Разорванная пара - Маргарита Дюжева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Проклятье! Рус, давай без глупостей! Жалеть ведь потом будешь.
– Не буду. Никогда. Все, закрыли тему.
Он молчал, и я молчал. Смотрели друг на друга через экран, прощаясь. Мой друг, почти брат, тот, кто всегда был рядом, всегда готов подставить надежное плечо.
– Что я могу для вас сделать? – осипшим от волнение голосом, спросил новоиспеченный альфа Черных Тополей
– Сделай так, чтобы нас никогда не нашли. Чтобы не вздумали искать. Пусть мы для всех умрем, исчезнем с лица земли.
Он выругался грубо, некрасиво, но потом кивнул, соглашаясь. А что ему еще оставалось делать? Ничего… Моя воля закон.
– Спасибо тебе за все, – я прощался с ним, – и прости, если что не так.
Он шумно втянул воздух, явно сдерживая рвущуюся наружу тираду, потом медленно выдохнул и блекло произнес:
– Мне будет тебя не хватать. Вас обоих.
– Не переживай, у нас все будет хорошо. Прощай.
– Прощай.
Он еще смотрел на меня, а я подмигнул ему, показав большой палец и отключился.
Ну вот и все. Точка. Конец эпизода.
После разговора на душе тревожно. Последние сомнения не желают отступать, цепляются острыми когтями, оставляя пульсирующие раны. Что, если не смогу? Если не получится? Снова вспомнил Таню, ее утреннюю сонную улыбку: теплую, ласковую, светлую. Ее запах, пробравшийся под кожу, проросший в самых потаенных местах сердца. Наше утро: спокойное, светлое, нежное. Я хочу этого. Хочу ее в своей жизни. Всегда. Каждую минуту. Я люблю ее, и как никогда ясно понимаю, что она права. Наши чувства – они только наши. Они принадлежат мне и Тане. Не волку, затравленно поджавшему хвост, не грифельной волчице, растворившейся во мраке. К нашей любви не имеет никакого отношения волчья парность. Это другое, совсем. Древнее, правильное. Мужчина и женщина, и никаких лишних действующих лиц. Только мы. А больше никого не надо.
– Пора, – произнес, обращаясь к самому себе, и, хлопнув по колену, бодро поднялся на ноги.
Скинув кожаную куртку, небрежно бросил ее на камень. Студеный ветер тотчас впился в тело, обтянутое тонким джемпером. Мне понравилось это ощущение, гасившее мой внутренний пожар, успокаивающее мысли. Все правильно, другого пути нет. Прикрыв глаза, обратился к самому себе, к зверю, что сидел в глубине, подозрительно присмирев, напряженно наблюдая за мной.
Да, дружище. Попали мы с тобой. Имея все, что нужно для счастья, разрушили это до основания, изрядно потоптавшись на осколках. Это моя ошибка, твоя – наша. И, кроме самих себя, винить некого. Все сами, все своими руками. Разбили, разорвали. И сейчас я собирался разорвать последнее звено, удерживающее с прошлой жизнью. Я больше не хотел быть оборотнем. Я хотел быть просто человеком, спокойным, счастливым, с той женщиной, которую люблю больше всех. Больше стаи, больше самого себя, больше жизни. Я выбираю ее. Нас с ней. Прости…
Волк зарычал, прижимая уши, грозно обнажая клыки. Поймал его взгляд, удерживая мысленным взором. Заглянул вглубь него, вглубь себя, нащупывая пульсирующую нить, связывающую нас воедино. Он дернулся, рванул, пытаясь перетянуть силы на себя, перекинуться. Сердце сделало кульбит, зашлось в безумном припадке, раскатисто, больно пульсируя в груди. Снова нащупал нить, прикасаясь к ней, примеряясь. Волк опять рванул, да так сильно, что я, покачнувшись, упал на колени, пальцами в песок зарылся, пытаясь унять дрожь, что поднималась от ладоней и выше. В каждой клеточке, каждой мышце шла напряженная борьба. Он пытался увернуться, но разве сбежишь от самого себя? Я поймал его взгляд: растерянный, обиженный и злой одновременно. Он не верил, не понимал, как так можно, но чувствовал, что я пойду до конца, что не остановлюсь, не передумаю.
Я – прайм. Моя воля – закон для любого волка, даже того, который живет во мне самом. Он вырывался, что есть мочи, упирался, хрипя и задыхаясь. И я вместе с ним ловил ртом воздух, легкие горели от нехватки кислорода. Прижав, не дал ему увернуться, беря в плен волчий взгляд:
– Уходи, – простой приказ отдавался болью в каждой клеточке. Волк сопротивлялся, но его воля слабее. – Я хочу, чтобы ты ушел!
Рычание перешло в пронзительный скулеж. Мне жаль. Мне его чертовски жаль. Наблюдал за его мучениями, за агонией, за попытками спастись, и подкатывал ком к горлу, душа наизнанку.
– Уходи, – дрожащим срывающимся голосом.
Волк сжался, подобрался, пытаясь спрятаться от меня. Смотрел жалобно, заискивающе, с надеждой, а у меня глаза подозрительно защипало. Скулил: просил, умолял, искал защиты, просил пощады.
– Прошу тебя, уйди, – по щеке горячей дорожкой скатывалась слеза, – уходи. Ты мне не нужен.
Жалобный вой, наполненный болью, отчаянием, разрывал сердце. Ему больно, страшно. Он знает, что проиграл. Сжимался, уменьшался на глазах, седел, превращаясь из грозного зверя в дряхлую дрожащую дворнягу. Скулил чуть слышно, глядя на меня обреченно, разочарованно, с укором. Мне казалось, я сейчас сдохну.
– Прости меня, – шептал, а на губах соль то ли от моря, то ли от слез.
Он переступал с лапы на лапу, пошатываясь. Гордый взгляд становился мутным, потерянным. Весь его облик истончался, становился прозрачным, тускнел, а потом распался на призрачные обрывки, взметнувшиеся как на ветру и рассыпавшиеся в прах.
– Прости меня, – я кричал во весь голос, но рокот моря поглощал мой крик, а чайки насмешливо отвечали с небес.
Стоял на коленях, уткнувшись лбом в песок, глотая воздух, с трудом удерживая крик, рвавшийся наружу. Не мог успокоиться, душа заходилась в агонии, металась, искала в пустоте того, кто был неотъемлемой частью. Но его нет.
Воля прайма – закон, у него не было ни единого шанса устоять.
– Прости меня…
А в ответ – тишина. Мне не у кого просить прощения. Сил пошевелиться не было, так и лежал на берегу, зажмурившись, задыхаясь от того ада, что разверзся внутри…
Небо уже начинало по вечернему хмуриться, когда кое-как поднялся на ноги, подхватил с валуна куртку и, пошатываясь, поплелся обратно к маяку, который виднелся вдали. Мне было тоскливо, холодно, глубоко одиноко. Но я ни о чем не жалел. Это мой выбор. Мой путь. Шел обратно не торопясь, заправив руки в карманы, жадно вдыхая воздух полной грудью. Глядя по сторонам новым взглядом, пытаясь понять, что изменилось.
Мир оставался прежним, ему не было дела ни до меня, ни до проблем, давивших неподъемным грузом. Мир сам по себе: то же море, те же птицы, тот же маяк, тот же свежий соленый ветер.
Изменился я. Там, где была моя звериная часть
