Пришелец - Александр Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лодки подплывали все ближе; уже стали отчетливо видны их круто вздетые, связанные из толстого тростника носы; затем острые глаза Нормана различили на фоне зеленых парусов разукрашенные белой и красной глиной человеческие лица, но в тот миг, когда он уже готов был взмахом кружевного манжета подать знак застывшему в готовности Люсу, на носу ближайшей лодки показалась золотая голова Эрниха.
— Эй, Норман! — крикнул он, весело сверкнув зубами на солнце. — Как видишь, моя прогулка удалась! Я не только вернулся сам, но и привел с собой этих доблестных мужей, готовых поднести нам лучшие плоды своей благословенной земли!
— Преклоняюсь перед величием твоего подвига! — отозвался Норман. — Но как тебе удалось с ними договориться?
— Ты спрашиваешь о языке?
— Да.
— Вряд ли я смогу это кому-либо объяснить, — задумчиво сказал Эрних, — но иногда я думаю, что все люди, на какие бы племена и народы они ни были разделены, происходят от одного общего предка и говорят на одном языке, — надо только уметь слушать этот язык! Ты понимаешь меня?
— Нет, — покачал головой Норман, — не понимаю.
Тем временем лодки, сухо шурша на ветру зелеными листьями парусов, уже швартовались к обоим бортам корабля. Первым поднялся на палубу Эрних, следом за ним по веревочной лестнице ловко вскарабкался высокий стройный человек в пышном шлеме из радужных перьев и в накидке из темно-красного пятнистого меха. Когда Эрних пощелкал языком и торжественным жестом указал на подходящего к ним Нормана, человек плотно прикрыл татуированными ладонями лицо, густо облепленное разноцветной глиной, и застыл в почтительной позе. Над палубой повисла тишина. Гардары настороженно поглядывали на людей в лодках, на Бэрга, сидящего в одной из них и невозмутимо срезавшего ножом длинную спираль кожуры с какого-то неизвестного плода. И только падре внимательно разглядывал густую сеть татуировок на темно-красном теле человека и, словно читая развернутый свиток, беззвучно шевелил губами.
— И долго он будет так стоять? — нарочито громким повелительным голосом спросил Норман, покусывая прокуренный рыжий ус и в упор разглядывая браслеты из человеческих зубов на запястьях и щиколотках краснокожего.
При звуках незнакомой речи краснокожий еще ниже склонил утыканную перьями голову. При этом плечи его были широко расправлены, а спина оставалась несгибаемой, как бы выражая непреклонную решимость принять любую, даже самую ужасную участь.
— Чего ты там нагородил про нас этим краснокожим петухам? — процедил Норман, набивая трубку и тщательно приминая пальцем табак в чубуке.
— Я сказал, что мы — посланцы Солнца! — ответил Эрних, задумчиво покручивая длинную прядь золотистых волос.
— Теперь мне понятно, почему он закрыл лицо руками, — сказал Норман и, чиркнув кремнем огнива, стал раздувать тлеющий кончик трута.
— Смотреть в лицо живому богу равносильно смерти, — сказал Эрних.
— Скажи ему, что я его прощаю, — сказал Норман, раскуривая трубку, — скажи, что я даже согласен принять его жертвоприношение!
Эрних перевел, с трудом удерживая в глотке стройный ряд угловатых, толкающих в кончик языка звуков.
Когда он закончил фразу, человек отнял ладони от лица и мгновенно выхватил из-за пояса короткий плоский клинок.
— Нет-нет! — повелительным окриком остановил его Эрних. — Наш повелитель сам принял облик человека и потому не принимает человеческих жертв! Ему вполне достаточно того, что есть в лодках!
Выслушав это, краснокожий вбросил клинок в меховую петлю на поясе, подошел к борту и несколько раз взмахнул гибкими точеными ладонями, словно рисуя в воздухе какой-то лаконичный узор.
— Что это значит? — насторожился Норман.
— Он говорит своим людям, чтобы они подняли на корабль корзины с едой и питьем, — сказал Эрних.
— Скажи, что мы не хотим излишне утруждать их, — ответил Норман, — скажи, что мы сами сбросим с борта веревки!
Когда корзины подняли наверх, гардары раскатали по палубе широкий толстый ковер и стали выкладывать на него длинные связки смолистых сушеных плодов, огромные орехи, покрытые крепкой волокнистой кожурой, горбатые копченые рыбы с колючими лучистыми плавниками, круглые золотистые хлебцы, завернутые в широкие влажные листья с кроваво-красными прожилками, широким веером расходящимися от основания черенка. Последними подняли на борт и расставили среди всей снеди высокие глиняные кувшины с вытянутыми горлышками, заткнутыми деревянными пробками. Норман сам отвернул одну из пробок, наклонил кувшин, вылил на ладонь немного прозрачной зеленоватой жидкости, понюхал, а затем подозвал к себе стоящего у борта шечтля.
— Пей! — приказал он, поднося к его лицу сложенную раковиной ладонь.
Тот молча склонил горбоносое лицо, вытянул трубочкой резко очерченные губы и с длинным журчащим звуком всосал в себя жидкость.
— А теперь, падре, вам осталось только освятить нашу трапезу, — сказал Норман, — дабы изгнать нечистый языческий дух, несомненно присутствующий в этих диковинных плодах!
Падре окунул кисть в чашу Гильда, но в тот миг, когда он собирался окропить разложенные на ковре яства, Эрних резким окриком остановил его.
— Падре, — воскликнул он, — вы забыли о женщинах — они терпели лишения наравне с нами!
— Сафи позаботится о них, — сказал Норман и, не оглядываясь назад, повелительно хлопнул в ладоши.
Но смуглая невольница даже не пошевелилась. Она все так же сидела возле бездыханного тела Гусы и, слегка покачиваясь, смотрела перед собой неподвижным взглядом.
— У Сафи горе, — сказал Эрних, — оставь ее!
— Странно, — пробормотал Норман, — скорее я должен предаваться безутешной скорби — Гуса был прекрасным рабом!
— Разве раб может быть прекрасным? — спросил Эрних.
— Почему бы и нет? — усмехнулся Норман, глядя ему в глаза. — Правда, такое, к сожалению, встречается крайне редко… Гораздо чаще раб бывает ленив, уродлив, глуп, прожорлив, слаб, похотлив — я все перечислил, святой отец?..
— Раб и не может быть иным, — вздохнул священник, поднимая глаза на деревянное распятие, прибитое к мачте, — и только свет истинной веры…
— Плевать на свет, — воскликнул Норман, — когда я голоден, я не могу даже слышать о столь высоких предметах! Женщины тоже голодны, голодны все — так пусть же все насытятся в этот знаменательный день! Мы достигли золотоносной земли Пакиах! Мы живы — помолитесь Господу, падре! Пусть Он и впредь не оставляет нас! А ты, Эрних, переведи этим петухам, что я их приглашаю! Пусть они все поднимутся на шхуну и примут участие в священной трапезе в честь Солнца, посланниками коего они нас считают! Правда, для посланников столь могущественного бога у нас несколько потрепанный вид, но я прикажу добавить нам представительности! Люс, залп!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});