Том 4. Трактаты и лекции первой половины 1920-х годов - Казимир Малевич

На смену явились новые живописные работники — кубисты, которые тоже занялись разрешением световой проблемы. Перед ними явился тот же вопрос — что можно считать светом, а что темным. Здесь в форму вносится сдвиг, пересматривается вопрос о свете вновь и признается, что света, через которы<й> возможно выявить вещь, что мечтали достигнуть пуантилисты, в солнечном спектре нет, что это только одно из средств. Выявленные и освещенные вещи <- это> еще не значит, что они выявлены, ибо выявлено только то, что понятно для зрителя. Таким образом вносится сдвиг в понятие того, что под светом разумеется то, что понятно, <а под> темным то, что непонятно. Отсюда написанный живописный холст черными, бурыми тонами может быть ярким, светлым для того, кто понял его, и наоборот, холст, написанный белым, светлым, будет темным для не понявшего, не познавшего его зрителя.

Таким образом, сознание кубиста под белым уже разумеет не материал, как только момент осознания, под черным то, что не осознано. Белое, черное, светлое или свет перестало существовать реально в том смысле, как оно было воспринимаемо до них.

Возможна ли преемственность в данном случае <от> старых опытов, когда все то, что было реально в сознании, сегодня исчезло, ни белого, ни черного, ни чего-либо другого вчерашнего в сегодня не существует<?> Создались новые обстоятельства, в силу чего реальность изменилась. В данных обстоятельствах уже не может быть применяема реальность прошлого. Мы не можем воспринимать радуги в той реальности, которая была в сознании людей прошлого. Для нас это уже не отдельно стоящий факт, явленный сверхъестественной силой, как только физическое преломление лучей или света через капли воды.

Историческая преемственность еще не может быть приемлема и потому, что каждое явление имеет свои обстоятельства, а следовательно, и новую форму-отношение. Искусство мастерит науку, знание.

Кажется, что понятие света должно было бы стоять на одном положении своей реальности, но оказывается, что его реальность меняется. В одном случае свет считается как нечто такое, через посредство которого возможно выявить подлинность; в другом случае <свет —> средство, равное всем остальным материалам, через посредство которых выявляется заданность.

В одном случае живописного сознания стояла проблема выявления света как особого средства для выявления заданности. В другом, современном выявлении, живописная заданность базируется на выявлении цвета, вырабатывается его интенсивность.

Для какой же цели вырабатывается цветная интенсивность? Да все для той же цели выявления цветной заданности. Какова же эта заданность, возможно ли прежде уяснения заданности готовить средства? Ведь каждая заданность требует и подходящие средства, следовательно, заданность уже есть нечто такое, через что проходит преломление явлений и разложение их на элементы, которые и будут средствами построения заданности, т. е. наступит реализация мировоззрения6.

Другими словами повторить, что заданность — это результат реакций вне и внутри лежащих сил в своей взаимной реакции; происходят разные преломления и формообразования в том месте, что мы называем осознаванием, в нем начинается конструктивный процесс выявившихся в реакционном процессе сил, или элементов, материалов. Таким образом происходит в сознании реализация плана. Мы имеем готовый реальный план или целое формообразование, которое и стремимся выявить вовне как нечто выделенное, органическое звено, связующее мое внутреннее с внешним.

Следовательно, чтобы выявить последнее, нужно работать над теми данными, выяснившимися в реакционном процессе материалами. Таковую работу я считаю положительной по существу. Отсюда только возникают, по существу, дисциплины.

Как будто кажется, что живописец осознает свое дело, <может> дать объяснения, но его дело подобно все же всякому явлению в природе, которое пытаемся познать и обосновать7.

Многие полагают, что супрематизм имеет своим заданием выявлять исключительно цвет, и построенные три квадрата, красного, черного и белого <цвета>, и представляют собой выявление цвета, а также разрешение живописной проблемы в ее чистом двухмерном измерении как плоскост<и>. С моей же точки зрения, супрематизм как плоскость не существует, квадрат есть только одна из граней супрематической призмы, через которую мир явлений преломляется иначе, <чем> через кубизм, футуризм, и погоня за светом или цветом, формой конструкции совершенно отрицается его сознанием, до полного отказа <от> предметного выявления вещей. Устанавливая беспредметность, сознание его стремится к абсолюту, в котором отказывается что-либо постигнуть через какое бы то ни было напряжение человеческой мысли, разума и постройку солнечных экранов, на котор<ых> стало бы окончательно ясно что-либо из явлений мира. Нет <ни> такой единицы темной, которая была бы заметна и ясна на диске яркого света, <нет> ни светлой на темной.

С развитием живописного движения попутно начинает развиваться и живописная мысль, начинается мыслительный процесс, стремящийся выяснить и оправдать или отвергнуть ту живописную цель, которая проявляется живописцем. Таким образом начинает создаваться философия живописного творчества, которая и приходит к беспредметности, или абсолюту.

Живопись поставила перед собой цель, равную, с моей точки зрения, всем остальным наукам человека. Эта цель выражается в слове «выявить», или проявить, В одном случае, в пуантилизме, обнаружили, что свет не подлинность, как только результат подлинностей цветных колебаний. Таким образом как будто найдена истина, производящая свет. Но возможно, что и цвет не что иное, как только результат стоящих вне знания истин. Таким образом, перед нами возникает целая вереница иксов, которые надеемся познать в будущем. Но будущее растяжимо, именно сегодня представляет собой по отношению к прошлому то ожидаемое будущее, на которое предшественники возлагали надежды, что будущее выявит реальный свет; но надежды их остались тщетны, сегодня только узнало, что свет есть результат истины, но не истина.

Таким образом, перед нами стоит новая истина, уже не света, а цвета, которая в свою очередь в будущем не будет истиной, но результатом, как я говорил, новых иксов.

Но все же искание света остается главной целью, солнечный свет как средство освещения все же не достаточ<ен> для освещения тех катакомб, прорытых человеком в поисках причинностей и выявления их подлинностей.

Необходимо было создать новый технический свет для этих надобностей, и в этой области произошли совершенства от лучины до электрических ламп. Изобретение электрической лампы и было лампой света, через которую пытаются выявить явления там, где солнечные лучи уже не могут удовлетворить человеческой работе; но и электрические лучи в свою очередь должны принять преемника, рентгеновски<е> луч<и>, и <с ними> как будто явление освещено, видно, и наше сознание вполне может теперь познать мировые явления.

Таким образом, роль света — в освещении тех предметов, без котор<ых> не может обойтись осознавание, или познание. Но наряду с выработкой технического света появляется новый свет — это свет знания. В этом, пожалуй, будет существенная разница со светом, который собирались выявить живописцы, которые освещали светом явления, чтобы они были ясны, понятны, реальны для зрителя.

Для техники свет вообще был только подсобным средством, главным светом это было знание. Свет знания уже не давал ни тени, н<и> светлого, но все же был ярок, лучи его проникают всюду и познают и те явления, которые скрыты от всех остальных лучей.

Здесь вижу аналогию и в живописном движении, которую формулировали кубисты, что мало видеть, но нужно и знать; следовательно, сознание кубиста уже отрицает достаточность того, что все то реально, что видно глазу; уже сам факт кубистического живописного построения доказует то, что он вовсе не реален, хотя видим глазом и освещен и электрическим, и солнечным светом. Познать его, следовательно, можно через другое освещение, <а> именно раскрытием его через посредство лучей мысли, <обращая их> в главный источник знания.

И если действительно знание — то подлинное, чему суждено все познать, то и реальность всего зависит только от этого света. Если бы все было понятно, реально в природе, у нас не было бы культуры; и только потому, что вся видимая природа, освещающаяся светом, все-таки для нас не является достаточно реальной, и чтобы все же ее сделать понятной, т. е. реальной, человек прибегает к созданию нового света знания; и конечно, все созданные физические аппараты и мыслительные процессы философских предположений и научная проверка предположений и составляют то, что называем признаками культуры и знания. Таким образом, для постижения реального необходимо прочесть и изучить все то, что создано упорством человеческой мысли постижения. Чтобы познать реальность растительного мира явлений, нужно изучить всю анатомию данной науки, <потому> что цветок, видимый под освещением солнечных лучей, вовсе не реален, реальность его лежит в ботаническом исследовательском институте, только там наступает углубление его реальной многогранности, где уже не солнечный свет освещает, а свет знания.