Студентка Пупсик - Андрей Анатольевич Федин

«Побежала».

«Я в ней не сомневался».

* * *

— Приношу свои соболезнованья, принц, в связи со смертью вашей матушки, королевы Львицы Седьмой, — сказала леди Сорока.

— Спасибо, графиня.

К счастью, леди Сорока оказалась во дворце. Явилась ко мне быстро.

Мне показалась, что она выглядит уставшей, словно не спала уже двое суток — вполне возможно, что так и было.

— Мне сообщили, что вы хотели меня видеть, принц.

— Да, миледи Сорока, — сказал я. — Мне нужны деньги. Три тысячи золотых. Сегодня.

На мои слова глава Службы Безопасности Дворца отреагировала спокойно. Я даже позавидовал ее выдержке.

Поправила повязку на лице. Я заметил, что графиня касается повязки, всякий раз, когда раздумывает над ответом.

— Деньги? — переспросила она. — Великолепно. А почему вы обратились с этой просьбой ко мне? А не к великой герцогине? И не к вашей жене? Уверена, они бы вам не отказали.

— Мне не нужны подачки, миледи.

— Великолепно. А если эти деньги дам я, то вы это подачкой считать не будете?

— Мне нечего предложить Волчицам взамен, — сказал я. — А вот вам — кое-что могу.

— Даже любопытно, — сказала графиня. — Значит, деньги вам нужны не безвозмездно? Что же вы хотите мне за них предложить?

— Я могу помочь вам избавиться от этой повязки на лице, миледи Сорока. В обмен на эту услугу мне понадобятся три тысячи золотых и встреча с небезызвестной вам Гадюкой — желательно, не позднее завтрашнего утра.

Графиня вновь дотронулась до прикрывавшей левый глаз повязки.

— Ты можешь вернуть мне глаз?

— Я — нет. Но я могу попросить об этой услуге богиню Сионору. Она все чаще прислушивается к моим просьбам. А как богиня умеет исцелять, вы, графиня, видели на примере своей дочери.

— Зачем тебе деньги?

Слова графини прозвучали резко, уже без налета показной вежливости.

— Не для того, чтобы подкупить стражниц, — сказал я. — Не переживайте. Я хочу объявить награду за поимку посла моего королевства.

— Три тысячи золотых?!

— Да. Надеюсь, этой суммы будет достаточно.

— Полиция ее найдет, — сказала леди Сорока. — Обязательно.

— Не думаю, что это случится скоро, — сказал я. — А посол мне нужна срочно. У меня есть к ней пара вопросов.

— Я… сочувствую вашему горю, принц. Гадюку вам доставят на рассвете.

— А деньги?

— В течение часа. Уверена, Шеста не откажет мне в краткосрочном займе.

— Хорошо, — сказал я. — На лечение уйдет десять-двенадцать часов. Все это время вы будете спать. Я предлагаю сделать это сегодня ночью. Если только у вас на это время не запланировано других важных дел.

— Великолепно. Любые дела могут подождать. Нам понадобятся птицы?

— Нет. Только большой накопитель. Полностью заряженный. Для вашего исцеления богине не придется убивать. Сионора все еще слаба в этом мире. Но ее силы растут. Как и количество ее почитателей. Думаю, тот факт, что вы пытались уговорить великую герцогиню воздвигнуть для Сионоры отдельный храм, скажется на благосклонности к вам богини любви.

— Вопрос с постройкой храма решен, — сказала графиня. — Храм начнут возводить уже в следующем месяце. Шеста теперь сама настаивает на его строительстве.

— Замечательно, — сказал я. — Попробую донести эту весть до богини. Думаю, Сионора оценит ваши начинания. И обязательно откликнется на мою просьбу.

Глава 23

Мая вихрем ворвалась в комнату. Я тут же был зацелован и затискан ею, как плюшевый медведь. Понимая, что сопротивляться бесполезно, я стойко выдержал все издевательства. Они помогли мне поддерживать на лице маску скорби.

Пока Мая тараторила соболезнования вперемешку с признаниями в любви и последними новостями Академии, я мысленно проговаривал угрозы Ордошу, опасаясь, что тот вновь заставит меня обливаться слезами.

«Не буду, не буду, Сигей, — сказал колдун. — Успокойся. Мае безразлично, принц ты или крестьянин. Ее нам убеждать ни в чем не нужно».

Побыть наедине с женой мне позволили чуть больше часа.

Потом явились гвардейцы. Они занесли в комнату мешочки с золотыми монетами. Сложили их на большом столе.

— Графиня Нарынская спрашивает, когда вы сможете ее принять? — спросила одна из стражниц.

— Хоть прямо сейчас, — ответил я. — Передайте графине, что я готов принять ее в любое удобное для нее время.

Женщина кивнула.

Гвардейцы ушли.

— Принять? — сказала Мая. — Что это значит? И что это?

Она указала на горку из мешочков с монетами.

— Это золото, — сказал я.

— Какая прелесть. Зачем?

— Для дела.

— Какого? Ничего не понимаю. Что происходит?

— Скоро сюда явится леди Сорока, — сказал я. — Мы будем просить богиню любви исцелить ей глаз.

* * *

Леди Сорока явилась не одна. Вместе с ней пришла великая герцогиня.

— Малыш, — сказала Шеста. — Не возражаешь, если я тоже поприсутствую?

Я не возражал.

Мая, Шеста, Сорока и я. Когда в комнате остались только мы четверо, я велел графине лечь на диван, к которому заранее придвинул кресло и небольшой столик. Занял свое место в кресле, установил на столе накопитель, поставил кувшин с вином и бокал. Сказал:

— Если у кого-то есть вопросы, задайте их сейчас. Потом я не смогу отвлекаться.

— Вы правда думаете, что Сионора вырастит Сороке новый глаз? — спросила Мая.

Я не успел ответить.

— У нас нет вопросов, малыш, — сказала великая герцогиня. — Мая, доченька, усаживайся рядом со мной. Не мешай мальчику.

— Но, мама!..

— Рот закрой, я сказала! Иди к маме. Будем смотреть вместе.

Графиня сняла с лица повязку.

«Да. Парой заклинаний мы не обойдемся. Готовься сидеть в этом кресле всю ночь», — сказал Ордош.

«Нам понадобится очень длинное стихотворение, чтобы изображать молитву. Надеюсь, ты поможешь мне его вспомнить», — сказал я.

«Можем обойтись и без чтения стихов».

«Нет. За такие деньги мы просто обязаны дать полноценное представление».

Я откинулся на спинку кресла. Положил правую руку Сороке на лицо, левую — на накопитель. Закрыл глаза.

«Ну, что? Готов?» — спросил Ордош.

«Приступаем».

— Сионора! — произнес я.

И заговорил по-русски, громко, торжественно:

— Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог,

Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог.

Сионора! …

* * *

Сороку колдун усыпил сразу.

Маю — после полуночи. Волчица Седьмая уснула, положив голову на колени матери.

Шеста перенесла дочь на кровать. Пересела на стул поближе ко мне. Я всю ночь чувствовал на себе ее взгляд. Когда приподнимал веки, ни разу не заметил, чтобы герцогиня зевала или потирала глаза.

— Сионора!

Это слово я выдавил из себя уже с трудом.

Замолчал. Потому что почувствовал, как колдун влил в меня очередную «малую бодрость» и перестал плести заклинания. Я заморгал,