Багряный лес - Роман Лерони

Но Купкин… Зэк был не только горд, но и силен здоровьем. Он пробыл в "Горе" ровно столько же времени, как и майор Краснухин. Три года. Никакое излучение его не брало: как и прежде, такой же огромный, подвижный, озорной и опасный. Только без волос на теле — один урон. На самом деле, опасность Купкина была не в его гордости, а воле, которую не смогли сломить ни Система, ни Сибирь, ни Восток с его прогнившим комариным раем, морозами, зверствами охраны, издевательством блатных, поножовщиной, голодом и карцером. Она была в другом: ища справедливости, Купкин мог побороть саму Систему. Его и затолкнули-то в "Гору" только потому, что "Голос Америки" упомянул его в своих радиопередачах. Вот и спрятали, хотя Краснухин знал, что ищут всякие там "люди доброй воли", как они себя называли, и втайне надеялся, что найдут, несмотря на всю секретность — майору Система тоже крепко досадила тем, что держала на задворках цивилизации, превратив за двадцать лет службы в сурового лесного жителя. Он-то может и помог бы этому зэку — были на то пути и способы, — но не мог, верно служа проклятой Системе. Странно: не любил, но преданно гнил ради нее в тайге.

— Стрельба была — спрашиваю? — повторил он свой вопрос, видя, что Сергеев не очень торопится отвечать.

— Была, Петр Андреевич, — все так же в сторону ответил прапорщик. — Врача надо.

Последнюю фразу сказал как-то уж очень тоскливо, грустно.

— "Синие"? — спросил майор, имея ввиду робы заключенных.

— Нет.

— А кто? — спросил и пошел, не дожидаясь ответа. Его раздражала эта томность в голосе прапорщика.

— Томину врача надо, — более требовательно повторил Сергеев, ступая следом.

— Затоковал, тетерев, — неласково бросил майор. — Погоди с врачом — посмотрю сам, что вытворили. А что с Томиным-то?

Ответ был уже не нужен. Все увидел сам.

Столпившиеся солдаты расступились. На бетоне лежал Томин. Белый в лице, словно обсыпанный мукой. Глаза закрыты, веки дрожат, рот стянут тонкой бескровной линией губ. Китель на груди изорван в ленты, а на животе пропитан буростью. До тошноты пахнет утробой. Ноги согнуты в коленях, дергаются и дрожат. Одна рука чуть выше локтя стянута зэковским брючным ремнем, а дальше пусто — розовый осколок кости и лоскуты окровавленного мяса.

— Мля, мать твою, — только и прошептал майор, сталкивая фуражку на затылок.

— Это из шахты так его, — сказал кто-то низким голосом.

Краснухин повернулся на голос и увидел Купкина. Зэк стоял рядом и не сводил глаз с лейтенанта.

— Я тебя спрашивал? — спокойно, но со злостью спросил майор, и вдруг заорал, надрывая глотку: — Сука, я тебя спрашивал?

Он подскочил к зэку с автоматом, и им, как дубиной, огрел того по голове. Купкин захрипел и рухнул, заливаясь кровью из разбитого лысого черепа. Стоящие на коленях под охраной остальные "синие" вскочили, но солдаты ударами автоматов и пинками заставили их вновь опуститься на колени. Глаза зэков поливали Краснухина нескрываемой ненавистью.

— Что?! — заерничал он. — Не нравится?.. Да? Сейчас я вам покажу! Бунт?..

Он отступил, передергивая затвор на оружии.

— Разойдись! — приказал солдатам.

Охрана торопливо разбежалась в стороны. Оставшись одни, зэки замотали растерянно головами, выкатили глаза, побледнели. Кто-то из них хотел что-то сказать, но тут резанула длинная автоматная очередь.

Пули зазвенели по выступам скалы, выли, стонали, разлетаясь после ударов о камень. Зэки ничком попадали и съежились. Кто-то из них высоко, нечеловеческим голосом заскулил, а потом истошно заблажил под грохот выстрелов:

— За что-о-о-о, су-у-ка-а-а!!!

Краснухин, не помня себя от ярости, сначала не понял, почему пули летят мимо людей, и лишь несколько секунд спустя увидел, как чья-то рука сильно задирает оружие вверх. Это был Сергеев. Лицо строгое, грозное и серое. Майор рванул оружие на себя, высвободил его и, не снимая палец с крючка, направил его на прапорщика, но тот был проворнее — отскочил, вновь наскочил, и через мгновение Краснухин с такой силой грохнулся о щербатый бетон, что в глазах полыхнуло белым огнем. Автомат выпал из его рук и теперь лежал рядом, потрескивая остывающим металлом. Майор застонал, замычал, стараясь скинуть с себя прапорщика, который точно и тренированно свалил его, а теперь сидел сверху, заламывая за спину руки своему командиру. Его выверенный удар по почкам выбил из майора последнюю волю к сопротивлению. Сергеев расстегнул на нем кобуру и забрал пистолет, но и после этого не поторопился отпускать Краснухина.

— Спокойно, Петр Андреевич, спокойно, — приговаривал он. — Я не таких быков на фронте обламывал. Тихо, тихо…

— Отпусти, — простонал Краснухин уже спокойно. — Утих я.

— Неужто? — засомневался Сергеев.

— Точно, черт! Слезь!

Прапорщик повременил немного, но отпустил, подобрав автомат, и, отойдя в сторону, посоветовал:

— Ты только спокойно. Я стреляю крепче твоего.

Тряхнув головой, майор встал, провел рукой по лицу, с удивлением посмотрел на испачканную кровью ладонь, сплюнул кровью.

— Никого не зацепил? — спросил он, оглядывая растерянные лица солдат. Зэки продолжали лежать, приходя в себя от пережитого смертельного ужаса. Кто-то из них тихо всхлипывал.

— Шарко скосило, — сказал кто-то упавшим голосом. — Прямо в кабине.

Все повернулись в сторону машины. Лобовое стекло густо покрыто сеткой трещин, несколько дыр.

— Дмитриев! — позвал прапорщик, поднимая на майора автомат. — Пойди — проверь.

Солдат конвоя подбежал к кабине, открыл дверцу, повозился немного там и сказал громко и просто:

— Запросто: в горло и лицо. Наповал, товарищ прапорщик.

Сергеев заскрежетал зубами, в упор глядя на Краснухина.

— Дмитриев!

— Да, товарищ прапорщик.

— Есть наручники?

— Есть, конечно.

— Пристегни майора к машине.

Пока солдат выполнял приказ, Сергеев говорил майору:

— Это трибунал, Петр Андреевич… Таких как ты, на фронте сразу в расход пускали. За что парня убил? Ему по осени домой. Два месяца оставалось…

— Руку не подбил бы, зараза, был бы твой Шарко живой и теплый! — тяжело огрызнулся Краснухин. — Чего лез, мать твою… в…!

— Не кривись, дурак. Всадить бы в тебя пулю!..

— А ты всади, — сказал с вызовом майор. — Точно — всади. Думаешь, судить будут? На, — он скрутил шиш и ткнул его прапорщику в лицо, — выкуси вот. Кто поверит тебе, контуженному? Кто?.. А этой тупой солдатне? Мне поверят. Мне!..

— Томин кончился, — долетела фраза.

— А Купкин? — спросил Сергеев.

— Жив "синий"! В себя пришел. Слаб.