Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка - Чейз Джеймс Хедли

Глава 2

Спустя два месяца, в середине ноября, когда рыба уже перестала клевать, Рейкс поздним вечером возвращался с реки. С той самой реки, где когда-то отец научил его, восьмилетнего мальчишку, насаживать червя, закидывать удочку и подсекать, травить леску, где он на всю жизнь запомнил, что терпение и труд победят все. Зная, что разминется с миссис Гамильтон, он лениво брел к дому в сумерках, бросавших под деревья густые тени. Поднимаясь по тропинке через сад. Рейкс вдруг услышал крик молодой совы и увидел, что в гостиной горит свет.

Перед домом, в пятне света от лампочки над входом, стояла машина: синий «Ровер-2000» модели ТС. Заглянув в нее, Рейкс понял, что приехала женщина. Рядом с педалями — мягкие дамские туфельки для езды в машине, на спинке сиденья водителя — короткий замшевый жакет, на полочке у спидометра — флакон с маникюрным лаком, несколько пилочек для ногтей и пакет бумажных носовых платков.

«У машины кентский номер, — подумал он. — МКЕ 800 Ф. Женщина мне явно незнакома».

А незнакомцев в доме он не любил.

Дверь в гостиную была приоткрыта. Через щель он сумел разглядеть одну только руку, лежащую на журнальном столике, покрытые темно-вишневым лаком ногти. Длинные тонкие пальцы играли стаканом, до середины наполненным виски.

Рейкс открыл дверь. Девушка сидела в кресле к нему лицом. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. У нее было длинное бледное лицо, привлекательное, но испорченное тушью и губной помадой. Немного вьющиеся каштановые волосы были так сильно зачесаны на правую сторону, что левые висок и ухо чересчур оголились, поэтому казались какими-то беззащитными. Девушка носила простой белый джемпер, зеленую короткую юбку и белые туфли на высоких тонких каблуках: те, что она снимала, садясь в машину. На шее была нитка жемчуга.

Девушка поднялась и сказала:

— Надеюсь, я не очень помешала вам. Миссис Гамильтон попросила подождать здесь, когда уходила из дома. Ну и… — Она нервно рассмеялась. — Я выпила немного вашего виски. Вы — мистер Рейкс, не так ли? Эндрю Рейкс? — Девушка была почти одного роста с ним.

— Да, это я.

— Я — Белль Виккерс. Так, по крайней мере, меня всегда называют. Если точно — Мейбл. Ужасно, правда?

— О, я не знаю. Совсем не плохое имя. — Он улыбнулся и почувствовал, как исчезает ее скованность. Обойдя столик, Рейкс подошел к бару, налил себе виски и держа сифон в руке, спросил: — Что я могу сделать для вас, мисс Виккерс? Сядьте, прошу вас. — Он указал на кресло и плеснул содовой в стакан.

Она села и, пригубив виски, ответила:

— Да нет, я просто должна вам передать что-то вроде письма.

— Какого? — Рейкс приблизился к девушке, не сводя с нее глаз.

— Боже, какой ужас! — неожиданно воскликнула Белль. — Мне это совсем не нравится. Он просто сказал, что я должна передать вам нечто вроде устного послания и еще вот это, чтобы убедить вас в его подлинности.

Она подала толстый коричневый конверт без адреса, но с пятью красными сургучными печатями.

— Что здесь, я не знаю… — Она снова порылась в сумочке. — Дайте мне расписку, что печати целы.

Она достала листок бумаги и шариковую ручку. Рейкс положил их на край стола и, сломав печати, вскрыл конверт. Внутри лежал крошечный листок с двумя короткими словами: «Джон Э. Фрэмптон». Рейкс одним глотком осушил свой стакан. Мисс Виккерс беспокойно смотрела на него.

Рейкс встал, подошел к камину, поднес огонек зажигалки к бумаге, смотрел, как буквы сжимаются и исчезают, потом бросил пепел на угли и перемешал кочергой. Вернувшись к столу, он подписал расписку и подал ее мисс Виккерс вместе с ручкой. Она старалась не смотреть ему в глаза. Он тепло улыбнулся и взял ее стакан.

— Я думаю, еще один глоток виски нам не повредит, не правда ли?

Она кивнула и снова начала суетливо копаться в сумочке. На сей раз оттуда появились сигареты и зажигалка. Рейкс, не обращая на нее внимания, наполнил тем временем стаканы. «Беспокойная мисс Виккерс. Когда-нибудь придется ее убить», — подумал он.

Рейкс вернул ей стакан. С извиняющейся улыбкой на лице она взяла его дрожащей рукой.

— Итак, что означает это письмо?

— Мне поручено отвезти вас в условленное место завтра утром. Это займет часа три.

— Ясно.

Потрясение было велико, но он легко овладел собой. За его спокойствием стояли долгие годы тренировки как раз на такой случай. Рейкс надеялся, что этот день никогда не наступит, да что там, готов был держать любое пари, и все-таки готовился ко всему. Что же случилось? Ведь и он, и Бернерс были предельно осторожны.

— Я заеду за вами около девяти.

— Где вы переночуете? — На мгновение Рейксом овладела отчаянная мысль: «Если с этим надо покончить, то сейчас же». Но он тут же отверг неразумную идею.

В Эггсфорде. Отель «Лиса и гончие». — Белль улыбнулась. Ее скованность исчезла без следа. Она потянулась к каштановым волосам, поправила прическу. Потом, не из сочувствия к нему, а претендуя скорее на некое родство по несчастью, продолжила: — Мне жаль, что я принесла такую весть. Не думайте, что я не понимаю ваших чувств. Ведь нечто подобное случилось и со мной.

— Он мужчина, конечно?

— Да. Но не расспрашивайте меня о нем. Я должна привезти вас и только. Может быть, все будет и не так худо, как вы воображаете. Я имею в виду… ну, что со мной ничего страшного не произошло. В чем-то мне даже хорошо, кроме… — Она умолкла.

— Кроме чего?

— Ну, кроме того, что потом — неважно, как хорошо шло дело — я уже никогда не принадлежала себе. Я хочу сказать, что потеряла свободу. Но с вами, наверно, все будет иначе. Вы мужчина, а мужчиной нелегко овладеть, правда? Не то что женщиной. Мы, видимо, почти хотим в чем-то вам подчиняться… Я не знаю, — вздохнула она. — По-моему, я говорю это просто так, понимая ваше состояние, потому что в нем есть доля и моей вины.

Она пыталась успокоить его. А Рейкса не надо было успокаивать. Он был недосягаем для утешения. Она напрасно теряла время. Он думал только о будущем, которое надвигалось на него, всматривался вдаль, зная, что придется искривить это будущее в свою пользу.

По привычке он тепло улыбнулся, понимая, что она сочтет улыбку как благодарность за утешение, нагнулся и помог ей встать.

— Не беспокойтесь за меня. И не поднимайтесь сюда завтра. Я сам спущусь к дороге и подожду вас там.

Рейкс проводил ее до машины, открыл дверцу «Ровера». Когда она нагнулась, садясь за руль, он увидел ее шею, такую тонкую и беззащитную. Одного удара ребром ладони было бы достаточно, чтобы сломать ее. Но удар этот не принес бы избавления. Нет, она не та, не тот человек, кого надо убрать в первую очередь.

Белль потянулась к зажиганию, повернула голову и посмотрела на него. В ее лице под слишком толстым слоем косметики светилось сочувствие, и она снова повторила приевшиеся фразы утешения:

— Я в самом деле понимаю вас. Я тогда чуть с ума не сошла.

Но в конце концов все стало нормально. Во всяком случае лучше, чем могло бы быть.

Рейкс посмотрел, как машина выехала на дорогу, а потом вернулся в дом.

Белль лежала в постели, вспоминала Рейкса и его гостиную. Сначала ей казалось, что они не найдут общего языка. Он смотрел на нее, и она читала все это в его глазах. Она знала этих людей, знала эти голоса, эту самоуверенность, нечто такое, что заложено в них с самого детства и чего они не теряют, даже если идут по миру или становятся за прилавок кондитерской. И все-таки она жалела этого человека. Ему, наверно, было ужасно тяжело пережить тот момент. Разве она не понимала, разве она не прошла через это сама? Любой другой на его месте испугался бы. И если бы сейчас он вошел в номер, она впустила бы его к себе в постель, отдала бы ему в утешение свое тело и тепло нескольких минут забвения. Но потом, пошевелив длинными ногами под простыней, она поняла, что лжет. К черту жалость и забвение… Она просто хотела его как мужчину. Мужской твердости, долгих жадных спазм страсти — вот чего она хотела. Он был ее мужчиной. Он должен был оказаться в этой переделке. Он уже не первый, кому она отвозила запечатанный сургучом конверт. Но он был первым, принявшим его, ни на мгновение не выказав своей слабости. Да, он был не такой, как все, и Белль знала, что именно поэтому она многое бы с радостью ему отдала. Она думала о его твердом налитом теле, об открытом, спокойном, умном лице, о той улыбке, что смущает других, об уверенных, почти не мигающих голубых глазах.