Ленинград действует. Книга 2 - Павел Лукницкий

В бухте сгрудились десятки металлических моторных тендеров-плашкоутов. Один за другим они подчаливают к пирсу, на каждый из них быстро грузятся по полсотни красноармейцев какой-то воинской части, отправляемой на Ленинградский фронт. На одном из плашкоутов, помеченном цифрой «45», поместился и я.

Но на озере – волна. У берега ветер три балла, на озере – больше. Иных из бойцов тут же у пирса укачало, хоть люди здоровые. Плашкоуты ждут отправления, однако волна и ветер усиливаются, потому– приказ: плашкоуты в рейс не выпускать всех пересадить на пароход.

Мы быстро перегружаемся… Это – небольшой тральщик, каких на Ладоге теперь много. На нашем тральщике – генерал, начальник Управления перевозок. Тральщик вооружен зенитной пушкой и двумя зенитными пулеметами Переход через озеро на тaком тральщике длится часа полтора-два, на плаш коуге – три, иногда четыре.

7 июля 0 часов 40 минут ночи

«Все на борт!» Сейчас отправимся! Зенитчики сняли чехлы с пулеметов. Краснофлотец вертит зениткой, примеряется. Слышу:

– Вон фриц!

Но это – звезда! Небо очистилось, бродят только отдельные облака. Довольно темно, справа – тусклая заря. Волны Ладоги свинцовы. На пристани стало безлюдно.

Зенитчик надел каску.

Красноармейцы сидят тихо, многие спят вповалку. Несколько человек читают «Ленинградскую правду».

1 час 02 минуты

Вышли… И вот наш «тралец», изрядно покачиваясь, рассекает пенящуюся озерную волну.

Сижу на крышке люка машинного отделения. Рядом со мной на люке фотокорреспондент Г. Чертов сотрудник газеты Управления перевозок писатель А. Дорохов и работница почты, красивая женщина. Она ездит сквозной бригадой из Ленинграда в Кобону и обратно. Множество раз пересекла озеро зимой на машинах, теперь – на пароходах. Спокойная, привычная ко всему. «Обстрелов в Ленинграде совершенно не боюсь, бомбежек стала бояться с двадцать восьмого!» Двадцать восьмого июня был сильный налет на пристань ленинградского берега, женщина была под этой бомбежкой. Лицо у нее – худое, но не болезненное. Со вчерашнего дня до трех часов пополудни сегодняшнего – ничего не ела, питание для работников почты здесь не организовано. Сейчас, конечно, опять голодна.

Видны вспышки нашей зенитной батареи, слева по носу, на берегу, севернее Шлиссельбурга. Доносится гул: то ли рвутся бомбы, то ли артиллерийская стрельба, в ветре разобрать трудно. Зенитчик подкрутил и подготовил зенитку. ТЩ – тральщик наш – бойко режет волну. Справа позади виден маяк Кабоджи. Только что миновали стоящее па якоре патрульное судно.

… Яркие вспышки залпов. Видны дымки, немного правее Осиновца, и через две-три секунды – ряд гулов.

3 часа ночи

Подходим к берегу, ясно виден маяк Осиновец.

Вторую половину пути я простоял на спардеке, около зенитки и трубы, в разговорах с моряком – политруком, который рассказывал мне, как осенью с группой в двадцать три человека он ходил в немецкий тыл, от Погостья до Ушаков, нападал на штабы. Хороший, крепкий парень.

Подошли к берегу, стопорим машину.

– Правым бортом будешь швартовать!..

Баржи, буксиры, пирсы. Лес. Чайки,. Светло. Шли мы час пятьдесят минут.

6 часов утра

Поезд (он ходит раз в сутки) отошел от станции Ладожское озеро с опозданием: В пять часов утра, вместо четырех часов двадцати минут. А от пристани до этой станции путь пешком был мучительным, полтора километра я пес на спине четыре пуда груза и совершенно изнемог. Этот груз главным образом – продовольственные посылки ленинградцам от их родных и знакомых, работников политотдела армии, редакции газеты и других командиров, узнавших, что я направляюсь в Ленинград.

А сейчас, сквозь усталость, такой интерес к окружающему, такое вглядывание в него, что не могу в поезде даже вздремнуть: надо все увидеть, узнать, почувствовать, понять!

7 часов утра

Виден Ленинград. Сначала – Смольный собор, показавшийся сразу после Ржевки, совершенно дико разбомбленной, разрушенной, искореженной. Странное чувство обуревает меня при приближении к

Ленинграду. Вот от Ржевки тащится красный трамвай, вагон полон: женщины и мужчины – горожане, дачники с портфелями, узелками, цветами, сеточкамиавоськами. Лица – исхудалые, но такие, будто эта худоба естественная, а не от истощения. Все обычно: смех, сон сидящих, – будто в мирное время, в дачном поезде.

Хочу спать, спать. Воздух чист, свеж, бодрящ. Днем, наверное, будет жарко… А мысли: «Вот дома, вот приехал, никуда бы, никогда бы не уезжать отсюда!.. В городе – обстрелы, рядом – немец, а черт с ним, с этим немцем, с этими обстрелами, эта «дьявольская война» надоела! Хочется жить по-настоящему, по-обычному, дома!..»

Огороды, траншеи, даже надолбы, колючая проволока, дачи, гребные лодки, цветы. Девушка с цветами в вагоне. Армейцы и краснофлотцы с сосредоточенными лицами в вагоне.

Сейчас бы душ принять, освежиться, выкупаться в озере, вот в том, где я видел гребные лодки, и провести месяц в мире, и тишине, и довольстве. Отвлечься от мыслей о войне, о фронте! А фронт – вот тут же рядом, да и я сам – не тот!..

7 часов 30 минут утра Ленинград!

7 июля. 8 часов утра. Дом имени Маяковского

Я – на улице Воинова, в Союзе писателей. От Финляндского вокзала половину моей поклажи нес паровозный мастер, он работает сверхурочно, за хлеб, носильщиком. Солнечный день. Корабли на Неве, но теперь – с маскировкой.

За последнее время город необычайно изменился в лучшую сторону. Основное в этой перемене сделано самим летом: теплом, светом, яркой зеленью. Но очень многое, конечно, сделано и людьми, поистине ипаппчеоким их трудом.

Ясно ощущаю тот необычайный подъем, то волнение, какое может быть только у человека, сознающего, что он вступает на священную родную почву. Шел по асфальту чистому, гладкому, непривычному после мха лесов и болот, – шел радостный, плененный красотою Невы, давно знакомыми очертаниями города, Петропавловской крепости, набережных, улиц, где знаком каждый дом. Сколько раз там, в передовых частях, приходило мне в голову, что я уже не увижу родного города, – и вот я вновь оказался в нем, будто несбыточное сбылось. Все в нем «на месте». Никакие бомбардировки и обстрелы не изменили общего его облика, он цел, таков же (и сразу даже не замечаешь, не хочется замечать его ран).

Я покинул частично разрушенный Финляндский вокзал, прошел мимо безобразной вышки, которой укрыт от осколков и замаскирован памятник Ленину; мельком оглядел десяток зияющих пробоин в обступающих вокзал домах; кое-где поврежденный, но тот же Литейный мост; те же два корпуса недостроенных громадин – кораблей, что стоят с осени у набережной Военно-медицинской академии. Если и есть в них разрушения, то издали они не видны. Неизменны текучие воды Невы – державной, могучей. Разве есть сила, способная иссушить их?

Дом имени Маяковского[22]. На улице перед дверьми сидит на стуле женщина – служащая дома, греется на солнышке, читает книгу. Андрей Семенович Семенов тащит мой огромный памирский рюкзак к себе, в Литфонд, оставляет меня в своей комнате, уходит во двор за водой для чая, и я пользуюсь минутами одиночества, чтобы записать эти первые мои впечатления…

8 июля Ленинград

Полдня вчера я провел у А. С. Семенова. Обменивались новостями, пили чай, потом я спал. На трамвае отправился в ТАСС, сдал корреспонденции, оформил документы. За июнь в «Вестнике ТАСС» помещено тринадцать моих корреспонденции. Из ТАССа, зайдя по пути в Комендантское управление зарегистрироваться, пошел в свою квартиру, на канал Грибоедова; оттуда – в «Асторию», тщетно пытался получить номер.

Поздним вечером на автомобиле «пикап» я с А. Фадеевым и Л. Пантелеевым выехал в Ржевку. Фадеев со своим спутником улетел в Москву, а я вернулся в Ленинград, на канал Грибоедова.

А сегодня с утра навестил нескольких соседей по дому, потом развозил посылки по городу, снова был в ТАССе, в Союзе писателей. Отвез часть продуктов Марусе – домработнице моего отца, по-прежнему живущей в его квартире, на проспекте Щорса; писал письма в Ярославль и, наконец, отправился к Николаю Тихонову, на Зверинскую, остаюсь у него и Марии Константиновны ночевать.

Тихонов сказал, что завтра на правом фланге нашего фронта, за Средней Рогаткой, в одном из полков 21-й дивизии, занимающих оборону под Лиговом, ждут писателей, поедет Елена Рывина, и, мол, не соглашусь ли поехать и я? Я, конечно, согласен. Тихонову утром будут звонить, пришлют машину.

9 июля. 6 часов вечера

В 10. 30 утра за мной приехал на машине старший политрук Черкасов. С ним я поехал в Союз советских писателей, оттуда – в ДКА, где живет Елена Рывина. Мы помчались на передовые позиции – в 8-й полк 21-й стрелковой дивизии НКВД[23]. Быстро пересекли центр города, выехали в южную его половину. Здесь, в Московско-Нарвском районе, за Обводным каналом, громады домов стали крепостями: амбразуры в каждом, заложенном кирпичом окне, что ни окно, то бойница.