Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь имеются в виду, во-первых, песня «Кони привередливые» (1972): «Хоть немного еще постою на краю» (Высоцкий поет: «на краю-ю-ю-ю-ю»); а во-вторых — стихотворение «Общаюсь с тишиной я…» (май 1980): «Жизнь — алфавит: я где-то / Уже в “це-че-ша-ще”, - / Уйду я в это лето / В малиновом плаще. / Попридержусь рукою я / Чуть-чуть за букву ‘я’. / В конце побеспокою я, / Сжимаю руку я». Это стихотворение было опубликовано в третьем томе нью-йоркского трехтомника (1988), составленного А. Львовым и А. Сумеркиным на основе рукописей, которые Марина Влади после смерти мужа передала Бродскому и Шемякину.
Между тем задолго до выхода этого трехтомника в Америке вышел двухтомник Высоцкого под редакцией Бориса Береста, который уверенно сообщал: «Известен, например, факт, что Иосиф Бродский сделал неудачную попытку перевода на английский язык нескольких его песен»[3074].
Таким образом, Высоцкий оказался настолько сложен для перевода, что даже Бродский, в совершенстве владевший английским языком и писавший на нем стихи, потерпел неудачу.
Между тем известно, что «в 1981 году Бродский предлагал издательству “Ардис” издать сборник стихов Высоцкого. Вспоминает В. Янклович: “Бродский при мне позвонил Профферам [хозяевам “Ардиса”]. Ему ответили, что рынок в Америке насыщен книгами Береста (так называемый “американский двухтомник Высоцкого”). Бродский сказал, что это будет совершенно другое издание. “Тогда делайте — будем издавать”. А Марина уговорила Бродского стать редактором этого издания. Он согласился при условии, что все рукописи будут разобраны, а он будет редактировать подготовленный материал»[3075].
Однако из этой идеи ничего не вышло, так же как и из попытки издать сборник стихов Высоцкого во Франции, о чем 1 марта 1989 года на пресс-конференции в Москве рассказала Марина Влади: «Французы хотят слушать этот необычный голос, этот нерв, этот крик! Но теперь они хотят еще знать, о чем поет Володя… Будет издание его стихов, а там знают, что делают… Они уверены, что книгу будут покупать. Предисловие согласился написать Иосиф Бродский — единственный крупный поэт, который назвал Высоцкого поэтом»[3076].
Необходимо также остановиться на следующих строках из «Пятой годовщины» (4 июня 1977) Бродского: «Я вырос в тех краях. Я говорил “закурим” / их лучшему певцу. Был содержимым тюрем. / Привык к свинцу небес и к айвазовским бурям».
Приведем комментарий Евгения Рейна, в котором он говорит о подаренном ему Бродским 4 октября 1988 года экземпляре своей книги «Урания»: «От слов “их лучшему певцу” стрелка и надпись: “Е. Рейн, хозяин этой книги”.
Оставляя на совести Бродского столь невероятное определение, я должен заметить следующее. Несколько раз я слышал, что эта строчка имеет в виду Владимира Высоцкого. На мой взгляд, это невозможно. Всё это стихотворение ретроспективно, написано из настоящего в прошлое, из нынешней эмигрантской жизни в былую, ленинградскую. А с Высоцким он познакомился только в эмиграции (кстати, он подарил мне фотографию, сделанную в день этого знакомства). Так что “лучшего певца” следует искать среди прежних, еще доотъездных сотоварищей Бродского, и, кроме того, “певец” в данном случае представлен в традиции XIX века — это просто поэт, сочинитель»[3077].
Данная версия подтверждается более ранним стихотворением Бродского — «Литовский ноктюрн: Томасу Венцлова» (1974), — в котором также фигурирует «певец»: «В паутине углов / микрофоны спецслужбы в квартире певца / пишут скрежет матраца и всплески мотива / общей песни без слов».
Вторая двух поэтов состоялась 20 августа 1977 года — также в Нью-Йорке. Именно тогда фотограф Леонид Лубяницкий сделал упомянутый Рейном снимок, запечатлевший момент разговора Высоцкого и Бродского, и оставил краткие воспоминания: «В Нью-Йорке Володя и Марина жили в квартире Михаила Барышникова, к ним в гости пришел Бродский. Разговоры были, конечно, о поэзии. Помню, Иосиф шутил: “чай Высоцкого — сахар Бродского”. До революции были две известные компании: чайная — Высоцкого, и сахарозаводчики — Бродские.
Было много разных фотографий этой милой встречи. Там не было лишних людей.
Когда и как Бродский познакомился с Высоцким, я не знаю. У меня сложилось впечатление, что они встречались и до этого. Иосиф хорошо знал Володю и высоко ценил его как поэта»[3078]; «Деталей я, конечно, не помню, но запомнилось, что Володя и Иосиф очень горячо, азартно спорили о каких-то поэтических проблемах»[3079] [3080].
Другие детали встречи приводит латвийский театральный режиссер Алвис Херманис (21.08.2015): «А однажды у него в Нью-Йорке гостил Высоцкий. Миша пошел спать и оставил обоих поэтов наедине. Для Высоцкого всегда было важно, чтобы его воспринимали не только как автора песен, но и как полноценного поэта. Часа через два Бродский разбудил Мишу — Высоцкий внезапно побледнел и отключился. Оказалось, что Высоцкий перед этим читал свои стихи и спросил у коллеги его мнение. Выслушав, он взял из холодильника бутылку водки и вышел на балкон. Тогда у него была вшита ампула, и алкоголь был опасен для жизни»и.
Во время этой встречи Бродский надписал Высоцкому сборник своих стихов «В Англии»: «Лучшему поэту России как внутри нее, так и извне»[3081]. Об этом событии подробно рассказала Марина Влади: «К счастью, на следующий день у нас свидание с Иосифом Бродским — русским поэтом, к которому ты испытываешь большое уважение. Мы с тобой сидим в маленьком кафе в Гринвич Виллэдж, пьем чай, ты наслаждаешься разговором, перескакивающим с одной темы на другую. Ты читаешь Бродскому свои последние стихи, он тебя внимательно слушает, затем он приглашает нас прогуляться по городу. Это квартал Нью-Йорка, в котором он живет уже много лет. Здесь довольно холодно, и ты мне покупаешь смешную шапочку, чтобы защитить мои уши. <.. > Бродский рассказывает о трудной и опасной жизни города, во что мы с трудом верим, так как сейчас улицы такие тихие и мирные, почти провинциальные. Мы приходим к нему, его малюсенькая квартира заполнена книгами до потолка — настоящая пещера поэта. Он готовит нам необычный китайский обед и читает свои стихотворения, написанные прямо на английском; перед нашим уходом он дарит тебе свою последнюю книгу с автографом. Волнение душит тебя. Впервые настоящий поэт, поистине большой поэт, признает тебя равным. <…> Что касается “почестей”, тебя признал самый лучший из вас, и твои увлажненные слезами глаза блестят от его признания. Эту книгу ты будешь показывать каждому приятелю, каждому посетителю, и она всегда будет
