Восходящее солнце - Майкл Крайтон

«У меня нет никаких комментариев», сказал я.

«Он также назвал их „коротышки нипы“. Вы считаете, что такого рода разговоры допустимы для офицера на службе?»

«Извините, Вилли, у меня нет комментариев.»

Все время, пока мы шли, он держал микрофон возле моего лица. Это раздражало. Мне хотелось отмахнуться, но я не стал этого делать. «Лейтенант Смит, мы готовим статью о вас и у нас есть вопросы по поводу дела Мартинес. Вы его помните? Это было пару лет назад.»

Я продолжал идти. «Сейчас я очень занят, Вилли», сказал я. «Дело Мартинес привело к обвинению в оскорблении детей, выдвинутом Сильвией Морелиа, матерью Марии Мартинес. Было внутреннее расследование. У вас имеются какие-либо комментарии?»

«Нет комментариев.»

«Я уже поговорил с вашим тогдашним партнером Тедом Андерсеном. Есть ли у вас какой-нибудь комментарий по этому поводу?» «Извините, нет.»

«Значит, вы не хотите отвечать на серьезные обвинения против вас?»

«Единственный, кто выдвигает такие обвинения, это вы, Вилли!» «На самом-то деле, это не совсем верно», улыбаясь, сказал он. «Мне сообщили, что офис прокурора округа уже начал расследование.» Я ничего не ответил. Хотелось бы знать, правда ли это. «При таких обстоятельствах, лейтенант, не кажется ли вам, что суд совершил ошибку, доверив вам опеку вашей маленькой дочери?» Я только сказал: «Извините, у меня нет комментариев, Вилли.» Я пытался говорить уверенно. Я начал потеть.

Коннор сказал: «Давай-давай, нет времени.» Я сел в машину. Коннор сказал Вильхельму: «Сынок, извини, но мы заняты и должны ехать.» Он захлопнул дверцу. Я завел двигатель. «Поехали», сказал Коннор. Вилли сунул голову в окошко: «Считаете ли вы, что оскорбления японцев капитаном Коннором представляет собой еще один пример нехватки здравого смысла в департаменте полиции в расово-чувствительных случаях?» «Увидимся позже, Вилли.» Я поднял стекло и поехал вниз с холма.

«Чуть быстрее меня не побеспокоит», проворчал Коннор.

«Конечно», отозвался я. И нажал на газ.

В зеркало я видел, как Крыса бежит к своему Мерседесу. Я заложил поворот, шины завизжали. «Откуда этот гаденыш знает, где нас найти? Прослушивает радио?»

«Мы не говорили по радио», сказал Коннор. «Ты ведь знаешь, я аккуратен с радио. Но, может быть, патрульная машина позвонила куда-нибудь, когда мы появились. Может, у нас в машине жучок. Может, он просто вычислил, что мы завернем сюда. Он подонок. И он связан с японцами. Он их агент в „Таймс“. Обычно, японцы несколько более разборчивы насчет тех, кто связан с ними. Но, предполагаю, он сделает все, что они захотят. Миленькая у него машина, ха?» «Я заметил, что она не японская.»

«Не должно же быть так очевидно», сказал Коннор. «Он нас преследует?»

«Нет. Думаю, мы от него отвязались. Куда теперь?»

«УЮК. У Сандерса было достаточно времени, чтобы управиться.» Мы покатили вниз по холму к фривею 101. «Кстати», сказал я, «при чем тут очки для чтения?»

«Просто проверяю небольшой пунктик. Очки для чтения не найдены, правда?»

«Правда. Только солнечные.»

«Как я и думал», сказал Коннор.

«А Грэм говорит, что уезжает из города. Сегодня. Он едет в Феникс.»

«У-гу.» Он взглянул на меня. «Ты тоже хочешь уехать из города?»

«Нет», ответил я.

«Окей», сказал Коннор.

Я съехал с холма и по 101 поехал на юг. В старые дни доехать до УЮК заняло бы десять минут. Теперь занимает тридцать. Особенно сейчас, в середине дня. И быстро ехать больше нельзя ни в какое время вообще. Всегда сильное движение. Смог всегда густой. Я мчался сквозь туманец. «Думаешь, я поступаю глупо?», спросил я. «Думаешь, я должен схватить ребенка и тоже сбежать?»

«Это один из способов все уладить.» Он вздохнул. «Японцы – мастера непрямого действия. Это их инстинктивный способ работы. Если в Японии кто-то с тобой несчастлив, тебе никогда не скажут этого в лицо. Они сообщат твоему другу, твоему помощнику, твоему боссу. И таким способом словечко дойдет. Японцы пользуются всеми этими путями непрямых коммуникаций. Вот почему они так много общаются, так много играют в гольф, ходят пить в бары караоке. Им необходимы эти дополнительные каналы коммуникации, потому что они не могут подойти и сказать, что у них на уме. Как подумаешь, то такой способ ужасно неэффективен. Громадные лишние затраты времени, энергии и денег. Но так как они не могут стоять лицом к лицу – потому что для них конфронтация почти что смерть, они от нее потеют и паникуют – то у них нет другого выбора. Япония – страна бега до конца. Они никогда не остаются в середине.»

«Да, но…»

«Поэтому такое поведение кажется американцам трусливым и малодушным, однако для японцев это просто стандартная операционная процедура. В ней нет ничего особенного. Они просто дают вам понять, что чем-то недовольны властные люди.»

«Дают мне понять? Чтобы дело кончилось судом о моей дочери? Мои отношения с ребенком могут разрушиться. Моя репутация может погибнуть.» «Что ж, да. Это нормальное наказание. Угроза общественного позора – это обычный способ указать на недовольство.»

«Ну, кажется, теперь я это понял», сказал я. «Кажется, различил гребаную картинку.»

«Это не личное», сказал Коннор. «Просто они действуют таким способом.»

«Ага, верно. Распространяют ложь.»

«В каком-то смысле.»

«Нет, не в каком-то смысле. А просто гребаную ложь.» Коннор вздохнул. «Мне придется долго объяснять», сказал он, "что поведение японцев базируется на ценностях деревушки. Ты много слышал о самураях и феодализме, но глубоко внутри все японцы – крестьяне. А если ты живешь в деревушке и не нравишься другим крестьянам, то тебя изгоняют. А это значит, что ты умрешь, потому что никакая другая деревня не примет хлопотного человека. Вот так. Рассерди группу – и умрешь. Так они на все смотрят.

Это означает, что японцы чрезвычайно чувствительны к группе. Более чем кто-либо они настроены с группой ладить. Это означает не выделяться, не рисковать, не быть чересчур индивидуалистичным. Это также значит – не обязательно настаивать на правде. Японцы очень мало верят в правду. Для них это холодная абстракция. Это похоже на мать, чей сын обвиняется в преступлении. Она не слишком заботиться о правде. Она больше заботится о сыне. То же самое и с японцами. Для японцев важны связи между людьми. Это для них – реальная правда. Фактическая правда не так важна." «Ага, прекрасно», сказал я. «Но почему они сейчас так давят? Какая им разница? Убийство ведь раскрыто, верно?»

«Нет, оно еще не раскрыто», сказал Коннор.

«Нет?»

«Нет. Вот почему мы испытываем такое давление. Очевидно, кто-то страшно хочет, чтобы расследование завершилось. Они хотят, чтобы мы отступились.» «Если они давят на меня и давят на Грэма, то почему они не давят на вас?»