Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека - Василий Бабков

В 1820–1821 гг. двадцатилетний водолив Василий Каширин женился на четырнадцатилетней кружевнице Акулине. Уже через год у нее родился ребенок, за ним другой – всего 18 детей. Но только трое из них выжили и могли проявить свои генотипы. Так как родители сами были, очевидно, гетерозиготами по целому ряду доминантных признаков, а по ряду признаков были резко различны между собой (один схизоид, другая – циклоид), то естественно, что уже в первом поколении F 1 должно было произойти сложное расщепление. Примем, – даже не в виде рабочей гипотезы, а только для примера, – что энергичный темперамент определяется генами А 1 и а 2, схизоидные элементы характера – генами В 1 и b 2, а циклоидные – С 1 и с 2, человеколюбие – D 1 и d 2, развитие центра речи – Е 1 и е 2, практический ум – F 1 и f 2, поэтический талант – G 1 и g 2. В таком случае генотипическая формула для деда окажется:

A 1 a 1 a 2 a 2 B 1 b 1 b 2 b 2 c 1 c 1 C 2 c 2 d 1 d 1 D 2 d 2 E 1 e 1 e 2 e 2 F 1 f 1 f 2 f 2 g 1 g 1 G 2 g 2

А генотип бабушки:

A 1 a 1 a 2 a 2 b 1 b 1 B 2 b 2 C 1 c 1 c 2 c 2 D 1 d 1 d 2 d 2 E 1 e 1 e 2 e 2 F 1 f 1 f 2 f 2 G 1 g 1 g 2 g 2

При этих условиях мы можем ожидать у их детей не только расщепления и сложного смешения тех признаков, по которым дед и бабушка различались друг от друга, но также и не полного проявления тех признаков, по которым оба они были схожи. Напр., в результате скрещивания A 1 a 1 a 2 a 2  × A 1 a 1 a 2 a 2 могут получиться генотипы a 1 a 1 a 2 a 2, т. е. с неполным проявлением энергичного темперамента. Такое расщепление, по-видимому, действительно имело место по отношению к обоим сыновьям – Михаилу (III, 9) и Якову (III, 6). Дед прямо говорил бабушке: «Не удались дети-то, с коей стороны ни взгляни на них. Куда сок – сила наша пошла. Мы с тобой думали, – в лукошко кладем, а Господь-от вложил в руки худое решето». А про Михаила, ломившегося в квартиру, чтобы убить отца, горестно спрашивал: «Ну, зол. В кого бы это?»

Оба сына – неудачники и мало похожи на выдвиженцев. Отделившись от отца и получивши каждый свою мастерскую, не могут устроиться и быстро прогорают. Темперамент у них горячий, но нет стойкости, настоящей энергии, нет и практического ума родителей. Бабушка говорит про них, что они «не злые, они просто глупые, Мишка-то хитер, да глуп, а Яков – так себе, блаженный муж»… На самом деле и злости, жестокости в них достаточно. Издеваясь над рабочим Григорием, подстраивали жестокие шутки. В пьяном виде – а пили они много, напиваясь до бесчувствия – сознательно покушались утопить своего деверя. Михаил изо дня в день подходил, пьяный, к дому отца, открыто заявляя, что идет убить его. Яков замучил до смерти жену, и Михаил не меньше бил и мучил свою. У Михаила преобладали схизоидные черты характера отца, Яков может быть скорее назван циклоидом; у него сменялись меланхолические и буйно-веселые настроения. Яков обладал эстетическими наклонностями и музыкальностью, играл на гитаре, хорошо пел. «По песням – царь Давид, а по делам – Авессалом ядовит», – определяет его отец. М. Горький называет его «человеком, который умел жить весело, много видел и много должен знать».

«Дядя Яков окончательно разорился, все прожил, прогулял, служил помощником смотрителя на этапном дворе, но служба кончилась плохо: смотритель заболел, а дядя Яков начал устраивать в квартире у себя веселые пиры для арестантов. Это стало известно, его лишили места и отдали под суд, обвиняя в том, что он выпускал арестантов по ночам в город «погулять». Долго тянулось следствие, однако до суда дело не дошло, – арестанты и надзиратели сумели выгородить доброго дядю из этой истории. После этого он жил без работы, на средства сына, который пел в церковном хоре Рукавишникова, знаменитом в то время, служил сыну «за лакея».

Не подлежит сомнению, что окружающие условия, недостаток образования, общая грубость нравов вокруг и гнет отца значительно исковеркали фенотипные проявления генотипа Михаила и Якова Кашириных. Но вряд ли и при других условиях они выдвинулись бы из окружающей среды. Представим себе эти типы в современной им помещичьей обстановке «Анны Карениной». Образование и внешний лоск затушевали бы их безобразную грубость и жестокость, их пьянство приняло бы более приличную форму, но вряд ли из Якова Васильевича получилось бы что-либо более ценное, чем Стива Облонский – остроумный весельчак, душа общества, прожигатель жизни. Самое ценное в обоих братьях было то, что они являлись скрытыми носителями благородных рецессивных генов В. В. и А. И. Кашириных и при удачных браках могли бы оставить одаренное потомство. Но их браки с покорными, рабскими женами оказались неудачны, и ценные гены их, по-видимому, рассеялись, не вступив в евгенические комбинации.

Мать М. Горького, Варвара Васильевна (III 2), резко отличалась по типу от братьев, хотя судьба ее оказалась столь же печальной. Она, по-видимому, получила от родителей гены энергии и высокого интеллекта. Была красивой, сильной женщиной с развитым эстетическим вкусом, любила красиво одеться.

«У деда до его разорения были целые сундуки старинных диковинных нарядов, он очень любил дочь, гордился ею, позволял наряжаться.

Однажды мать ушла ненадолго в соседнюю комнату и явилась оттуда одетая в синий шитый золотом сарафан, в жемчужную кику: низко поклонясь деду, она спросила:

– Ладно ли, сударь-батюшка?

Дед крякнул, весь как-то заблестел, обошел вокруг ее, разводя руками, шевеля пальцами, и сказал невнятно, точно сквозь сон:

– Эх, кабы тебе, Варвара, большие деньги, да хорошие бы около тебя люди…»

Алеша думал, что «она всегда должна быть красивая, строгая, чисто одетая – лучше всех».

Когда Варвара Васильевна была девушкой, отец, бывало, глядит на Варвару и хвастается: «За дворянина выдам, за барина». Но Варвара сама выбрала себе мужа – молодого, красивого Максима Савватеевича Пешкова (III, 1) – и тайком от отца повенчалась с ним. Отец ее проклял, не хотел видеть. Брак оказался очень счастливым, и лишь случайная смерть мужа от холеры положила конец этому счастью. Варвара вернулась в семью отца. Крутой старик хотел подчинить ее своей власти, братья невзлюбили ее как соперницу в дележе отцовского имущества. Но сильная воля Варвары не поддалась.

«Дядя Михаил, разозлившись на Алешу, ударил по столу рукой и крикнул матери:

– Варвара, уйми своего щенка, а то я ему башку сверну.

– Попробуй, тронь…

И все замолчали…

Она умела говорить простые слова как-то так, точно отталкивала ими людей от себя, отбрасывала их, и они умалялись.

Алеше было ясно, что все боятся матери, даже сам дедушка говорил с нею не так, как с другими, – тише. Это было приятно Алеше, и он с гордостью хвастался перед братьями: «Моя мать – самая сильная». Они не возражали».

Не выдержав семейного ада, мать куда-то уехала, оставив ребенка на попечение деда и бабушки. Прожила год-другой какою-то неизвестной, по-видимому, кипучей жизнью, родила незаконного ребенка (IV, 4) и опять явилась в семью родителей такая же красивая, сильная и властная.

«Ее большое тело было окутано теплым и мягким красным платьем, широким как мужицкий чапан, его застегивали большие черные пуговицы от плеча и наискось до подола. «Никогда я не видывал такого платья, – вспоминает Алеша, – в сравнении с матерью все вокруг было маленькое, жалостное и старое, я тоже чувствовал себя старым, как дед»…

В. В. Каширин, приняв «преступную» дочь, снова захотел крепко взять ее в свои руки. Подыскал ей жениха, «кривого и лысого часовых дел мастера в длинном черном сюртуке, тихонького, похожего на монаха». Но Варвара наотрез отказалась выходить за него замуж и в житейской борьбе одержала верх над отцом.

«После этой истории мать сразу окрепла, туго выпрямилась и стала хозяйкой в доме, а дед сделался незаметен, задумчив, тих, не похож на себя». «Она жила в двух комнатах передней половины дома, у нее были часто гости, чаще других братья Максимовы: Петр, мощный красавец, офицер, и Евгений – высокий, тонконогий, бледнолицый, с черной остренькой бородкой – в зеленоватом мундире с золотыми пуговицами и золотыми вензелями на узких плечах…