Пришелец - Александр Волков

Все эти сценки сохранились на глиняных табличках, процарапанные на них жреческими стилусами. Разглядывая рисунки, Катун-Ду узнал, что, когда последний воин племени Пернатого Змея переступил выбитую в скале городскую черту и послал в преследователей-иров последний камень из тугой ременной пращи, те внезапно остановились и без всяких видимых причин отступили за перевал. Еще он узнал, что люди племени, отдохнув от сражений и бесконечного бегства, постепенно очистили от покойников улицы и здания и что при этом таинственная болезнь мгновенно поразила лишь одну молодую жрицу, случайно пролившую на себя несколько капель воды, сохранившейся на дне банного кувшина. Ее тело сбросили в дымящийся кратер на вершине горы, а все остальные тела привязали гибкими лесными стеблями к смолистым древесным стволам, перенесли в специально вырытую глубокую яму на склоне, сожгли и заложили обугленные останки тяжелыми каменными плитами.

Но случившееся с жителями города так и осталось тайной, разгадать которую не смог даже Толкователь Снов. Правда, однажды, вглядываясь в беспорядочную россыпь непонятных значков на потолочной балке при входе в Храм и едва заметно шевеля тонкими губами, он вдруг замер с запрокинутой головой и стоял в такой позе до тех пор, пока одноногий старик, проходя мимо, не коснулся его груди одной из своих корявых подпорок. Катун-Ду видел все это собственными глазами, и Толкователь Снов знал, что он видел это. И потому наутро, прежде чем приступить к жертвоприношению, Толкователь Снов положил перед жертвенным камнем свежую глиняную табличку, исписанную крупными знакомыми значками племени Пернатого Змея.

Надпись была короткой, и Катун-Ду прочел ее одним беглым взглядом. Прочел, но не понял смысла, и потому решил, что Толкователь Снов либо шутит, либо готовит ему очередную ловушку, не довольствуясь ежемесячными допросами-исповедями. Катун-Ду хотел было разбить табличку, нарочито неловким движением ноги сбросив ее с площадки на ступенчатый склон пирамиды, но в последний миг что-то удержало его. Он решил дождаться ночи и показать надпись одноногому старику, обладавшему удивительной способностью проникать в смысл самых невероятных и таинственных вещей.

Он указал Созерцателю Звезд на ошибку в лунном календаре, возникшую, по его наблюдениям, оттого, что Созерцатель совершенно выпустил из виду относительное движение некоторых созвездий.

Для Слушателя Горы он слепил изящную глиняную птицу с гладким каменным шариком в слегка приоткрытом клюве, и теперь глухонемой, изможденный и высушенный пещерной жарой Слушатель мог определять силу и частоту ударов горного сердца, отмечая на влажной глине каждое выпадание шарика из птичьего клюва.

— Замкнулось кольцо Времени, — медленно и отчетливо проговорил старик, когда Катун-Ду показал ему оставленную Толкователем Снов табличку.

— Что это значит? — спросил Катун-Ду.

— Это значит, что твой Толкователь не так глуп, — ответил старик, — как это казалось мне вначале, когда из-под крыши его исповедальни несло палеными ногтями и волосами, настриженными с несчастных безответных покойников.

— Ты лжешь, — с достоинством возразил Катун-Ду, — этого не было, потому что этого не могло быть. Черная Магия запрещена Законом!

— Ну если так, тогда конечно, — усмехнулся старик, — Закон таков, каков он есть, и больше никакое — читали, как же!

— Ближе к делу! — перебил Катун-Ду, постукав по табличке черным крашеным ногтем.

— Это значит, — забормотал старик, наматывая на палец тонкую прядь бороды, — что они повернулись лицом вспять и замерли в собственном прошлом, где нет Времени, а есть одна постоянная Вечность. Есть малые кольца царств и племен. Плита сохранила значки одного кольца, и Толкователь прочел эту надпись. Все остальное ты видел сам.

— Неужели магия слов и значков столь могущественна? — спросил Катун-Ду.

— Это твои слова, — усмехнулся старик, — ты сам сказал их, и теперь никто, даже твой страшный и жестокий Бог не сможет уничтожить их, ибо нет ни на земле, ни в небесах такой силы, которая могла бы сделать бывшее — не бывшим.

— А как быть с водой? Ведь жрица вылила на себя всего несколько капель, оставшихся на дне кувшина, но и этой малости было довольно, чтобы обратить ее в статую!

— Вода не знает Времени, — сказал старик, — она лишь помнит, что видимое человеческому глазу когда-то было водой и опять обратится в нее, замкнув Большое Кольцо. Но не всякая вода помнит об этом так, как та, оставшаяся в кувшине.

Сказав это, старик растаял в вечерних сумерках, но Катун-Ду уже привык к этим странностям и перестал обращать на них внимание. Но теперь, глядя на распластавшегося гонца-осведомителя и на изжеванные ошметки квоки, которые он выхаркивал из себя с тугим, разрывающим грудь кашлем, он почему-то вспомнил этот разговор. Потому что, по словам гонца, выходило, что он преодолел пятидневный путь всего за один вечер, ибо еще нынешним утром он видел из прибрежных кустов, как в лагуну вошел большой парусный корабль, затем наблюдал высадку изможденных оборванных бородачей, их пленение, освобождение и большое посольство шечтлей, отплывшее к кораблю на своих тростниковых лодках. До этого места его донос представлялся Катун-Ду вполне правдивым, но дальше гонец начинал путаться и нести такую околесицу, что Верховному стоило большого труда удержать руку от скорой расправы. Чего стоил один рассказ о каком-то туманном облаке, внезапно окутавшем корабль и вдруг выбросившем на поверхность воды семь двухголовых четырехногих зверей, которые при этом не исчезли в волнах, а словно посуху доскакали до берега и исчезли в лесу.

— Говори дальше! — нахмурился Катун-Ду, когда гонец в очередной раз откашлялся и подобострастно упал лицом на каменную плиту, не смея поднять глаз на гневный лик Верховного.

— Я вышел из кустов, чтобы посмотреть на следы, — торопливо забормотал гонец, — они были подобны отпечаткам неполной Луны, как если бы она могла оставлять их на мокром прибрежном песке…

— Дальше!

— А когда я решил измерить один след и наступил на него ногой, меня подбросило в воздух, ветви стали хлестать меня по лицу, а потом я опустился на дорогу и увидел перед собой городскую черту, — на одном дыхании выпалил гонец.

— И это все?

— Все, Верховный, да будет вечно светел твой небесный лик!

Катун-Ду хотел было отдать приказ отвести гонца в исповедальню Толкователя Снов, но внутренний голос тихонько шепнул ему, что после подобных исповедей люди редко возвращаются и что даже если полированная поверхность золотой пластинки отразит искаженное предсмертным страхом лицо гонца и его горло, перехваченное железными пальцами глухонемых нэвов, он, Верховный, не сможет не только воспрепятствовать этому, но даже легким намеком напомнить Толкователю о судьбе несчастного. Оставалось одно: принять и оставить весь этот бред таким, каков он есть, и ждать, что будет дальше, на всякий случай отправив к шечтлям торжественное посольство с приглашением принять участие в Больших Играх, призванных умилостивить гнев Иц-Дзамна и вымолить у него несколько капель дождя на изможденные засухой террасы.