное сооружение. Коля плакал, нервничал. Мне приходилось прерывать занятия, успокаивать Колю, отправлять его спать.